Глава VII. Криптограмма: шифр или код?
У нас нет дневников писателя, но есть роман о Воланде, Мастере и Иешуа Га-Ноцри. Там все сказано, только надо уметь это "все" прочитать, ибо роман – огромная криптограмма, зашифрованный текст, адресованный будущему читателю. Или – я часто об этом думаю – ушедшему.
А. Зеркалов
Не должна быть упущена и открывшаяся возможность формирования нового взгляда на вещи.
М.О. Чудакова
Если роман такого типа действительно рассматривать как криптограмму, зашифрованный текст, в чем невозможно не согласиться с А. Зеркаловым, то прежде чем приступать к процессу собственно расшифровки, необходимо определить методы и направление этой работы. Или, иными словами, четко обозначить с самого начала характер инструмента исследования. Ведь вскрытие криптограмм повседневной, рутинной работой никак не назовешь, а работа без метода или хотя бы определения целей, приемов, терминологии (а именно с них должно начинаться любое исследование, не говоря уже о работе с криптограммами) вряд ли может быть успешной.
Согласившись с утверждением А. Зеркалова в принципе, все же вынужден внести уточнение в терминологию: в данном случае о зашифровке в точном смысле этого слова не может быть и речи. В процессе зашифровки и расшифровки круг участников заранее строго определен, ими принимается максимум мер для предотвращения несанкционированного доступа к содержанию информации. Здесь же наоборот: предполагается прочтение скрытого смысла широким кругом читателей; то есть, речь может идти не о зашифровке, а об элементарном кодировании, пример которого дал сам Булгаков в "Театральном романе", где под названием пьесы Максудова "Черный снег" явно подразумевается булгаковская "Белая гвардия".
Следовательно, задача сводится к вскрытию системы такого кодирования, то есть, к выявлению примененного Булгаковым алгоритма. А это – уже вполне решаемая задача, поскольку сам писатель вряд ли был заинтересован в излишне глубоком сокрытии истинного смысла, так как это противоречило бы основной цели создания романа: довести до читателя комплекс определенных идей.
Конечно, пример с "Черным снегом" может быть применен в данном случае как один из простейших, поскольку, как выяснилось, использованный Булгаковым арсенал кодирования весьма широк, а приемы в ряде случаев являются непростыми. С другой стороны, система такой степени сложности, какой является связный текст романа, не может не представлять широкого круга альтернативных возможностей для "расшифровки" (прошу простить использование пусть "неправильного", но установившегося в булгаковедении термина), что во многом облегчает задачу. Иными словами, в такой сложный "черный ящик", созданный по законам не криптографии, а литературного творчества, должно существовать много "входов" – ведь кодирование является лишь вторичным процессом, накладываемым на основной – создание фабулы романа.
В том, что это именно так, пришлось не раз убедиться в процессе разбора содержания романа. Например, сложным, многоступенчатым путем был "вычислен" адрес "готического особняка Маргариты"; когда же по приезде в Москву я пришел по этому адресу, то оказалось, что существует другой, совершенно короткий путь его поиска: нужно было просто с романом в руках пройти по маршруту Понырева – и вот он, единственный и в своем роде неповторимый, его невозможно не узнать по описанию в романе. Аналогичное произошло и с определением прототипов "романа в романе" и образа Левия Матвея; только когда эта работа была завершена, оказалось, что фамилия эта была у меня в руках с самого начала – в виде выписки из самой обычной Большой Советской Энциклопедии. Выписки, которой своевременно не придал значения.
Кроме того, такие находки параллельных, дублирующих путей решения задачи являются лишь подтверждением того, что ответ найден правильно.
Прежде чем приступить к анализу использованных Булгаковым систем ключей, перечислю некоторые из них.
В первую очередь, это – специфическая лексика; например, двенадцатая глава романа буквально перенасыщена словом "разоблачать" и его производными; явно не вписывается ни в контекст, ни в общую лексическую ткань романа и слово "гомункул" в финале; имя евангелиста Матфея Булгаков почему-то пишет через "в", хотя в канонических переводах Евангелий используются "ф" или "фита", а в первоисточниках – греческих списках – "фи"; в романе этот персонаж является "сборщиком податей", в Евангелиях же используются другие синонимы – "сборщик пошлин", "мытарь".
