Самолет Экзюпери, ракета Хайнлайна – все это продолжение воздушного шара. По сути вся литература состоит из множества воздушных шаров, которые украшают небо. Звезды холодны, они принадлежат ночи. Ангелы косноязычны и принадлежат Богу. Демоны – глухонемые все как один. Воздушный шар – самое человеческое создание, когда-нибудь придуманное людьми. Ну, может быть, еще – паровоз. Дневное небо должны наполнять воздушные шары. Большие, как бегемоты, и маленькие, как полевые мыши. Если бы я был политиком, я создал бы общественное движение под лозунгом: "Небо – для воздушных шаров!"
Почему-то, как я заметил, больше всего воздушных шаров запускают на окраинах мира.
Хорхе Борхес – далекая Аргентина. Кастанеда – Мексика. Африка – любитель пальмового вина Амос Тотуола. Сербия – Милорад Павич. Дино Буццати и Итало Кальвино – Италия, задворки Европы. В Евразии – покойные Боря Штерн и Юрий Коваль. И живые (и дай им Бог подольше побыть на свете!) Виктор Пелевин, Марина Москвина, Павел Крусанов, Сережа Носов…
Ни Центральная Европа, ни великая Америка за последние годы не построили ни одного воздушного шара, который был бы достоин неба. Наверное, поэтому там так скучно живут.
Все рассказанное выше не эскапизм. Это реальная возможность подняться к небу и посмотреть с высоты на Землю. Увидеть те вещи, которые мы не видим, стоя здесь, на земле. Таинственное племя хазар. Настоятеля древнего итальянского монастыря, подобно сказочному Кащею чахнущего над книгой-убийцей. Черный чапаевский броневик, плывущий в пустоте времени. Ухмыляющихся африканских богов. Старый фрегат "Лавр Георгиевич", построенный по образцу знаменитой Пантагрюэлевой "Таламеги". И много чего другого.
В небе грустно без воздушных шаров. Они нужны человеку как воздух и как любовь. И давайте побережем их создателей – они делают очень нужное дело.
Великие загадки Земли
Нашел однажды между страницами сорок четыре и сорок пять "Русских ночей" Владимира Федоровича Одоевского бумажный листок с записями. Книга в серии "Литературные памятники" вышла в 1975 году, записи на листке датируются 1980 годом. Читаю на одной стороне листка: "Сегодня я обнаружил, что седые волосы тоже выпадают. Важное открытие! Волос мой упал на раскрытую страницу "Русских ночей" Одоевского, ту, на которой стоит вопрос: "Отчего все части тела могут быть покрыты без вреда человеку, кроме лица его?" и еще: "Что такое выражение глаз?""
С тех пор прошло много времени, а я до сих пор не знаю ответов на вопросы князя Одоевского – ни на первый, ни на второй.
Это не менее великие загадки Земли, чем существование Атлантиды или следы посещения нашей планеты космическими скитальцами.
В жизни много странных вещей, которых не объяснит нам никто, никакая наука. Почему, например, у всех, кто зачесывает челку налево, растительность на теле распространена более с левой стороны? То есть левая рука, нога, левая половина груди более волосаты, чем их симметричные близнецы справа.
А количество родимых пятен на человеке. Почему оно всегда четное?
Или молния. Почему она никогда не ударит в рыжих?
Вот так-то, мой друг Горацио! А ты все про Атлантиду да Атлантиду.
На обороте того же листка запись о событии не менее удивительном: "Сегодня же звонил мне приятель и сообщил о происшествии, случившемся в отпуске с нашими общими знакомыми – Гришей и Аркашей.
Решив в отпуске покататься по Армении, они прилетели в Ереван. От аэропорта до города поехали на маршрутном такси-микроавтобусе на 10 человек. И в пути на микроавтобус наехал грузовой автомобиль. Из 10-ти – 7 человек погибли, а 3 остались в живых: Гриша, Аркаша и водитель. Событие это повод для размышлений, а не одних соболезнований".
