Интереснее изречение Ярославцева: "это сильно, прежде всего сильно, и потому оно морально и хорошо". Это говорит психически больной человек, и, следовательно, опять-таки автор за эти слова не ответствен. Но то, что поднимает над окружающими всех босяков г. Горького – очищенных и неочищенных, реальных и легендарных или символических, – есть сила, и именно "прежде всего сила". Куда она направится – на величайший ли подвиг самоотвержения или на величайшее, даже фантастическое злодейство, – это вопрос второй и даже, может быть, безразличный: "это сильно, прежде всего сильно, и потому оно морально и хорошо". Так склонны смотреть все босяки г. Горького, стирая общепризнанные, по крайней мере на словах, границы между добром и злом и требуя, устами философствующего отставного ротмистра Аристида Кувалды, "новых" критериев морали. Смелость и откровенность, с которыми отверженцы ставят и даже практически разрешают этот вопрос, импонируют окружающим, а босяков очищенных, легендарных даже окружают блеском поэтического ореола. Очевидно, однако, что, признав вместе с ними "прежде всего силу" верховным критерием морали, мы оказались бы во власти целой сети недоразумений, из которых остановимся на одном. Герои г. Горького "жадны жить", ищут "возбуждения всей души". Формы, в которых проявляется эта жадность, обусловливаются обстоятельствами времени и места; если бы, например, жизнь предлагала героям г. Горького не "ямы", а достаточное "возбуждение всей души" на месте, то им незачем было бы бродяжить. Как бы мы ни относились, однако, ко всем этим частностям, нельзя не остановиться на том, что из разнообразных отношений к людям, какие могут "возбуждать душу", они выше всего ставят мотивы властного, повелительного воздействия, которое способны доводить до жестокости и мучительства, и, следовательно, роют другим возмутительнейшие "ямы"; а нет почему-нибудь поприща для такого воздействия – так и совсем не надо людей, можно и в одиночку прожить, или же – смерть (вместе со всем человечеством, как в мечтах Кувалды и Орлова, или вместе с непокоряющимся субъектом, как в случае Зобара и Радды). "Жадность жить", требующая "возбуждения всей души", есть явление законное и желательное, действительно способное образовать собою психологический фундамент высокой морали. Жалки люди, не знающие этой жадности и соглашающиеся быть инструментами с оборванными струнами; но если и признать, что Wille zur Macht – жажда власти, превосходства есть необходимая струна человеческой души, то все же она лишь одна из струн и при "возбуждении всей души" ее звуки должны гармонически умеряться иными звуками. Раз мы это признаем, мы тотчас увидим несостоятельность тезиса: "Это прежде всего сильно и потому морально и хорошо"; увидим и разницу между действиями Данко, с одной стороны, и Ларры – с другой, между мечтой Орлова спасти Россию от холеры и его же мечтой перебить всех жидов или раздробить землю в пыль. Пусть Данко руководился жаждою первенства и власти, когда шел впереди своих людей из лесу, освещая им путь своим горящим сердцем, но он вместе с тем сострадал этим людям, переживал их жизнь; следовательно, в его душе звенела по крайней мере одна лишняя струна по сравнению с Ларрой, который оказался не способным переживать чужую жизнь и только желал "быть первым". Пусть честолюбие было одним из мотивов Орлова, когда он хотел насмерть схватиться с холерой, но он вместе с тем переживал жизнь виденных им в холерной больнице страдальцев; следовательно, его жизнь была в этот момент полнее, богаче, чем тогда, когда он, именно от пустоты жизни, мечтал об избиении жидов и раздроблении земли. Разница, кажется, достаточно ясная для того, чтобы мы могли, именно с точки зрения "жадности", отвергнуть положение: "это прежде всего сильно, а потому морально и хорошо". "Учитель" в "Бывших людях" не забыл римской истории и знает, что "гольтепа создала Рим". Согласился ли бы он с приведенным положением, если бы его ему иллюстрировали так: Нерон сжег Рим, распинал и отдавал на съедение зверям разную "гольтепу", не отказывая себе, впрочем, в удовольствии казнить и знатных, и богатых, – это было сильно, а потому морально и хорошо; Спартак сплотил разную "гольтепу" и три года держал миродержавный Рим в страхе – это было сильно, а потому морально и хорошо. Боюсь, что, по пристрастию к "гольтепе", довольно, впрочем, в его положении естественному, "учитель" нашел бы, что никакие декадентские иглы, как бы они ни были остры и тонки, не сошьют эти два явления в однородное целое.
