Применительно к батумским событиям отмечу, что особый акцент на мирном характере выступления находим в листовках, распространенных в Тифлисе, а также откликах в партийной печати (заграничной), то есть вдали от места событий. Листовки, появившиеся в самом Батуме, такого акцента не делали, а авторы воспоминаний из числа участников батумских событий, хотя и настаивали на сугубо мирном характере выступления, тем не менее иногда проговаривались и сообщали, что рабочие кидали в полицейских камни из мостовой и пытались выломать ворота тюрьмы, куда накануне поместили нескольких арестованных вожаков забастовщиков. Окончательно проясняют картину обстоятельные донесения жандармских офицеров и позднее прокурора. Они сообщают о выстрелах из бунтующей толпы и огнестрельных ранениях полицейских, а также излагают показания рабочего, которого обвиняли в стрельбе: он отрицал свою вину, утверждал, что был избит полицейскими и не помнит, стрелял ли, но пояснял, что имел при себе пистолет всегда. Последняя деталь вполне согласуется с характерной особенностью Закавказья, где все местные жители носили оружие. Это объясняет, почему батумские листовки не акцентировали мотив беззащитности рабочих, а заодно ставит точку в разговорах о безоружных и беззащитных пролетариях. И конечно же, Иосиф Джугашвили как организатор этого выступления предстает в ином свете.
Важен еще тон этих справок и докладов полицейских и прокурора. Он совершенно не похож на речь безжалостной, бесчеловечной "военно-полицейской машины" (дефиниция революционеров). Напротив, эти чиновники с большим пониманием описывают сложность социальной ситуации, указывают на действительную бедность рабочих как причину недовольства. Адъютант Кутаисского губернского жандармского управления поручик Ольшевский охарактеризовал забастовщиков как "людей, почти умирающих с голоду и упорно не желающих приступить к работам". При этом ничто в официальной документации не подтверждает еще одного постоянного мотива революционной пропаганды, очень свойственного большевикам. После каждой своей акции вроде батумской (и после нее, конечно, тоже) авторы прокламаций заявляли, что правительство "напугано" выступлением рабочих. Следов какого бы то ни было административного "испуга" в полицейских документах обнаружить невозможно, есть лишь понимание сложности ситуации и естественная озабоченность наведением порядка. Да и революционные выступления через призму полицейских документов выглядят иначе, нежели в описании, исходящем от революционеров.
Несмотря на то что сведения, полученные жандармами, иногда оказывались неточными, именно их документы дают возможность выстроить хронологическую канву биографии Иосифа Джугашвили. Мы можем не сомневаться в датах его арестов, приезда на место ссылки, бегства оттуда. Это особенно важно потому, что мемуарные рассказы чрезвычайно неточно указывают даты и последовательность событий, часто вообще не дают определенных временных ориентиров.
В 1920-1930-х годах, когда Истпарты усиленно собирали свидетельства о жизни и деятельности советских вождей, происходило выявление и копирование материалов из архивов полиции, как местных жандармских управлений и охранных отделений, так и самого Департамента. Выявленные материалы сталинианы концентрировались в уже упомянутом фонде Сталина в ЦП А ИМЭЛ (ф. 558). При этом архивисты поступали по-разному: подлинники документов либо оставались на своих местах, тогда ЦПА ИМЭЛ получал копии (фото– или машинописные), либо же, наоборот, подлинник передавался в ЦПА, а в исходном деле его заменяла копия (которую, впрочем, могли и не изготовить, ограничившись справкой о передаче дела или листов в ЦПА, а то не сделав и этого). Так происходило и со сталинскими материалами фонда Департамента полиции. Подлинники документов или изымались из дел фонда 102 и заменялись (не всегда) копиями; или же ЦПА получал копии, а подлинники оставались на своих местах. Сложно угадать логику этих действий, однако, пожалуй, все же заметна определенная тенденция: в фонд Сталина преимущественно попадали подлинники и копии документов, подтверждающих пропагандируемый образ Сталина-большевика. То, что не работало на этот образ, могло спокойно остаться в фонде 102 и даже не быть скопировано для ИМЭЛ, хотя и отмечено в составленной тогда же картотеке выявленных материалов.