Гриша – это Григорий Беневич. Аркаша – Аркадий Шуфрин. Человек, сообщивший о происшествии, – Геннадий (Гек) Комаров, поэт и издатель. В составе археологической экспедиции мы копали курганы в Араратской долине (см. "Музыка воды"). Я с другими вернулся в город. Гриша и Аркаша… впрочем, все понятно из записи.
Я не мистик, но, наверное, и мистику не проникнуть в заповедную область, где хранятся ответы на те загадки, о которых я рассказал выше. И я вижу в этом великий смысл – ибо дай человеку ответы на все вопросы, мир сейчас же затвердеет и ссохнется, как мандарин, закатившийся в новогоднюю ночь под шкаф и обнаруженный там случайно спустя полгода.
Верн Ж
Жюль Верн бесспорно из всех иностранных писателей-фантастов (и приключенцев) самый переводимый в России. Лев Толстой, и тот настолько увлекался этим писателем, что намеренно рекомендовал включать в круг обязательного детского чтения его романы. Уговорил даже писательницу Марко Вовчок перевести некоторые из них.
Если бы в XIX веке был широко развит кинематограф, то каждый новый роман писателя был бы мгновенно экранизирован. За неимением же этой возможности на сценах шли спектакли по его книгам.
В моей библиотеке есть книжечка под названием "Вокруг света в 80 дней. Большое представление в 5 действиях и 14 картинах с прологом. Сочинение Жюль Верна".
Издана эта книжка в Москве в 1875 году, на титуле в качестве переводчика назван С. В. Танеев, не имеющий, видимо, отношения к известному композитору – тот по отчеству был Ивановичем, – если только в инициалы не вкралась опечатка.
Из маленького предисловия к книжке узнаем, что "в пьесу включены, между прочими, три важных эпизода из путешествия, каких нет в рассказе". А именно: "1) Приключение в Змеиной пещере на острове Борнео, 2) Лестница великанов в Америке и 3) Гибель парохода "Св. Генриэтта"".
Вот отрывочек из "Приключения в Змеиной пещере", 6-й картины этой феерической пьесы: "Лишь только Ауда (г-жа Струкова) и Немея (г-жа Таланова) заснули от усталости в этой пещере, как вдруг из всех ее расщелин сверху, снизу и с боков выползла масса ядовитых змей. Змеи направили свои жалы на одиноких женщин. Обе проснулись, но поздно…" Здесь позвольте поставить многоточие. Сами догадывайтесь, что произошло дальше.
Кстати, о подобной постановке на сцене романа Жюль Верна вспоминает и А. Бенуа: "Я живо помнил тех краснокожих, которых я "сам видел" нападавшими на поезд Филеаса Фогга в одной из сцен феерии "80 дней вокруг света"".
И что греха таить – я сам пару лет назад открыл "Пятнадцатилетнего капитана" и так и не оторвался, пока не дочитал до конца.
Водка
1. Иосиф Сталин на XV съезде партии высказал по алкогольной проблеме следующее конкретное предложение: "Я думаю, что можно было бы начать постепенное свертывание выпуска водки, вводя в дело вместо водки такие источники дохода, как радио и кино".
Призыв был подхвачен, но ни радио, ни кино с поставленной задачей не справились. Водка, как и в дикие времена царизма, продолжала оставаться главным источником дохода.
Борьба с пьянством во второй половине 20-х годов прошлого века сводилась в основном к массовым антиалкогольным кампаниям типа "крестовых" походов детей по городским улицам с лозунгами: "Вылить всю водку!", "Расстреливать пьяниц!" и прочими. На Украине появился первый антиалкогольный театр. В Ленинграде 14 ноября 1931 года на ул. Марата, дом 79 открылся первый в стране медвытрезвитель, причем в связи с этим был принят специальный циркуляр Главного управления милиции при СНК РСФСР, в котором говорилось, что "отобранные спиртные напитки подлежат возврату их владельцам по вытрезвлении".
Не осталась в стороне от антиалкогольной борьбы и литература. В. Маяковский, А. Н. Толстой, В. Катаев, М. Светлов, А. Аверченко и многие-многие-многие-многие другие писатели и поэты посвятили этой теме отнюдь не самые худшие страницы своего творчества.
