Чайна Мьевиль
Марксизм и фантастика
От редакции: Данная статья выдающегося британского фантаста представляет собой редакторское введение к сборнику материалов о соотношении фантастики и марксизма, опубликованныхв журнале Historical Materialism в 2002 году, однако до сих пор представляет интерес и длярусскоязычного читателя. Не все в представленном материале вызывает наше согласие: скажем, в критике Ленина за "одностороннее представление" о роли мечты и фантазии авторопределенно ломится в открытую дверь: одобрительное цитирование Лениным Писарева относилосьисключительно к вопросам практическим, а не культурно-эстетическим, в чем каждыйможет убедиться, открыв шестой том полного собрания сочинений Ленина на странице 172. Темболее что сам Мьевиль четко озвучивает важную и крайне верную мысль: многие фантастическиепроизведения более "реалистичны", чем большинство убогих поделок в жанре бытовогореализма - именно за счет того круга важных социальных проблем, который они поднимают, ив последнем счете именно социальное содержание, а не форма, определяет ценность любогопроизведения искусства.
Кому есть дело до фантастики?
У журнала "Исторический материализм" есть традиция симпозиумов: вспециальных выпусках и в ходе текущей полемики мы рассмотрели множествотем: политическая организация, Восточная Азия, политэкономия по РобертуБреннеру и, совсем недавно, "Империя" Хардта и Негри. Этот выпуск,однако, несколько отличается от предыдущих тем, что выбранная тема можетбыть не совсем понятна читательской аудитории журнала, который занимается "исследованием критической марксистской теории". Какое деломарксистам до фантастики и фантастического?
Подбирая материалы для выпуска, мы не устанавливали строгих критериевотбора. Термины "фантазия" и "фантастика" многозначны: тут и сюрреализм,и народный фольклор, и толкования сновидений, и сексуальные ибытовые фантазии, утопизм и анализ литературы в этих жанрах. Нам оченьскоро указали, что фантастические мотивы давно уже стали частью некоторыхнаправлений марксизма. От Франкфуртской школы, Вальтера Беньямина,Кафки и Диснея до Эрнста Блоха, таких сюрреалистов от троцкизма, какБретон и Пьер Невилль, и лозунгового творчества ситуационистов, пытавшихсяпревратить фантазии и мечты в орудия классовой борьбы. В то жевремя выбор фантастического в качестве темы позволил исследовать области,которым марксисты обычно уделяют меньше внимания. Например, этофантастика как литературный жанр - данная тема очень заинтересоваласразу нескольких авторов этого сборника.
Хотя в марксистском движении есть направления, изучающие фантастику,некоторым марксистам она не по душе. Во время сбора материалов дляпубликации мы получили по электронной почте цитату из Энгельса об "оппортунистах…создающих литературу о литературе", которых сравнивали сболее правильной позицией тех, "кто желает писать о других книгах ... только в случае, если их содержание того стоит". Наш корреспондент увереннопоместил "Исторический материализм" в лагерь оппортунистов: "Марксистскоев этой конференции только то, что в вашем обращении термины "марксистский"и "марксизм" щедро разбросаны среди понятий, целиком заимствованныху господствующей идеологии".
На эти обвинения можно возразить, по крайней мере, парой аргументов."Исторический материализм" - междисциплинарный журнал, специализирующийсяна вопросах не только политики, философии и экономики, но икультуры и эстетики. Даже быстро посмотрев на популярные фильмы, книги,телесериалы, комиксы, видеоигры и т.д., можно увидеть, в какой степенифантастическое стало частью общей культуры. Необычайный успех такихфильмов, как "Звездные войны" и "Властелин колец", и таких книг, как "ГарриПоттер" Роулинг и "Темные начала" Пулмана, подчеркивает общественныйинтерес к фантастике. Хотя бы ради уяснения причин этого явления, атакже освоения области культуры, явно пользующейся популярностью, данныйфеномен стоит исследовать. Мы утверждаем, однако, что есть и другиепричины.