По моим наблюдениям, в число материалов, не заинтересовавших собирателей партийной истории, попадали преимущественно отчеты о сведениях, полученных жандармами от агентуры. Кроме того, пожелания сотрудников ИМЭЛ могли встретить подспудное, молчаливое сопротивление работников других архивов, считавших неправильным изымать документы с их исторически сложившегося места и под разными предлогами от этого уклонявшихся. К примеру, в настоящее время в ГА РФ существует фонд 1764 "Коллекция копий документов других государственных архивов бывшего СССР". В нем вопреки названию наряду с копиями хранится ряд подлинных дел, происходящих из архивов Департамента полиции и касающихся таких видных деятелей, как Сталин, Свердлов, Дзержинский и др. По свидетельству З.И. Перегудовой, фонд этот был образован в свое время как раз для того, чтобы припрятать под названием "копии из других архивов" дела, которые могли быть затребованы Партархивом; хитрость удалась.
Таким образом, сейчас подлинные документы распределены между фондами 102 и 558, а благодаря копиям информация двух фондов в значительной степени дублируется. Однако фонд 558 отнюдь не полностью повторяет и не исчерпывает материалы фонда 102 °Cталине, многие ценнейшие источники остаются именно в архиве Департамента полиции. Путаницу усугубляет то обстоятельство, что в фонде 558 нередко имеются не только подлинник документа, но также одна или даже несколько его копий. Они могут как храниться вместе в составе одного дела, так и быть рассыпанными по нескольким делам, порядковые номера которых по описи зачастую довольно далеко отстоят друг от друга. Формирование дел описи 4 фонда 558 вообще выглядит довольно хаотично, но, возможно, это когда-то, по каким-то причинам было намеренной хитростью архивистов, наподобие вышеописанного трюка с фондом 1764.
В результате в литературе встречаются ссылки на разные архивные шифры, под которыми на самом деле хранятся копии одного и того же документа. Это не говоря уже о том, что и в самом Департаменте полиции несколько экземпляров одного и того же документа могли оказаться в разных делах (например, предписание, направленное из центра в несколько местных жандармских управлений), а в процессе переписки в проходящей по инстанциям серии донесений зачастую дублировался один и тот же текст.
Примерно так же обстояло дело с пополнением фонда 558 материалами местных жандармских учреждений: некоторые дела поступили в подлинниках, другие – в копиях. Различна была степень тщательности в их выявлении. Так, документы Вологодского областного архива представлены весьма полно, а материалы Тифлисского, Бакинского, Кутаисского жандармских управлений и охранных отделений – более выборочно. Это объясняется худшей сохранностью архивов закавказских жандармских управлений, но зачастую тщательность выявления зависела, вероятно, от меры усердия местных работников архивов и историко-партийных комиссий. Дабы проверить, как соотносятся материалы ГА РФ и РГАСПИ с содержанием местных архивов, я ознакомилась с фондами Красноярского краевого архива. Оно показало, что отложившиеся там документы официального происхождения хотя и добавляют некоторые штрихи к истории пребывания Сталина в туруханской ссылке, но в основной своей массе эти сведения продублированы в архиве Департамента полиции.
Первые публикации материалов Департамента полиции, так или иначе касающихся Сталина, стали появляться в партийной печати в 1920-х годах. Это были статьи в историко-партийной периодике, выдержки из документов в разного рода книжках и брошюрах, в том числе мемуарного характера, – в таком случае автор воспоминаний включал в текст найденные в архиве документы. Скажем, материалы, относящиеся к туруханской ссылке, появлялись в жизнеописаниях Я.М. Свердлова и цитировались его вдовой. Сама по себе история публикации документов и формирования источникового корпуса сталинской биографии может быть самостоятельным предметом исследования. Кто, когда и почему решал передать в печать те или иные документы, насколько этот процесс контролировал сам Сталин, все ли опубликованные в ранние годы материалы были впоследствии использованы и тем самым канонизированы в официальных, эталонных книгах о вожде, вошли в набор постоянно цитируемых, – все это еще ждет изучения.