Лучшее же, на мой взгляд, что написано в литературе о водке, – это маленький стихотворный шедевр петербуржца Александра Макарова, обнаруженный мной случайно:
Вот послушай-ка, дружок,
Я прочту тебе стишок:
Если б водку было можно
Переделать в порошок
И насыпать осторожно
Этот порошок в мешок,
То тогда бы мы с дружком
Всюду бегали с мешком,
Поедая из мешка
Водку в виде порошка.
Хорошая, кстати, постановка задачи для наших будущих Менделеевых – создать сыпучий вариант водки или любой другой спиртосодержащей жидкости, чтобы покончить наконец-то навеки с неудобной бутылочной и баночной тарой.
2. Считается, что реки из водки с берегами из соленых грибов бывают только в снах алкоголика да в русских народных сказках, теми же алкоголиками и придуманных. Но вот писатель Михаил Пришвин рассказывает действительную историю, происходившую, правда, во времена оны, в 1918-м, революционном, году. Жил он тогда в Елецком уезде, и вот однажды в их деревеньке объявился пришлый солдат. Снял пустую избу, получил землю в надел, влюбил в себя дочку Афоньки-пьяницы и решил сыграть с нею свадьбу. И не просто свадьбу, а такую свадебную мистерию, чтоб в ближайшем городе был слышен стаканов звон. То есть выписал оркестр музыки из двадцати пяти музыкантов, нанял княжеского бывшего повара (понятно, самого князя не было, давно уже пустили в расход), чтобы готовил обед с мороженым с расчетом на всю деревню, на улице расставил столы и пригласил люд честной праздновать.
Пришвин сам на празднике не присутствовал, он числился у местных в буржуях и глядел на это дело со стороны.
И вот, рассказывает писатель, ближе к сумеркам закончилась выпивка, а люди требуют: "Наливай вина!" На горе же, что над самой деревней, стоял винный заводик князя – естественно, властями экспроприированный. Заводик охраняли красноармейцы, правда, охраняли побожески, то есть приторговывали спиртяжкой, но пулеметы держали незачехленными.
Свадьба поначалу терпела, но попробуй удержи наш народ, когда в глазах уже зеленые черти. И по принципу "всех не перестреляешь" народ попер брать заводик приступом.
Дальше, видит писатель, выкатывают мужики из ворот сорокаведерную бочку со спиртом и сталкивают ее на свадьбу. А за улицей, за свадебными столами по овражку бежал ручей. Бочка – бух! – о случайный камень, и весь спирт, что был в бочке, – в воду. Тут вся свадьба гурьбой в овражек и давай черпать ладонями из ручья. Ручей тут же превратился в болото.
А мужики уже катят вторую бочку, и она тоже разбивается, как и первая. Судьбу второй повторяет третья, вслед за третьей лопается четвертая, и в ручье уже не болото, а какой-то человеческий лягушатник. Стар и млад присосался к жиже, и многие уже не могут подняться.
Тем временем наступила ночь.
Дальше Пришвин рассказывает, что какая-то из бочек со спиртом закатилась на его огород и встала на попа, не разбившись. Свадьба этого, понятно, не углядела по причине наступления темноты.
А наутро, при первом свете, писатель видит следующую картину. Вся деревня лежит в грязи, и ни один не может подняться. То есть люди упились до смерти и живых не наблюдается никого, не исключая стариков и младенцев.
И так, говорит писатель, на него этот факт подействовал, что он выбил из бочки пробку, нацедил себе в ведро сразу четверть, чтобы выпить и подохнуть со всеми вместе. Типа быть заодно с народом.
И вот тянет он из ведра спирт и вдруг видит, как на белом аэроплане летит по небу жених-солдат. А за ним на мешках с мукой летят клином деревенские мужики. "Мы в Москву! – кричат ему сверху. – Давай с нами, товарищ, не пожалеешь!"
