Второго мая Анна во главе пышной процессии отбыла в Лефортово, где в "летнем доме" (Головинском дворце) были разбиты шатры с "конфектами" и питьями; затем был устроен обед на 300 персон. 3 мая императрица в Кремле угощала "знатнейших мужеских и женских персон" и дипломатический корпус, а на следующий день - придворных дам кавалеров. Приглашённые восхищались украшением огромного круглого стола, за которым сидела Анна: "…в средине того стола были 2 фонтаны с серебреными статуями, из которых в полную высоту вода поднималась, падала в басены, в которых было доволство разных родов рыб. Оной стол так хорошо и видению приятен был, что описать не мочно". "Гвоздём программы" стал персидский комедиант, ходивший по канату, натянутому от Красного крыльца "до болшого колокола" на колокольне Ивана Великого.
Пятого мая, в завершение коронационных торжеств, в Грановитой и соседних кремлёвских палатах состоялся бал, на который были приглашены чины I–VIII классов; среди семисот гостей на праздник к императрице явились отечественные "мануфактуристы шёлковых, суконных и полотняных мануфактур с подносами их ремёсел", купцы, представители донских и яицких казаков. Гости опять любовались "танцованием" персидского канатоходца и зрелищем народного ликования с жареными быками и винными фонтанами. В заключение бала был зажжён фейерверк, изображавший Анну с рогом изобилия, откуда сыпались короны, скипетры, а также "фрукты и разные листы".
Торжество коронации включало в себя непременные пожалования и "производства", в том числе и за помощь при восхождении на трон. На обеде 28 апреля Анна Иоанновна удостоила повышения в чинах и должностях 17 военных, 23 статских и двух придворных. Чин "полного" генерала получили И.М. Головин, И.И. Дмитриев-Мамонов, Г.П. Чернышёв, Г.Д. Юсупов и "перемётчик" А.И. Ушаков; И.Ф. Барятинский пожалован в генерал-лейтенанты, а дальние родственники императрицы Василий и Александр Салтыковы - соответственно в генерал-майоры и бригадиры. Сын канцлера И.Г. Головкин стал действительным тайным советником, В.Я. Новосильцев - тайным, В.Н. Татищев - действительным статским. Последним получил новый чин коллежского советника Михаил Павлов - 25 февраля он присутствовал во дворце и от усердия дважды расписался на прошении о принятии "самодержавства".
После коронационных празднований настало время для царской "грозы". В мае бывший посол в Речи Посполитой Сергей Григорьевич Долгоруков должен был сдать все служебные документы и отчитаться в расходовании выданных ему на подкуп депутатов сейма шести тысяч червонцев и мехов на три тысячи рублей. Василий Лукич был заточён в Соловках, а Алексей Григорьевич и его сын Иван отправились по следам Меншикова в Берёзов. С собой они увозили, в память о прошлом величии, рукописную книгу о коронации Петра II (где изображалась "персона, седящая на престоле, да Россия, стоящая на коленях перед престолом его императорского величества девою в русском одеянии") и его миниатюрный портрет - подарок невесте. Анна желала избежать любых неожиданностей и бесцеремонно приказала обследовать Екатерину Долгорукову в связи со слухами о её беременности. Слухи, к облегчению императрицы, не подтвердились; но это нисколько не повлияло на судьбу девушки. Через несколько лет мстительная императрица повелела отобрать у неё драгоценности и даже подаренный Петром II портрет.
В июле капитаны гвардии произвели обыски в домах Василия Лукича, Сергея и Ивана Григорьевичей Долгоруковых и изъяли все бумаги "о делех ея императорского величества", а заодно и библиотеку, переданную в Коллегию иностранных дел, где её следы теряются. У опальных были конфискованы вотчины, дома, загородные дворы и, как сообщал указ от имени Анны, "многий наш скарб, состоящий в драгих вещах на несколько сот тысяч рублей". Анна особо приказала собрать всех принадлежавших Долгоруковым лошадей в их подмосковном имении Горенки. Из всех вотчин и заводов гвардейцы доставили туда 918 голов, из которых императрица распорядилась отдать в Преображенский полк 39 лошадей, к своей охоте - 34, в зверинец - 90 и "на конюшню её императорского величества" 191 - видимо, сыграло свою роль всем известное увлечение лошадьми Бирона и перенявшей его пристрастие императрицы.