Важным ключом к раскрытию смысла романа является и авторская ирония, в значительной степени раскрывающая не только характеры основных персонажей, но и идейную нагрузку романа. Поскольку примеры уже приведены выше, к этому вопросу возвращаться вряд ли необходимо. "Ключевые" ассоциации, которыми изобилует роман, в этом разделе специально рассматриваться не будут, если они более к месту в соответствующих разделах. Следующие же главы данного раздела посвящены разбору других наиболее часто используемых в романе систем ключей. К ним следует отнести ряд блестящих парадоксов, а также превосходно разработанные, в том числе с привлечением астрономических данных, системы временных меток. Особое место занимают включенные в фабулу этические и философские концепции, выявление которых в данном случае можно рассматривать не только как конечную цель всей работы, но и как ключевые моменты.
К ним, в частности, относится вопрос т.н. "исторической вины" еврейского народа, хотя наличие этой темы в романе Булгакова никто из исследователей упорно не замечает. Вместе с тем, уже само ее обнаружение дает прямое указание на жизненный прототип образа Мастера. Поскольку этот вопрос является особо деликатным, его изложение представляет едва ли не самую трудную задачу в данном исследовании.
Начнем с самого трудного.
Примечания к седьмой главе:
1. Это заклинание Бориса Слуцкого, оставшееся в его тетрадях, опубликовано в журнале "Юность", 9-1987, с. 77.
2. Элем Климов. А памятника не надо. "Огонек", № 2-1988, c. 20.
3. А. Зеркалов. Лежащий во зле мир… "Знания – сила", № 5-1991, с. 34.
4. М.О. Чудакова. Взглянуть в лицо. В сборнике "Взгляд: критика. Полемика. Публикации". М., "Советский писатель", 1988.
5. Ирония… Тогда я еще не знал, что ирония – не только основной метод "зашифровки" в произведениях такого класса, но что уже само ее наличие, резко усложняя структуру произведения, переводит его в совершенно иной род литературы, где, в отличие от однофабульных эпических произведений, содержится минимум три фабулы. Это было обнаружено при более углубленном анализе содержания " Мастера и Маргариты " . В более полном виде теория мениппеи изложена в опубликованной в 1998 г. книге (см. также материалы сайта ).(Прим. 2001 года ).
Глава VIII. К вопросу об "антисемитизме" Булгакова
Желая роману надежного успеха, Булгаков обратился к бульварной мистике, к оккультизму, замешанному на антисемитизме. Расчет был прост: читатель сильно увлечется всем этим материалом, покоренный примитивной занимательностью.
М.А. Золотоносов
…По безапелляционному приговору третьего "Мастер и Маргарита" – это просто "путеводитель по всей субкультуре русского антисемитизма". Этот, как видите, даже утонченностью не маскируется, прямо, без эстетических экивоков – кистенем наотмашь! Вот так они озоруют нынче, наши шалуны, – "кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз"!
В. Максимов
И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенного делаете? Не так же ли поступают и язычники?
Иисус Христос
В последнее время было немало попыток доказать наличие в творчестве М.А. Булгакова элементов антисемитизма. Если бы этим занимались только издания, в аргументации которых логика подменяется апеллированием к зоологическим инстинктам читателя, на эти потуги вряд ли стоило бы обращать внимание. Но публикацией таких материалов стали заниматься солидные, уважаемые журналы; и хотя журнальная площадь выделяется, похоже, не под тему, а под имя модного автора, это не меняет сути. Даже наоборот…
Вот, например, литературный критик М. А. Золотоносов в майском 1991 года (к столетию Булгакова!) номере "Литературного обозрения" опубликовал статью "Сатана в нестерпимом блеске", где, щедро привлекая вместо аргументов допущения типа "возможно", "на наш взгляд", "не исключено", "можно подозревать", "видимо", "весьма вероятно" и т.п., пытается доказывать, что творчество Булгакова находилось под влиянием некоей "СРА" – "субкультуры русского антисемитизма" (насколько можно понять, авторство этой креатуры принадлежит самому М. А. Золотоносову). При этом автором совершенно игнорируется то обстоятельство, что само понятие о культуре, пусть даже с какими-либо скидками на "суб", несовместимо с антисемитизмом.
