"Как вам не совестно отрывать Долли от спектакля, вы бы послушали, как автор расхваливал ее на репетиции - " "Зеленый свет, болван", проговорила Лолита вполголоса… [с. 256]
Лолита явно хотела, чтобы Гумберт поскорее тронулся с места, пока Эдуза не выболтала гораздо более взрывоопасные сведения. Тем не менее Гумберт спрашивает:
"Кто именно сварганил пьесу о твоих Зачарованных Охотниках?"
"А, вот ты о чем. Кто именно? Да какая-то старуха, Клэр что-то такое, кажется. Их была целая куча там".
"И она, значит, похвалила тебя?"
"Не только похвалила - даже лобызнула в лобик - в мой чистый лобик", и цыпка моя испустила тот новый маленький взвизг смеха, которым - может быть, в связи с другими театральными навыками - она с недавних пор любила щеголять. [с. 257]
Лолите снова удается отделаться ложью (старуха Клэр) и шуткой (лобзание в чистый лобик). Вновь возникает отголосок ("цыпка моя" - my darling) "Аннабель Ли", и тот же взвизг вешнего смеха, связанный с Куильти.
4
Все это кажется вполне очевидным, но отнюдь не в процессе чтения романа. Большую часть этих моментов можно объяснить иначе, но, скорее всего, куда менее убедительно. Те из них, смысл которых трудно понять при первом чтении, читатель запросто может пропустить, сочтя их "излишними" повествовательными подробностями или очередными причудами Гумберта; и даже те несколько моментов, которые все же остаются загадочными и, по-видимому, требуют специального объяснения, далеко не сразу укладываются в стройную схему. Анализируя "Станционного смотрителя" Пушкина, М. О. Гершензон уподобил подобный процесс разгадыванию детской картинки-загадки, на которой нужно найти прячущегося в кустах тигра. Не просто сразу различить тигра в листве, но как только вы его обнаруживаете, вы удивляетесь, что не могли заметить его раньше. То же самое происходит и с набоковским текстом. Гумберт сам отмечает это явление и как бы намекает нам - если мы еще этого не поняли, - что существует некий код, который необходимо расшифровать:
Теперь хочу убедительно попросить читателя не издеваться надо мной и над помутнением моего разума. И ему и мне очень легко задним числом расшифровывать сбывшуюся судьбу; но пока она складывается, никакая судьба, поверьте мне, не схожа с теми честными детективными романчиками, при чтении коих требуется всего лишь не пропустить тот или иной путеводный намек. В юности мне даже попался французский рассказ этого рода, в котором наводящие мелочи были напечатаны курсивом; но не так действует Мак-Фатум - даже если и распознаёшь с испугом некоторые темные намеки и знаки. [с. 259]
Некоторые намеки действительно туманны, но не все, и теперь, когда Гумберт-Набоков обезоружил (и предупредил) своих читателей этой мимоходом брошенной ремаркой о выделенных курсивом ключевых словах - отметив при этом, что его Мак-Фатум так не поступает, - он сам выделяет один из наиболее важных намеков, подтверждая, что превосходно владеет вербальной эквилибристикой.
На следующее утро после просмотра "Дамы, Любившей Молнию" в Уэйсе Лолита получает загадочное письмо от Моны Даль. Мона рассказывает, что девочка, заменившая Лолиту в "Зачарованных Охотниках", играла прекрасно…
"…но напрасно мы в ней искали бы твою отзывчивость, твое непринужденное воодушевление, прелесть моей - и авторской - Дианы; впрочем: автор на этот раз не пришел аплодировать нам…" [с. 273, курсив в оригинале ]
Выделенные Моной слова, вероятно, представляют собой цитаты из Куильти; "Диана автора" - это Лолита Куильти. Мона продолжает:
"Как и ожидалось, бедный ПОЭТ сбился в третьей сцене, в том месте где я всегда спотыкалась - на этих глупых стихах. Помнишь?