Мне кажется, что г. Горького одолевает некоторая не совсем для него самого ясная идея; именно одолевает, несмотря на свою неясность, а может быть, благодаря этой неясности. И только когда он от ее гнета так или иначе освободится – совсем ли ее отбросит или вполне овладеет ею, – мы получим возможность окончательно судить о размерах и значении приобретения, сделанного в его лице нашей литературой. Как ни несомненно его знакомство с изображаемым им миром, но слишком подозрительна эта частая повторяемость одних и тех же (очень, впрочем, интересных) мотивов, даже одних и тех же выражений, слов; тем более подозрительна, что эти мотивы и выражения г. Горький предоставляет и не босякам: существам фантастическим и аллегорическим, а также двум сумасшедшим. Это свидетельствует, я думаю, что к своим наблюдениям г. Горький прибавляет кое-что им не наблюдавшееся, но его самого очень занимающее. Это бы еще не беда, но – да простится мне грубоватое и, может быть, не совсем удачное слово – г. Горький еще не переварил того, что его так занимает, не усвоил настолько, чтобы претворять в образы и картины. Идея, занимающая автора, не сливается в одно органическое целое с его наблюдениями, автор ее подсовывает своим действующим лицам. Отсюда многие художественные бестактности, о которых я уже упоминал и распространяться о которых мне не хочется.
К сожалению, г. Горькому грозит в будущем нечто гораздо худшее, чем эти досадные бестактности, а именно – "тонкие и острые иглы декадентства", которые в действительности не только не тонки и не остры, а, напротив, очень грубы и тупы.
Но в двух томиках г. Горького есть и совсем иного рода задатки. Босяки занимают в этих двух томиках столько места и автор такими усиленными эффектами привлекает к ним внимание читателей, что неудивительно, если критика просто даже не заметила двух рассказов или очерков, не имеющих к босякам никакого отношения, ни прямого, ни косвенного, ни реального, ни аллегорического. Это, во-первых, "Ярмарка в Голтве"– маленький очерк, написанный без претензий на какую-нибудь глубину или "проникновение", безделка, но вся пропитанная каким-то мягким, светлым юмором, производящим тем большее впечатление, что этого элемента совсем нет в других произведениях г. Горького. Это, во-вторых, рассказ "Скуки ради", гораздо более серьезный и значительный по замыслу и истинно превосходный по исполнению. Самое чуткое ухо не услышит здесь ни одной фальшивой ноты, самая строгая рука не вычеркнет и не прибавит ни одного слова. И хотя тут нет ни одного босяка и никто не жалуется на "яму", но читатель и без авторского подсказывания сам скажет: какая яма! какая ужасная яма эта жизнь, в которой "скуки ради" проделывается возмутительнейшее издевательство над людьми! Проделывается не злобно, а именно только скуки ради, как суррогат настоящей жизни. И сами эти жестокие забавники, творящие издевательство, но не ведающие, что творят, вызывают, несмотря на свою отупелость, едва ли даже не больше сожаления, чем их жертвы; ибо и они, эти жестокие забавники, – жертвы "ямы"… Рассказ этот так целен и в цельности своей хорош, что я не стану передавать его содержание или приводить отрывки из него – и то и другое может только ослабить впечатление. Если к этим двум задаткам, очень разной цены, но одинаково цельным и законченным, прибавить отдельные страницы вроде вышеупомянутой сцены пения в "Тоске" и превосходные пейзажи, рассыпанные в произведениях г. Горького, то станет ясно, что мы имеем дело с большой художественной силой. И неужели же этой силе суждено не заглохнуть в какой-нибудь нашей "яме" или уверовать в тонкость и остроту декадентских игол?
Примечания
1
"Бродяга" (фр.) – Ред.