Я же здесь хочу отметить, что качество публикаций 1920-1930-х годов было весьма посредственным. Прежде всего документы довольно часто печатались с сокращениями и купюрами, не отмеченными публикаторами и заметными лишь при сравнении с архивными подлинниками. Понятно (или, как любил говорить Сталин, "само собой разумеется"), что опускались в первую очередь неудобные места, фамилии и обстоятельства. Иногда это делалось с удивительным простодушием, что много говорит об эпохе.
Так, в 1936 году в журнале "Пролетарская революция" было опубликовано письмо Сталина из Туруханска к Ленину и Крупской от 27 февраля 1915 года (год устанавливается предположительно). Вот начало этого письма: "Мой привет вам, дорогой Ильич, горячий, горячий привет! Привет Зиновьеву, привет Надежде Константиновне! Как живете? Как здоровье? Я живу, как раньше, хлеб жую, доживаю половину срока. Скучновато, да ничего не поделаешь". Именно так было в журнальной публикации, и это соответствует подлиннику. Позднее для фонда Сталина была изготовлена машинописная копия этого письма, в которой фраза о Зиновьеве (а заодно и Крупской) была опущена. Наличие журнальной публикации с полным текстом (а журнал "Пролетарская революция" из библиотек никто не изымал) купированию не помешало.
Но помимо цензурных изъятий публикации бывали просто очень небрежными и далекими от научных стандартов. В некоторых случаях, открывая журнальную статью или брошюру, трудно определить, где текст документа, а где комментарий публикатора, нет ни внятного заголовка, ни даты документа. Многие издания вовсе не указывали место хранения подлинника. Сложно сказать, было ли это намеренным привнесением неясности или же простой безграмотностью ринувшихся преподносить историю партии старых большевиков. Особую проблему представляют собой имеющиеся в публикациях архивные ссылки. По моему опыту, довольно большая их доля оказывается неверной и отсылает к несуществующим делам. Приведенный в публикации архивный шифр выглядит правдоподобно, похож на специфические шифры фонда Департамента полиции (которыми и я пользуюсь в данной книге), но при проверке выясняется, что дела с таким номером нет и, по-видимому, никогда не было; или же под этим шифром хранится совершенно другое дело и т. п. Да и что говорить, если даже в указателе содержания журнала "Пролетарская революция" за несколько лет, выпущенном самой редакцией, попадаются ошибочные ссылки на годы и номера. Одной или двух заявленных в указателе публикаций при сплошном просмотре номеров журнала мне так и не удалось отыскать.
Авторские тексты Сталина и партийная печать
Важными видами источников являются партийная печать, листовки, прокламации, статьи, письма, в первую очередь вышедшие из-под пера самого Иосифа Джугашвили. Подлинники его рукописей интересующего нас периода сосредоточены в описи 1 фонда 558 РГАСПИ. Автографов дореволюционных произведений Сталина сохранилось больше, чем можно было ожидать, учитывая, что он вел жизнь подпольщика-нелегала, не только не имевшего возможности хранить архив, но, напротив, систематически уничтожавшего все, что могло его скомпрометировать. Тем не менее некоторое количество его рукописей и черновиков уцелело. Конечно же, возникает вопрос: каким образом? Часть из них были захвачены жандармами при обысках и приобщены к делам как вещественные доказательства. Письма Ленину, Крупской, Зиновьеву сохранились среди их бумаг. Причем два письма Кобы Михаилу Давиташвили, опубликованные как "Письма из Кутаиса", были переведены адресатом с грузинского языка на русский для Ленина и в таком виде сохранились в его архиве наряду с другой перепиской с большевистскими организациями, а затем были переданы в фонд 558. Есть также более поздний перевод со стилистической правкой рукой Сталина и его отзывом о качестве перевода ("По-моему, перевод плохой"), сделанный в 1940 году при подготовке издания этих текстов.