Пусть скажет озеро любовнику Химены,
Что предпочесть: тоску иль тишь и гладь измены.Я тут подчеркнула спотычки. Завидная тишь! Ну, веди себя хорошо, девчоночка! Твой поэт [т. е. Куильти. - К. П.] шлет сердечнейший привет тебе и почтительный привет твоему батюшке.
Твоя Мона". [с. 274]
Гумберт так комментирует это послание:
Ее письмо заключало в себе какие-то мерзкие намеки, в которых теперь мне слишком тягостно разбираться. Я его нашел спустя много времени между страницами одного из наших путеводителей и цитирую его здесь просто в качестве документации. [с. 274]
Другими словами, читателю предлагается прочесть это письмо дважды, чтобы его расшифровать. Ключ к шифру выделен жирным шрифтом и даже повторен дважды: Ку-иль-ти. Но если вы еще не догадываетесь об узоре намеков и не понимаете его значимость, вы не сумеете увидеть даже этот ключ к разгадке имени злодея. Кроме того, вас может сбить с толку приведенная в письме цитата (а также двусмысленность в словах "завидная тишь"). Литературовед, вероятно, заметил бы, что Химена - это героиня трагедии Корнеля "Сид" и что цитата точно укладывается в размер александрийского стиха:
Пусть скажет озеро любовнику Химены,
Что предпочесть: тоску иль тишь и гладь измены.
Эврика? Не совсем. Этих строк нет в корнелевской пьесе, как нет никаких параллелей между Лолитой и Хименой. Тогда зачем здесь александрийский стих? Думается, отчасти для того, чтобы направить чрезмерно дотошного читателя по ложному следу. Отчасти этот стих служит замаскированным намеком и указанием на Куильти. Лолита и Гумберт смотрят пьесу Куильти и Дамор-Блок в Уэйсе, после чего нам сразу преподносится письмо "в качестве документации", с тем чтобы весь этот пассаж напомнил нам о Куильти и помог разглядеть его имя в процитированном стихе.
5
Еще одно звено в цепи намеков возникает в Чампионе, штат Колорадо (часть II, глава 21). Ложный междугородний звонок отвлекает Гумберта, и дьявольский обманщик получает возможность сыграть в теннис с Лолитой. Затем у бассейна Гумберту удается разглядеть негодяя, скрывающегося за деревьями, и чуть позже он снова замечает в облике Лолиты особую сияющую радость:
…меня осенило, что ведь узнал-то я его по отражению в нем образа моей дочери, - это была та же гримаса блаженства, но только превратившаяся в нечто уродливое в переводе на мужеский лад. [с. 291]
Гумберт "узнаёт" в этом человеке своего швейцарского дядюшку Густава Траппа. В сознании Гумберта Трапп и Куильти соединяются. Это дает нам то, что можно назвать "поросячьим ключом". Вспомним, как, процитировав "Кто есть Кто", Гумберт играет словами: "Квайн-Швайн. Убил ты Куилты" (с. 44). Слово "свинья" (в первом случае - немецкое "швайн") теперь (во второй части) относится к "Траппу", который в Европе "хлестал пиво, смешанное с молоком, свинюга" (с. 292). Квайн-Швайн - это Трапп-свинюга, еще одно доказательство чему можно найти, снова вернувшись назад, бесшумно скользнув летучей мышью в "Привал Зачарованных Охотников", в утро после того, как Гумберт совратил Лолиту (или она его). Железные врата жизни закрылись; Лолита смеется в холле. Гумберт замечает:
Сидевший напротив господин моих лет в твидовом пиджаке… глядел, не отрываясь, через вчерашнюю газету и потухшую сигару на мою девочку. [с. 171]
Потом Гумберт говорит про этого "мордастого развратника", что "смахивал он, между прочим, на моего швейцарского дядю Густава" (с. 172). Затем Гумберт подходит к портье:
Был ли мистер Швайн абсолютно уверен, что моя жена не звонила? Да - уверен. Если она еще позвонит, не будет ли он так добр передать ей, что мы поехали дальше, направляясь к местожительству тети Клэр? [с. 172]
Вот уж действительно к "тете Клэр"! Гумберт задним числом насмехается над собой. Не думаю, что эту выдумку можно рассматривать как намек, даже принимая во внимание ассоциативный ряд Швайн- Трапп - развратник в том же абзаце и теоретическую возможность связать его с Клэром Куильти. Тем не менее, я полагаю, можно утверждать, что само имя "Клэр" - несмотря на камуфляж - может тихим колокольчиком прозвенеть для читателя где-то к северу от его мозжечка.