Среди них - определенная элитарность левых марксистских кругов, которые с удовольствием прочитают критику романов Джордж Элиот илифильмов Кена Лоуча, но презрительно сощурятся при упоминании Баффи,истребительницы вампиров. Степенные вкусы Ленина и Мелвина Брэгга ипрезрение к масскульту становятся отправной точкой для оценки "достойных"произведений культуры, оставляя за кадром теоретически не проработанную(бессознательную?) критику "упадочных" нереалистических художественныхпроизведений в духе Лукача. Степень зависимости анти-фантастическихпредрассудков от культурной элитарности можно проиллюстрироватьмысленным экспериментом: если в выпуске, где упоминаются Лоуч и Элиот,также упомянуть Кафку или Булгакова, трудно ожидать каких-либо возражений.Принадлежащие "высокой" культуре, эти авторы стоят того, чтобы оних писать, так как их "серьезность" - статус, схожий с канонизацией -будто бы оправдывает использование фантастического метода. В этом сборникемы хотели серьезно, как марксисты, рассмотреть специфику рассматриваемогометода и жанра, отбросив сугубо капиталистическое (по ирониисудьбы) противопоставление массовой культуры - высокой.
Фантастика представляет особенный интерес для марксистов по болееважным причинам, имеющим отношение к своеобразному характеру современногообщественного бытия и субъективизма. Товарный фетишизм - этовторая натура капитализма. Величины стоимости материализуются в товарнойформе вещей - "под контролем" движения этих вещей "они [производителии торговцы] находятся, вместо того чтобы его контролировать".
"Это - лишь определённое общественное отношение самих людей, котороепринимает в их глазах фантастическую форму отношения между вещами…[где] продукты человеческого мозга представляются самостоятельными существами, одарёнными собственной жизнью, стоящими вопределённых отношениях с людьми и друг с другом".
Наши товары контролируют нас, и общественные отношения диктуютсяих отношениями и взаимодействием: "…как только он [стол] делается товаром,он превращается в чувственно-сверхчувственную вещь. Он не толькостоит на своих ногах, но становится перед лицом всех других товаров на голову,и эта его деревянная башка порождает причуды…"
В капиталистическом обществе повседневные общественные отношения- в той самой "фантастической форме" - это мечты, "удивительныепричуды", проистекающие из верховной власти товара.
Сама "реальность" при капитализме является фантазией: формальный"реализм", следовательно, представляет собой всего лишь "реалистичное"изображение "абсурда, ставшего реальным" - но от этого абсурд нестановится ни капли менее абсурден. Формальный "реализм" столь же неполони ангажирован идеологически, как сама "реальность". Я уже ранееизлагал свою позицию о том, что якобы "реалистичный" роман о препирательствахв семьях среднего класса, герметично изолированных от общейпанорамы социальных конфликтов, даже более эскапичен, чем, скажем,"Горгульи и крысы" Мэри Джентл (фэнтези, включающая, однако, обсуждениепроблем расизма, трудовых конфликтов, сексуальности и пр.) или сюрреалистическийроман-коллаж Макса Эрнста "Неделя добра" (1934), угрожающепереворачивающий с ног на голову изображение привычной буржуазной реальности. Книги могут притворяться повествующими о "реальноммире", но это не означает, такое изображение мира будет отличаться особойчестностью и глубиной.
Именно по этим причинам Адорно считал Кафку "одним из немногих писателей...способных писать о современной действительности". Возможно,фантастический жанр на самом деле как нельзя лучше подходит для описаниясовременности, гармонирует с ней. Типичные обвинения фантастики вэскапизме, непоследовательности или ностальгии (если не откровенной реакционности),возможно, справедливы для большинства литературных работкак таковых, но в каждом конкретном случае зависят от содержания. Фантастика,будучи способом конструирования внутренне непротиворечивого, хотьи фактически несуществующего мира, построенного на признании невозможного реальным в рамках данной литературной работы, просто отражает "абсурдность"современного капитализма.
Именно это свойство фантастики представляет интерес для марксистов.Подвергнув тщательному разбору этот полный парадоксов современныйжанр, возможно, с помощью фантастики мы сможем открыть новые возможностикритического искусства.
Разумеется, у фантастики нет неких неотъемлемых "подрывных"свойств, да и критический элемент в искусстве не появляется исключительнопо сознательным соображениям автора. Тем не менее, как очевидный эпистемологическийрадикализм основной предпосылки фантастического метода (что невозможное реально), так и его интригующее внешнее совпадение спричудливыми парадоксальными формами капиталистической современностимогут быть отправными точками для объяснения статистически аномальногоколичества фантастов с левыми взглядами. Проблема демаркации (гденачинается "левизна"?) ведет к возникновению огромного количества "серыхзон", поэтому утверждение выше нельзя считать научным. Тем не менее,впечатление необычного перевеса в пользу левых в этом жанре остаетсянеизменным.