2
– По ту сторону добра и зла (нем) – Ред.
3
– Иди, бродяга, бродяжничай! (фр.) – Ред.
4
Рыданий (фр.) – Ред.
5
В переводе М. Л. Михайлова:
Вот замерла – и меня обняла,
Когти мне в тело вонзая
Сладкая мука! блаженная боль!
Нега и скорбь без предела!
Райским блаженством поит поцелуй,
Когти терзают мне тело.
6
Люмпен-пролетариат (нем.). – Ред.
7
Когда Ларру спросили, зачем он убил девушку (см. выше), он отвечал: "она оттолкнула меня, а мне было нужно ее". ""Но ведь она не твоя?" – сказали ему. – "Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет своего только речь, руки и ноги, а владеет он животными, женщинами, землей и многим еще" – Ему сказали на это, что за все, что человек берет, он платит собой – своим умом и силой, своей свободой и жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым" (Горький, II, 297–298).
8
Г-н Горький в одном месте раздумывается "о великом горящем сердце Данко (а почему бы и не о Зобаре и Ларре? – H. M.) и о человеческой фантазии, создавшей столько красивых и сильных легенд, о старине, в которой были герои и подвиги, и о печальном времени, бедном сильными людьми и крупными событиями, богатом холодным недоверием, смеющимся надо всем, – жалким временем мизерных людей с мертворожденными сердцами" (II, 322).
9
"О пользе и вреде истории для жизни" (нем.). – Ред.
10
Без чести и совести (фр.). – Ред.
11
Насквозь (нем). – Ред.
12
"От Дарвина к Ницше" (нем.). – Ред.
13
Вопрос этот очень занимает европейскую литературу. Не говоря об известных и русским читателям сочинениях Тарда, Сигеле, Лебона, то и дело появляются на эту тему новые книги и журнальные статьи.
14
В самое последнее время, кроме журнальных статей, появились Алоиз Риль и Г. Зиммель "Фридрих Ницше" (очерк Риля появился и раньше, в другом издании); Герман Тюрк. "Философия эгоизма" (сокращенный и довольно произвольный перевод отрывка из книги "Der geniale Mensch"); "Граф Л. Н. Толстой и Фридрих Ницше: Очерк философско-нравственного их мировоззрения" проф. В. Г. Щеглова.
Комментарии
1
…одни… восторгаясь писаниями г. Горького. подчеркивают… художественный такт… другие… утверждают, что именно художественного такта ему и не хватает. – А. И. Богданович в рецензии, подписанной инициалами А. Б., писал: "Автор с истинно художественным тактом сумел везде удержаться от преувеличений, представляя героям говорить за себя" (Мир божий. 1897. № 7. С. 231). В неподписанной рецензии библиографического отдела журнала "Русская мысль" (1897. № 9. С. 427) о Горьком говорилось, что это "натура резкая, мятущаяся, неуравновешенная".
2
Имеется в виду статья И. Н. Игнатьева, опубликованная в газете 22 августа 1898 г.
3
Ж. Ришпен (1849–1926), французский поэт, прозаик, драматург. Его роман "В смутное время" был опубликован в "Русском богатстве" (1889. № 3–9). Пьеса "Бродяга" написана в 1897 г.
4
…предписано, как Агасферу: ходи, ходи, ходи! – Сюжет легенды об Агасфере, послуживший материалом для многих литературных произведений, состоит, примерно, в следующем: иудей ремесленник, мимо дома которого вели на распятие Христа, оттолкнул Иисуса, когда тот попросил позволения отдохнуть у его дома, за что был осужден на вечное скитание по земле и вечное презрение со стороны людей.
5
…я невольно вспомнил фразу из какого-то французского романа… – Установить источник цитаты не удалось.
6
Эти люди стоят на точке "переоценки всех ценностей"… – эту формулу Ницше выносит в подзаголовок своей книги "По ту сторону добра и зла". См.: Ницше Ф. Собр. соч. М., (б. г.) Т. 2.
7
Михайловский ошибается: Аглая не была княжной.
8
Один русский философ разделял женщин на "змеистых" и "коровистых". – О каком философе идет речь, установить не удалось.