Часть партийной переписки дошла до нас в составе дел Департамента полиции по перлюстрации. Это не рукописи, а машинописные копии перехваченных писем. Те из них, которые были написаны шифром или химическими чернилами, были расшифрованы и также скопированы. Оригиналы обычных писем затем аккуратно заклеивались обратно в конверт и отправлялись адресату, проявленная химия, конечно же, отсутствовала – революционеры не должны были видеть явных следов перлюстрации, поэтому испорченных проявкой писем адресаты не получали. В виде таких перлюстрационных копий сохранились письма виднейших большевиков, в том числе В.И. Ленина, Н.К. Крупской и Сталина. Одни из них были скопированы при перлюстрации целиком, из других только выписывали заинтересовавшие цензоров фрагменты. Причем среди дошедших до нас есть копии как первого уровня, сделанные непосредственно во время перлюстрации, так и второго уровня, когда полученный путем перлюстрации текст письма пересылался в одно из губернских жандармских управлений для дальнейшей разработки. Таким образом, сейчас исследователь может найти то или иное письмо революционера в делах перлюстрации, а также включенным в переписку Департамента полиции с местными учреждениями, причем в последнем случае письма с целью завуалировать методы работы полиции и факт перлюстрации (которая формально находилась вне закона) назывались не перлюстрированными, а "полученными агентурным путем". Часть этих писем в настоящее время остается в делах Департамента полиции, часть была передана в ЦПА ИМЛ и находится в фондах Ленина, Сталина.
Написанные Джугашвили-Сталиным статьи, листовки и прокламации дошли до нас в печатном виде, большое количество листовок хранится в делах Департамента полиции. Текстология сталинских произведений, особенно ранних, является отдельной проблемой и не входила в круг моих непосредственных задач. Уже в пору собирания материалов Истпартами в 1920-х годах выяснилось, что участники событий зачастую сами не могут вспомнить, кем написана та или иная листовка. Дело осложняется тем, что в первые годы активной революционной деятельности Иосиф Джугашвили писал воззвания на грузинском языке, и мы пользуемся переводами, сделанными как переводчиками жандармских управлений и охранных отделений, так и позднее публикаторами сталинского наследия (неудивительно, что в переводах имеются разночтения).
Таким образом, атрибутировать ему спорные листовки, прибегнув к анализу языка и стиля, не представляется возможным. При подготовке собрания сочинений И.В. Сталина сотрудники ИМЭЛ провели выявление его работ, и сейчас в фондах РГАСПИ хранятся перечни и подборки текстов, атрибутированных как сталинские, с указанием оснований для атрибуции. Не все они были включены в собрание сочинений, состав которого, как известно, определял сам Сталин. Я не ставила себе целью разобраться, почему тот или иной текст вошел или не вошел в собрание (проблема, тесно связанная к тому же с текстологией сталинских статей), объяснения могли лежать как в области подчищаемой задним числом давней партийной истории, так и в современных при подготовке собрания сочинений обстоятельствах (включая нежелание Сталина напоминать о тех или иных подробностях минувшего, привлекать к ним внимание), равно как и в сфере авторских предпочтений (какие-то старые статьи могли ему казаться слабыми, неудачными, неважными). Но хочу подчеркнуть, что ознакомление с не вошедшими в собрание или вовсе неопубликованными текстами Сталина ни в коей мере не открывает нам какого-то "другого Сталина", не такого, какого мы знали по опубликованным статьям. Он, в общем, во всех своих выступлениях узнаваем, перемены его мнений отвечали текущему моменту, нуждам внутрипартийной полемики, стремлению привлечь на свою сторону очередную группу рабочих. Да, временами он занимал позицию, отличную от ленинской; но мы в отличие от ополчавшихся на Сталина старых большевиков вряд ли станем именно в этом усматривать его главные грехи.