Невозможность и интеллектуальное остранение
Существует марксистская школа литературоведения и культурологииприменительно к научной фантастике (далее НФ). В этой области пока остаетсяочень влиятельной точка зрения Сувина, хотя недавно он уточнил свойпредыдущий тезис о фэнтези как о "недолитературе мистификации", принципиальноотличной от НФ (он считает их объединение в один жанр "показателем нарастающей патологизации общественных процессов"). Это можнозаметить по некоторым работам в настоящем сборнике. Сувин утверждает,что особенностью научной фантастики, в отличие от фэнтези, является "интеллектуальное остранение" - жанр опирается на рационалистическое инаучное мышление, но отстраняется от настоящего ради творческой экстраполяциитенденций, заложенных "здесь и сейчас".
И напротив, одно из заключений, вытекающих из вышеизложенной мнойпозиции, состоит в том, что научная фантастика должна рассматриватьсякак подмножество более широкого фантастического жанра: присущий НФ"сциентизм" является лишь одним из способов выражения фантастического- реального, но при этом невозможного. Учитывая, что "строгая научность"значительной части научно-фантастических произведений, в том числе классических,- не более чем видимость, Фридман вводит следующее уточнение в исходное положение Сувина: "собственно познание не ... качество,определяющее научную фантастику ... [Скорее] это ... эффект познаваемости.Ключевыми для разделения жанров становятся не эпистемологическиесуждения, посторонние по отношению к тексту ... а ... отношение самого текстак виду производимого остранения".
Сам Фридман полагает, что даже этот улучшенный вариант проводитчеткое различие между НФ и фэнтези. Я возражаю, что, признав возможностьостранения для создания ненаучных, но внутренне правдоподобных и последовательных произведений, Фридман показал, что особенности, обычносчитающиеся прерогативой НФ, также могут относиться и к фэнтези. Непоследовательность и произвол, которые часто относят к неотъемлемымчертам фэнтези, можно обнаружить и во многих научно-фантастическихпроизведениях, Удобнее рассматривать НФ как лишь один из способов созданияфантастики - способ с особенно строгими ограничениями. Можнонайти критерии для разграничения жанров на практике, но любая попыткасистематической теоретической дифференциации мне кажется обреченнойна провал.
Четкое разграничение между НФ и фэнтези важно при рассмотрениисубъективности, особенно в связи с современными концепциями невозможного.Маркс так противопоставлял "самого плохого архитектора" и "самуюлучшую пчелу": в отличие от пчел, "в конце процесса труда получается результат,который уже в начале этого процесса имелся в представлении человека,т.е. идеально". Для Маркса, производственная деятельность человекаи его способность воздействовать на мир и изменять его - механизм, посредствомкоторого люди делают историю, пусть они и не в силах изменитьобстоятельства, в которых оказались - требует от человека способности осознать и представить нереальное. Фантастическое появляется даже всамой приземленной производственной деятельности.
"Остранение" традиционной НФ основано на экстраполяции: невозможное- это то, что пока еще не стало возможным. Это не абстрактный эстетическийдиспут. "Научно-фантастическая" разновидность невозможного хорошо увязывается с социалистической теорией. Пока невозможное произрастаетиз повседневной жизни и наполняет обыденное настоящее фантастическимпотенциалом, как красноречиво указывает Грамши:"Возможность не является реальностью: но это реальность сама в себе.
То, что человек может или не может осуществить, имеет значение для оценкитого, что осуществлено в действительности.
... То, что существует объективная возможность для людей не умиратьот голода, и что люди все-таки умирают от голода, важное наблюдение, покрайней мере на мой взгляд".