9
…Гейне поставил в преддверии своей "Книги песен" женского сфинкса… – Михайловский имеет в виду стихотворное "Предисловие к третьему изданию" "Книги песен", где изображается встреча героя со сфинксом.
10
…вспомнишь… Достоевского и его изречения. – Следующие ниже цитаты были приведены в качестве эпиграфа в статье Михайловского "Жестокий талант".
11
…вспомнишь Достоевского с его Ставрог иным… – См.: Достоевский Ф. М. Т. 10. С. 201.
12
А в 1894 г., излагая на этих же страницах… учение Фр. Ницше… – Михайловский отсылает к своим статьям "О Максе Штирнере и Фридрихе Ничше", "Еще о Фридрихе Ничше". "И еще о Ничше" (Рус. богатство. 1894. № 8, 11, 12).
13
…уважение, с которым Ницше относился к нашему художнику, знакомому ему, по-видимому, только по "Запискам из Мертвого дома". – В действительности первое знакомство Ницше с творчеством Достоевского состоялось в 1887 г., когда он прочел во французском переводе "Записки из подполья" и "Хозяйку", объединенные в сборник "Подпольный гений". Эта книга вызвала у Ницше интерес, и он прочел во французском переводе роман "Униженные и оскорбленные" и "Записки из Мертвого дома". В переписке Ницше упоминает также ряд повестей и рассказов Достоевского, прочтенных уже по-немецки, и роман "Преступление и наказание". Кроме того, сохранился его конспект французского перевода романа "Бесы". О знакомстве Ницше с творчеством Достоевского см.: Фридлендер Г. Достоевский и мировая литература. М., 1970. С. 233–235.
14
…Ницше говорит о "чувстве чандала", чувстве ненависти, мести и восстания против всего существующего… – "Все духовные новаторы имеют некоторое время на челе бледное, фатальное клеймо чандала: не потому, что на них так смотрят, а потому, что они сами чувствуют страшную пропасть, отделяющую их от всего обычного и находящегося в чести. Почти каждому гению знакомо, как одна из фаз его развития, "катилинарное состояние", чувство ненависти, мести и бунта против всего, что уже есть, что больше не становится… Катилина – форма предшествования всякого Цезаря" (Ницше Ф. Сумерки идолов, или Как философствуют молотом. СПб., 1907. С. 127).
15
В рассказе "Коновалов".
16
…рядом с наукой об обществе… науку об одиночестве… – Об этом Ницше писал в книге "Сумерки богов".
17
…Ницше не знает ничего лучшего, как "погибнуть на великом и невозможном"… – Имеется в виду следующее утверждение Ницше в "Несвоевременных мыслях": "…для чего существует отдельный человек – вот что ты должен спросить самого себя, и если бы никто не сумел бы тебе ответить на это, то ты должен попытаться найти оправдание твоему существованию… ставя себе самому известные задачи, известные цели, известное "для того", высокое и благородное "для того". Пусть тебя ждет на этом пути даже гибель – я не знаю лучшего жизненного жребия, как погибнуть на великом и невозможном…" (Ницше Ф. Полн. собр. соч. М., 1909. Т. 2. С. 163).
18
"Воля к власти" – одна из основных категорий философии Ницше (см.: Ницше Ф. Воля к власти. Собр. соч. М., 1910. Т. 9).
19
"…вид страдания доставляет удовольствие…" – См.: Ницше Ф. Происхождение морали. "Сама месть приводит опять к той же проблеме: "Каким образом причинение страдания может быть удовлетворением?" Современному человеку, этому изнеженному, прирученному и приученному к тонким кушаньям домашнему животному, противно представить, до какой степени жестокость была радостью и удовольствием древнейшего человечества, составляя необходимую и главную составную часть каждой его радости; и как наивна, как невинна была его потребность жестокости, являясь как бы нормальным свойством человека…" (Ницше Ф. Собр. соч. М., (б. г.) Т. 9. С. 140).