Следующий ряд указаний на Куильти появляется в перечне имен, под которыми он регистрируется в мотелях. Неведомый злодей "не мог замаскировать, несмотря на все попытки переодеть их, некоторые буквы, как, например, его очень своеобразные "т" и "у". Остров Quelquepart было одним из любимейших его местопребываний" (с. 307). Это один из нескольких фонетических намеков на Куильти. Тот же принцип используется в названии острова Quelquepart, в именах Quimby и Kux.
Когда Гумберт с Ритой вновь приезжает в Брайсланд, он сочиняет такой стишок:
Палитра кленов в озере, как рана,
Отражена. Ведет их на убой
В багряном одеянии Диана
Перед гостиницею голубой. [с. 322]
Кое-что здесь для меня не совсем ясно, но несомненно, что слово Query представляет собой еще одну фонетическую маску Куильти, а Диана - это Долли-Лолита (пересказывая пьесу, Гумберт называет ее Диана - с. 248).
6
Набоковское мастерство в использовании фонетических намеков в наибольшей степени проявляется в сцене последней встречи Гумберта с Лолитой, когда он в конце концов уговаривает ее назвать имя ее тайного любовника:
Ее лоб наморщился, как в старые, горькие дни:
"Какой - тот?"
"Где он? Живо!" [с. 332]
"Наморщивание" (puckering) необходимо, чтобы произнести округлый совиный звук в слове who (выделено курсивом у Набокова) или звук "w" в слове Quick (курсив мой), и оно является одним из тех неявных, но очень важных указаний, которые Гумберт давал раньше. В конечном счете Лолита говорит Гумберту, кто ее похитил, но коварный Гумберт не называет это имя читателю:
"Ты действительно хочешь знать, кто это был? Так вот, это был - ". И тихонько, конфиденциально, высоко подняв узкие брови и выпятив запекшиеся губы, она с легкой иронией, но не без нежности, и как бы издавая приглушенный свист, произнесла имя, которое проницательный читатель давно уже угадал.
Уотерпруф, сказала Шарлотта. Почему ничтожное воспоминание о летнем дне на озере мелькнуло у меня в памяти? Я тоже давно угадал это имя, но только подсознательно, не отдавая себе в этом отчета. Теперь я не испытал ни боли, ни удивления. Спокойно произошло слияние, все попало на свое место, и получился, как на составной картине-загадке, тот узор ветвей, который я постепенно складывал с самого начала моей повести с таким расчетом, чтобы в нужный момент упал созревший плод… [с. 333]
"Спокойно" (в английском "quietly") - это, конечно же, звуковая и зримая имитация Куильти; и если читатель слегка выпятит губы и произнесет это имя в соответствии с подробными указаниями, которые дает Гумберт, то он заметит, что при этом получается "приглушенный свист", как и при произнесении слова "уотерпруф".
Почему же здесь возникает слово "уотерпруф" и воспоминание об Очковом Озере? Вернувшись назад в 20-ю главу I части, в которой рассказывается о поездке Гумберта и Шарлотты на Очковое Озеро, мы можем проследить мотив наручных часов. Вспомним, что Гумберт уже почти решился утопить Шарлотту Гейз, будучи уверенным, что их никто не видит и он может совершить идеальное преступление. Однако у него не хватило духу убить ее. И сразу после этого он узнает, как ему "повезло", потому что Джоана Фарло в зарослях на берегу писала пейзаж и, оставаясь незамеченной, наблюдала за водными выкрутасами Гумберта. Джоана говорит:
"Между прочим, я заметила кое-что, чего вы недосмотрели. Вы (обращаясь к Гумберту) забыли снять наручные часики, да, сэр, забыли".