Пришвин хочет встать, но не может, ноги ватные от количества выпитого. Он очнулся, через сколько – не помнит, только видит вокруг бочки столпотворение. Мужики, что в Москву летели, хлещут спирт, деревня опохмеляется.
"Почем продали?" – спрашивает он их. В смысле, сколько за муку выручили, слетавши спозаранку в Первопрестольную.
А мужики ему: "Жив, буржуй-то, не подох" – и смеются хором.
Военно-космические силы
Военно-космические силы сыграли в моей жизни большую роль. Их влияние на меня продолжалось с осени 1970-го по осень 1976 года. Далее влияние прекратилось в связи с выпуском из Ленинградского военно-механического института, в котором я обучался в указанный выше период времени. Знаний в Военмехе я не набрался, зато обогатился друзьями и впечатлениями на всю оставшуюся до смерти жизнь. Вспоминается Военмех как праздник. Особенно некоторые детали тогдашней военмеховской атмосферы.
Помню, был там доцент Тарелкин, однофамилец сухово-кобылинского героя. Говорил он студентам примерно следующее: "Если вы прочитаете где-нибудь на афише "Смерть Тарелкина", то знайте: это не про меня". Зачеты ставил Тарелкин оригинальным образом. Обведет нас, студентов, взглядом, вздохнет и спросит без особой надежды: "Кто ответит, что такое "шмаровоз", тому тройка. Претендующие на большее – пожалуйста, к моему столу, будете отвечать по теме". Самое забавное, никто в нашей группе так и не смог ответить, что же такое этот загадочный "шмаровоз". Даже я, хотя и знал наизусть все двадцать четыре куплета песни про пивную на Дерибасовской.
Почему-то особым либерализмом отличалась в институте военно-морская кафедра. "Как учит нас коммунистическая партия, газы при нагревании расширяются" – с такой фразы начинал лекцию капитан 3-го ранга Лукин.
Мой приятель Генка Евсеев однажды отсутствовал на занятиях по вполне уважительной причине – женился. Так вот, на вопрос офицера-преподавателя, почему студент Евсеев отсутствовал, Генка, как положено вытянувшись по стойке "смирно", ему ответил: "Вступил в законный брак, товарищ капитан такого-то ранга". Ответом на Генкино оправдание был переиначенный анекдот: "Всё-то вы куда-нибудь вступите – вчера в партию, сегодня в законный брак".
Всех студентов преподаватели с военно-морской кафедры заставляли коротко стричься. Причину этого они объясняли просто: "Чтобы в драке противник не схватил вас за волосы и не долбанул головой о палубу".
Космосом и ракетами в институте мы занимались на 1-й кафедре.
"Если я вам поставлю зачет, – говорил студенту преподаватель, – то подорву обороноспособность родины". Затем медлил и продолжал: "Но мы ж мирные люди, знаем – войны не будет. Давайте вашу зачетную книжку".
Так мы жили во времена студенчества – под эгидой самых военных, самых сильных, самых космических сил моей славной родины. Теперь мы живем иначе.
Володарский мост
В поэзии Володарский мост почти не отмечен. Ну разве что в известной частушке:
Вот пойду я навернуся
с Володарского моста,
и кому какое дело
куда брызги полетят.
Не знаю, осуществил ли герой частушки свой опасный эксперимент, но мой приятель Юра Степанов рассказывал мне однажды, как он в числе других пассажиров рейсового автобуса чуть взаправду не навернулся с моста имени товарища Володарского. Дело в том, что у водителя автобуса случился эпилептический припадок, и автобус потерял управление. Хорошо, люди заметили непонятные маневры машины и что-то такое сделали, чтобы избежать катастрофы. А так бы лежать моему приятелю на илистом невском дне с выеденными корюшкой глазами.
Для меня Володарский мост памятен не именем Володарского, хотя к убиенному комиссару по делам печати, пропаганды и агитации я отношусь с сочувствием. Умереть в 1918 году за мечту о стране-утопии совсем не одно и то же, что умереть через двадцать лет сами понимаете почему.