20
…"мораль рабов" в противоположность "морали господ"… – Ницше Ф. Происхождение морали. С. 51–57. В статье "И еще о Ницше" Михайловский так разъяснял эти положения Ницше:
"Когда-то где-то жили люди (иногда это греки, иногда римляне, иногда германцы), по своим инстинктам подобные хищным зверям… В конце концов, однако, их мораль, то есть их понятия о добре и зле, о нравственно одобрительном и неодобрительном, резко отличалась от наших теперешних. Злое, то есть злобное, отнюдь не означало для них "дурное", равно как "доброе" не значило "хорошее". Совсем даже напротив. И вот они столкнулись с другой расой, более слабой, победили ее и обратили в рабство. Мораль рабов, слабых, придавленных, естественно отличалась от морали господ… они должны были жаться друг к другу и воспитывать в себе так называемую любовь к ближнему, мягкость, осторожность, умеренность, хитрость… Им удалось, неизвестными путями, произвести "переоценку всех ценностей" или, вернее, навязать человечеству свою "рабскую" мораль смирения, самоотречения, воздержания, кротости, сострадания и вытеснить ею мораль "господ"" (Рус. богатство. 1894. № 13).
21
…о проповеди "любви к дальнему" взамен "любви к ближнему"… – См.: Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб, 1913. С. 81–83.
22
Ницше рекомендовал… удаляться в дикие места и там основывать новые государства… – Имеется в виду следующее рассуждение Ницше: "Не должен ли был бы… каждый из вас думать про себя: "Лучше уйти отсюда и стать властелином какой-нибудь дикой, девственной страны, прежде всего стать властелинами над самими собой; менять место до тех пор, пока грозит малейший призрак рабства…"" (Ницше Ф. Утренняя заря. М, (б. г.) С. 195).
23
Для Ницше женщина "изящная и опасная игрушка"… – Имеется в виду высказывание: "Двух вещей хочет истинный мужчина: опасности и игры. И поэтому он хочет женщины как самой опасной игрушки" (Н и ц ш е Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1913. С. 87).
24
…"если ты идешь к женщине, не забудь захватить кнут" – из книги Ницше "Так говорил Заратустра" (СПб., 1913. С. 89).
25
Ницше различает чандалов – обитателей Мертвого домаи чандалов-Наполеонов. – Он пишет: "Тип преступника – это тип сильного человека при неблагоприятных условиях, это сильный человек, сделанный больным… Это в обществе, в нашем смирном, посредственном, оскопленном обществе сын природы, пришедший из гор или из морских похождений, необходимо вырождается в преступника… ибо бывают случаи, когда такой человек оказывается сильнее общества: корсиканец Наполеон самый знаменитый тому пример. Для проблемы, являющейся перед нами здесь, важно свидетельство Достоевского… он принадлежит к самым счастливым случаям моей жизни… Этот глубокий человек… нашел сибирских каторжников, в среде которых он долго жил, всё тяжких преступников, для которых уже не было возврата в общество, совершенно иными, чем сам ожидал – как бы выточенными из самого лучшего, самого твердого и драгоценнейшего дерева, какое только растет на русской земле. Обобщим случай преступника: представим себе натуры, которые по какой-либо причине лишены общественного сочувствия, которые знают, что их не считают благодетельными, полезными, – то чувство чандала, что считаешься не равным, а отверженным, недостойным, марающим". (Н и ц ш е Ф. Сумерки идолов, или Как философствуют молотом. СПб. 1907. С. 125–126).
26
…"Есть люди, проповедующие мое учение о жизни…" – Имеется в виду высказывание: "Есть такие, что проповедуют мое учение о жизни, и вместе с тем они проповедники равенства и тарантулы. Они говорят об оправдании жизни, эти ядовитые пауки, а сами сидят в норах своих, отвратившись от жизни" (Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПб., 1913. С 123).
27
О рабочих он выражается так: "побрал бы их черт и статистика"… – В "Несвоевременных размышлениях" Ницше писал: "Массы представляются мне достойными внимания только в трех отношениях: прежде всего как плохие копии великих людей, изготовленные на плохой бумаге со стертых негативов, затем как противодействие великим людям и, наконец, как орудие великих людей; в остальном же побери их черт и статистика!" (Ницше Ф. Полн… собр. соч. М., 1909. Т. 2. С. 164).