В.В. Гудкова, известная своими работами о творчестве Булгакова, в опубликованной также к столетнему юбилею в "Дружбе народов" (!) обширной статье "Михаил Булгаков: расширение круга. Проблема "Россия-Запад" в творчестве писателя" при рассмотрении вопроса о присутствии иронии в творчестве Булгакова, перечислив ряд ранних произведений, в которых, по ее мнению, булгаковская ирония проявляется наиболее характерно, почему-то совершенно не упоминает роман "Мастер и Маргарита", при создании которого именно ирония использована в качестве одного из основных творческих приемов. Зато исследовательницей обнаружены "… определенные антиеврейские интонации, присутствующие в ранних произведениях Булгакова (достаточно выстроить цепочку: Кальсонер – Рокк – Швондер – Шполянский – …) […] Но Воланд в "Мастере" – фамилия которого читается по-разному – и Фаланд, и Вольф – эту цепочку как раз и обрывает".
Пожалуй, не совсем так. Воланд ничего не обрывает. Во-первых, потому, что в приведенной В. Гудковой цепочке едва ли можно усмотреть намек на антисемитизм. Ведь выстроенной цепочки "Безухов – Ростов – Болконский – Курагин…" вряд ли достаточно для вывода об "определенных" антирусских "интонациях" автора этих образов… Исследовательница упускает из виду то обстоятельство, что произведения, в которых фигурируют фамилии перечисленных ею булгаковских персонажей, по сути своей являются сатирическими памфлетами, отражающими реалии окружавшей писателя действительности. Обнаруженные В.В. Гудковой в произведениях Булгакова "интонации" можно с неменьшим успехом найти в любом телефонном справочнике Москвы 20 – 30-х годов. А ведь телефонные справочники трудно заподозрить в ангажированности…
Во-вторых, большинство исследователей параллель с Воландом проводят через Мефистофеля, "нордическое" происхождение которого едва ли дает основание для использования этого образа в качестве аргумента в пресловутом "еврейском вопросе".
Здесь уместно отметить небезынтересную деталь: все исследователи, бравшиеся за эту неблагодарную тему, как-то боком обходят главный роман Булгакова, где изложено его кредо по основным этическим и политическим вопросам. Если и упоминают о нем, то скороговоркой, как бы отбывая повинность, и стремятся уйти от него сами и увести читателя побыстрей и подальше…
Хотя М.А. Золотоносов и работник отдела рукописей Государственной библиотеки имени Ленина (Российской Государственной Библиотеки) В.И. Лосев тоже не решаются идти дальше ранних редакций романа, сделанные ими наблюдения носят не менее сомнительный характер. Но есть во всем этом интересный момент. Создается впечатление, что они просто недоговаривают что-то такое, что не совсем стыкуется с их версиями. Собственно, ситуация не нова – она описана в самом романе, в кем только не исследованной знаменитой тринадцатой главе. Только, похоже, место это в "Мастере и Маргарите" для кого-то слишком уж пахнет ладаном.
К этому месту мы еще возвратимся, поскольку оно, собственно, является одним из основных ключей, входов в содержание подлежащего расшифровке "черного ящика", каковым, несмотря на тридцать лет "открытой" жизни "Мастера и Маргариты", все еще остается роман для многих исследователей.
…Начать разбор лучше всего, пожалуй, со сцены в "Грибоедове" из самой первой, уничтоженной в 1930 году редакции романа, фрагменты реконструкции которой М.О. Чудаковой помещены в той же книжке "Литературного обозрения", что и упомянутая статья М.А. Золотоносова:
" – Бейте, Граждане, арамея! – вдруг взвыл Иванушка и, высоко подняв левой рукой четверговую свечечку, правой засветил неповинному в распятии любителю гольфа чудовищную до…плюху.… бледного лица и он улегся наасфальте… И вот тогдатолько на Иванушку догадались броситься…
Воинственный Иванушка … забился в руках. Антисемит! – истерически прокричал кто-то"
(выделенные места соответствуют сохранившимся фрагментам текста, взятые в угловые скобки слова вычеркнуты Булгаковым).
В принципе, при очень поверхностном или недобросовестном подходе может сложиться впечатление, что этот отрывок действительно может служить аргументом для сторонников версии об антисемитизме Булгакова. Собственно, попытка использовать его в качестве доказательства содержится в работе М.А. Золотоносова, который, впрочем, не обратил внимания на два существенных момента, не только опровергающих его версию, но и свидетельствующих о прямо противоположном.