То, что обычно считается фэнтези, наоборот, представляет нечто невозможноев принципе. Это различие и правда кажется фундаментальным, иантипатия левого лагеря к совершенно фантастическим элементам в искусствеи мысли становится объяснимее. Тем не менее, имея в виду поправкуФридмана, если фэнтези основана на принципиально невозможных предпосылках,но в рамках произведения они используются последовательно исистемно, то познание подобного фантастического мира будет таким же, какв случае с научной фантастикой. Потому обилие псевдонаучных элементовво множестве научно-фантастических книг - не просто милая условность.Оно в корне опровергает общепринятое мнение, что НФ имеет дело с принципиальноиными видами невозможного, чем фэнтези. Важно и то, что нашесознание заинтересовано не только тем, что пока не возможно; поразительно,что и принципиально невозможное не только не вычеркнуто из культуры,но становится крайне важной ее частью. Наше восприятие нереального -не просто функция непосредственной производственной деятельности! Вызывающефантастическое - принципиально невозможное - не отмирает.Вывод, который можно сделать на примере архитектора и пчелы, что фантастическоеважно, но только в качестве мерки для действительного, неверен.Хотя фантастика играет и эту роль, она также - по крайней мере в нашевремя - имеет свою собственную функцию.
Автор фантастического произведения притворяется, что вещи невозможныене только возможны, но и реальны - что создает вымышленноепространство, где происходит переосмысление (или симуляция переосмысления)категории невозможного. Это особое умение человеческого разума:изменение границ нереального. Учитывая позицию Маркса (реальное и нереальноепостоянно пересекаются в производственной деятельности, с помощьюкоторой люди взаимодействуют с окружающим миром), можно сказать,что изменяя понятие нереального, человек может иначе воспринять иреальность, ее нынешнее состояние и потенциальные возможности.
Позвольте мне решительно подчеркнуть, что я не защищаю абсурдноепредположение, будто фантастический вымысел дает нам четкое представлениео политических возможностях или служит руководством к политическойдеятельности. Я утверждаю, что фантазия, особенно учитывая гротескныеформы самой действительности, отличный помощник для человека думающего.Маркс, чья теория является для многих домом с привидениями ивампирами, это знал. Иначе почему он охарактеризовал капитал не как"огромное" - в современном английском переводе - а как "чудовищное"[ungeheure] нагромождение товаров?
Важно отметить, что в свете этого расширенного понимания фантастическогопроясняются взаимосвязь между фантастикой как жанром и фантазией,пронизывающей якобы нефантастическую часть культуры. Их особенностии взаимообогащение - предмет рассмотрения последующих статей.
Пределы утопии
Одним из следствий восприятия фантастического как неотъемлемой частидействительности, будет отход от узкой марксистской защиты только тойфантастики, которая несет в себе утопию. В брошюре "Что делать?" Ленинс восхищением цитирует радикального критика Писарева, выражая одобрениеопределенным видам мечтаний:
"Разлад между мечтой и действительностью не приносит никакого вреда,если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательновглядываясь в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушнымизамками и вообще добросовестно работает над осуществлением своейфантазии".
Взгляд на фантазию как средство потенциальной трансформации иосвобождения человеческого мышления как политически, так и эстетическисоответствует интересам марксизма, о чем подробнее можно прочесть в статье Менделя ниже. Фантастика даже может стать политическим оружием:"Пока наши самые фантастические требования не будут выполнены, фантастикабудет в состоянии войны с обществом". Не следует, однако, считать,что марксистский интерес к фантазии начинается и заканчивается такимиутопическими восклицаниями.
Одобрительное цитирование Лениным Писарева является, по сути, односторонним представлением о роли мечты и фантазии - не только в своейзащите только утопических, нацеленных на результат мечтаний, но и нестоль явным - хоть и упорным - отрицанием других видов воздушных замков.В отличие от мечты, "обгоняющей естественный ход событий", Писареву и, предположительно, Ленину некогда заниматься мечтой, летящей "всторону, куда естественный ход событий никогда не сможет прийти". Многозначительноотмечая, что от первого типа мечтаний "не будет никакого вреда"и в них нет ничего, что "извращало бы или парализовало бы рабочуюсилу", они имеют в виду, что отклонившаяся в сторону, то есть подлинно фантастическая, не ориентированная на осуществимые задачи мечта,может причинить вред.
Когда Ленин с Писаревым в заключение говорят: "Когда есть какое-нибудьсоприкосновение между мечтой и жизнью, тогда все обстоит благополучно",становится очевидно, сколь ограничен такой подход. Связь междумечтой и жизнью существует всегда, и наша задача - раскрыть ее, какимиабстрактными не казались бы мечта или фантазия.