"Уотерпруф" (непромокаемые), тихо произнесла Шарлотта, сложив губы по-рыбьи. [с. 113]
Это воспоминание, возникающее в памяти Гумберта, когда Лолита произносит "Куильти" (с особой слегка ироничной интонацией, которую он так тщательно описывает), служит своего рода фонетическим и биологическим эхом слова "уотерпруф", произнесенного Лолитиной матерью почти в точности таким же образом, "тихо" и выпячивая губы, с той ложно-изысканной утонченностью, присущей Шарлотте. Не удивительно, что это сходство заставляет Гумберта вздрогнуть. Жизненные узоры повторяются вновь. Заметьте, что имя Лолита уже как бы содержится в имени Шарлотта, как и сама Лолита была в утробе Шарлотты. Этот факт жизни и искусства Гумберт отмечает в одном из своих страстных отступлений:
Мы выпивали что-нибудь - виски или джину перед тем как лечь спать, и это помогало мне воображать дочку, пока я ласкал мать. Вот - белый живот, в котором моя нимфетка лежала свернутой рыбкой в 1934-ом году. [с. 97]
Он замечает, что "в биологическом смысле она собой представляет максимально доступное мне приближение к Лолите" (с. 97). И потом он заставляет Шарлотту извлечь ее (Лоттины) детские фотографии, где ему "удалось разобрать первый неясный черновик Лолитиного очерка, ее ног, маслачков, вздернутого носика. Лоттелита! Лолитхен!" (с. 98)
Итак, мелькнувшее в памяти Гумберта воспоминание возвращает его назад к летнему дню на Очковом Озере, к белому животу Шарлотты, в котором когда-то "свернутой рыбкой" лежала Лолита, и далее к детству самой Шарлотты, то есть к годам, вероятно более поздним, чем любовь Гумберта к Аннабелле Ли в приморском краю. Весь этот узор, в биологическом и художественном смысле, напоминает многослойные картинки в энциклопедии, когда, переворачивая полупрозрачные листы, вы каждый раз открываете какой-то новый уровень анатомии.
7
В случае (вполне вероятном) если читатель так и не понял, какое имя называет Лолита, эхом отзывающееся в слове "уотерпруф", если читатель не видит складывающийся узор, если созревший плод не падает, Гумберт тут же дает такому недостаточно внимательному читателю еще несколько намеков - причем более прозрачных, - которые позволят даже тупицам угадать личину Куильти. Лолита говорит, что он был давним другом семьи, "приезжал к своему дяде в Рамздэль" (с. 334), выступал с лекцией в Шарлоттином клубе и поцеловал Лолиту в щечку:
Знал ли я, что он заметил меня и ее в той гостинице каких-то охотников, где он писал ту самую пьесу - да "зачарованных", - которую она репетировала в Бердслее два года спустя? <…> Знал ли я, что - Ах, это было так гадко с ее стороны запутать меня и заставить поверить, что Клэр пожилая дама… [с. 334]
Более того, газета в Уэйсе напечатала фотографию Куильти (Гумберт ее не видел); "В Брайсландской газете портрета не было", - отмечает Гумберт. Лолита сообщает дополнительные наводящие сведения: "Эдуза [Гольд. - К. П.] предупредила ее в свое время, что Ку не равнодушен к маленьким девочкам - его раз чуть ли не в тюрьму посадили…" (с. 337). Вспомним, что в "Кто есть Кто" среди "любимых развлечений" Куильти указаны "домашние зверьки". Лолита продолжает, выдавая некоторые подробности о свойственных Куильти извращениях:
"Видишь ли, у него там были и девочки, и мальчики, и несколько взрослых мужчин, и требовалось, чтобы мы Бог знает что проделывали все вместе в голом виде, пока мадам Дамор производила киносъемку". (Жюстине маркиза де Сада было вначале двенадцать лет.) [с. 338–339]
Вспомним еще раз "Кто есть Кто", где одним из его трех увлечений названа "фотография". Третьим его увлечением были "полугоночные автомобили", что вполне соответствует Красному Яку и прочим машинам, на которых он неотступно преследует Гумберта и Лолиту.