Во-первых, авторские слова "неповинному в распятии" (из контекста можно заключить, что уложенный сгоряча Иванушкой на асфальт "любитель гольфа" был евреем) уже недвусмысленно отражают позицию писателя относительно т.н. "исторической вины" еврейского народа. Во-вторых, в рассуждениях М.А. Золотоносова присутствует явный методологический изъян: отрывок приведен не полностью, из него исключены завершающие слова, придающие всему этому месту смысл, прямо противоположный тому, который ему приписывается исследователем:
" – Да что вы, – возразил другой, – разве не видите, в какомсостоянии человек! Какой он антисемит? С ума сошел!"
Полагаю, что последняя фраза полностью исключает возможность каких-либо толкований в предлагаемом М.А. Золотоносовым плане, поскольку неправомерно говорить об антисемитизме писателя, который само это понятие приравнивает к умопомешательству.
Эта же тема поднимается и в другой ранней редакции романа, опубликованной под названием "Черный маг"; там рассказ Воланда о событиях в Ершалаиме вызвал заинтересованную реакцию его собеседника:
" – Скажите, пожалуйста, – неожиданно спросил Берлиоз, – значит, по-вашему, криков "распни его!" не было?"
Можно видеть, что в этой редакции вопрос т.н. "исторической вины" ставился Булгаковым прямо, без какой-либо зашифровки. И настолько же открыто подается однозначный ответ, который можно расценить только как неприятие писателем самой мысли о вине еврейского народа в казни Христа:
"Инженер снисходительно усмехнулся: – Такой вопрос в устах машинистки из ВСНХ был бы уместен, конечно, но в ваших!.. Помилуйте! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да еще таким, как Пилат!"
Следует ли говорить о том, что этот отрывок, вносящий ясность в позицию Булгакова по весьма щекотливому вопросу, никак не комментируется исследователями, пытающимися выстраивать на песке какие-то ничего не доказывающие "цепочки"? Для них он просто как бы не существует. Здесь, пожалуй, дело вовсе не в методологии, а в откровенной ангажированности исследователей, усилия которых направлены не на беспристрастное выяснение истины, а на заданный конечный результат. В еще одной редакции романа, опубликованной под названием "Великий канцлер" , в уста Пилата вложены такие слова об иудеях: "О, род преступный! О, темный род!..", которые в одном из вариантов выглядели еще более резко. В.И. Лосев, выступивший в роли публикатора и комментатора, с готовностью приводя текст, вычеркнутый Булгаковым, сетует на то, что "в последующих редакциях […] наиболее резкие выражения Пилата в адрес первосвященника иудеев были сняты. Вероятно, автор опасался обвинений в антисемитизме. В результате не прозвучали в полную силу первоначальные творческие замыслы писателя политического характера" .
Вот так, не вникнув как следует в содержание ни окончательной, ни публикуемой им редакции, публикатор подводит итог длительного спора вокруг знаменитого романа. По Лосеву выходит, что роман утратил свою политическую остроту, и что Булгаков-де не смог проявить свое отношение к "темному роду".
Трудно обойти вниманием и фразу, завершающую процитированную сентенцию В.И. Лосева: "Ибо в первых редакциях романа о дьяволе острие булгаковского обличения было направлено главным образом против Кабалы, а уже во вторую очередь – против властелина". Непонятно, на основании чего сделан такой вывод, и кого, по мнению В.И. Лосева, Булгаков должен был причислять к этой Кабале. Следует полагать, что уж во всяком случае не представителей "коренной национальности", хотя содержащиеся в "Черном маге" ("Составление, текстологическая подготовка, предисловие и комментарии Виктора Лосева") авторские слова о том, что русский человек не только нагловат, но и трусоват , должны были развернуть ход мысли автора комментариев в несколько неожиданном для него самого направлении. Эта фраза тем более должна была насторожить истинного русского патриота, поскольку в качестве одного из основных лейтмотивов этического пласта романа рефреном проходит утверждение о трусости как самом большом зле…
Но не будем следовать сомнительной методе и приписывать русскому писателю М.А. Булгакову антирусские настроения. Просто из этого примера следует, что к анализу комментируемого материала, тем более в рассматриваемом аспекте, нельзя подходить легковесно.