Памятен мне мост Володарского втекающей в него Ивановской улицей, и даже не самой улицей, хотя она для меня много что значит, а библиотекой на этой улице – я имею в виду "Абрамовку", библиотеку имени Федора Абрамова, – и даже не столько библиотекой, сколько теплой майской субботой, когда мы с писателем Носовым вышли из этой библиотеки и устроились на зеленом скате насыпи под въездом на мост рядом с бронзовым товарищем Володарским. А предшествовало этому вот что. Я в тот же самый день, но на полтора часа раньше выступал в библиотеке неподалеку и за это свое выступление был премирован бутылкой коньяка. Пикантность ситуации состояла в том, что библиотека-то была детская. А Носов, выступавший во взрослой, получил только благодарность слушателей.
Несправедливость мы исправили просто: за углом на улице Бабушкина в магазине взяли хлеба и сыра (благо, что коньяк у нас был) и отправились к бронзовому герою книжки Сережи Носова "Тайная жизнь петербургских памятников", то есть к товарищу Володарскому.
По реке Неве плыли баржи, Володарский благословлял их ход, солнце жарило, мы пили коньяк и болтали о низком и о высоком. Носову в этот день предстояло участвовать в языческом ритуале – дело в том, что в Большой Ижоре компания хороших людей устраивала заклание барана, и Носов был в числе приглашенных. Но то ли помог коньяк, то ли посодействовал Володарский, только Носов переменил решение и на бесовские игрища не поехал.
Он вообще личность непредсказуемая. Помню, как-то звоню я Носову, приглашаю его пойти на вручение премии (Довлатовской, на Мойке, 12, в тот раз она вручалась впервые), он отказывается, идти не хочет. Проходит время, он звонит мне и говорит: слушай, говорит, я пойду, не хотел, но теперь придется. Есть, добавляет, повод. А повод, оказывается, такой: писатель Валерий Попов, сосед Сережи по Комарово, они живут там летом в дачном доме Ахматовой, куда-то спрятал ключ от сортира (а ключ у них один на двоих), и Носову приходится теперь пользоваться кустами и ближайшим подлеском. Я еще пошутил тогда: да, говорю, повод хороший. Входишь ты сейчас в зал, а там Попов как раз открывает торжественное собрание. И ты ему с порога: Валерий Георгиевич, куда вы ключ от ахматовского сортира дели?
Я начал этот рассказ с моста, который обделили стихами. Но, покопавшись в своих архивах, сделал неожиданное открытие. Нашел стишок, в котором мирно соседствуют и мост, и Носов, и его борода, и даже Гоголь в конце мелькает. Вот пожалуйста читайте, кому охота:
Вот Носов, вот двор,
вот Фонтанка-река,
вот тянется к рюмке
пустая рука.Вот книги… Ну, книги -
бумага, свинец…
Огонь поднесешь,
им настанет конец.Вот Носов, вот он,
вот смеется, вот ест.
Вот встанет, сорвется
с насиженных мест.Вот город… Ну, город,
ну, неба кусок
висит над промзоной,
как драный носок.Трамваи грохочут,
вползая на мост,
старухи бормочут,
пугает норд-ост.Вот Носов по-барски
тряхнет бородой,
вот мост Володарский
сольется с водой.Вот выйдет Поприщин,
вот Гоголь пройдет.
Вот занавес нищий.
Вот Носов… Вот-вот.
"Волчий паспорт" Е. Евтушенко
Я расстаюсь с двадцатым веком, как сам с собой.
Евгений Евтушенко
Безвозвратно кануло в прошлое время поэтических стадионов и безумных очередей за свежей книжкой стихов. Даже не верится, что тогда, в далекие 50-е годы, страна дышала поэзией, как дышат, выйдя на чистый воздух после спертого воздуха коммуналки. Вознесенский, Рождественский, Евтушенко – вот кумиры тогдашних лет. Громогласные их голоса разносились над всей Россией. И Евтушенко из этой троицы, пожалуй, был самым громким.
Евтушенко – человек настолько сросшийся со своим временем, что представить его вне эпохи – все равно что представить Ленина не вождем победившего пролетариата, а банальным продавцом рыбы на банальном городском рынке.