В ведомство Дворцовой канцелярии перешло почти 25 тысяч крепостных душ "бывших князей". За ними тут же выстроилась очередь, многие владения Долгоруковых перешли в руки новых владельцев - Нарышкиных, А.И. Шаховского, А.Б. Куракина, генерала X. Урбановича, С.А. Салтыкова; даже знаменитому шуту Анны отставному прапорщику Балакиреву достался дом в Касимове. Челобитчики (Г.П. Чернышёв, А.И. Шаховской и др.) прямо просили об "отписных" имениях Долгоруковых и Меншикова; некоторые, как В.Н. Татищев, даже точно указывали желаемое количество душ в конкретных уездах.
Смена властей и придворных "кумиров" в очередной раз вызвала волну ожиданий и попыток разными средствами укрепить или улучшить своё положение. На рассмотрение верховной власти хлынул поток челобитных и прошений. В архивной подшивке таких бумаг "о пожалованиях" то и дело встречаются знакомые имена участников недавних событий. Старый генерал-лейтенант Ф.Г. Чекин просил об отставке, бригадиры И.М. Волынский и П. Лачинов - о чине генерал-майора, а фельдмаршал И.Ю. Трубецкой умолял дать ему соответствующую чину "команду". Но особенно много было гвардейских прошений. О чинах, дворах и "деревнях" били челом поручики С.Г. и Г.Г. Юсуповы, фендрик Н.Ю. Трубецкой, капитан-поручик Замыцкий, поручик Ханыков, подпоручики Дубровин и Шестаков и другие обер- и унтер-офицеры.
Далеко не все прошения удовлетворялись. 23 апреля даже вышел манифест о неподаче императрице челобитных, которые "во всяком месте нас обеспокоивают и утруждают". Но как можно было отказать гвардии? Всем офицерам гвардейских полков императрица дала великолепный обед. Затем, в отличие от прошлых дворцовых "революций", Анна решила наградить не отдельных лиц, а весь офицерский состав гвардии. До нас дошли черновики этого дела, зафиксировавшие, что "лейб-гвардии офицеры просят о пожаловании им за службы в награждение деревень". В ответ власти потребовали собрать точные сведения о службе и имущественном положении гвардейцев, на основании которых и решался вопрос о награде. Милости последовали, как только были конфискованы имения виновных.
Из заготовленных в Преображенском полку списков следует, что новоиспечённые майоры получили от пятидесяти до ста душ, капитаны - по 40, капитан-поручики - по 30; поручики - по 25; подпоручики и прапорщики - по 20 душ из "отписных" владений А.Г. и В.Л. Долгоруковых и Меншикова. Поскольку именно преображенцы сыграли основную роль в недавних событиях, награды семёновцам были скромнее: лишь майору С.А. Шепелеву пожаловали 100 душ, а только что получившим чины майору М.С. Хрущову и капитану С.Ф. Апраксину - по 50; остальные капитаны и капитан-поручики получили по 30 душ, нижестоящие чины - ещё меньше. При раздаче, очевидно, учитывались конкретные заслуги каждого. К примеру, Преображенским капитанам А.Т. Раевскому, С. Кишкину и Н. Румянцеву пожалования увеличили с сорока до пятидесяти душ, а их сослуживцам капитанам С. Пырскому и Ф. Полонскому уменьшили соответственно до двадцати и пятнадцати.
Награды ожидали и рядовых. 26 февраля Анна повелела выдать 141 рубль гвардейцам-именинникам и 38 рублей новорождённым солдатским детям. В марте дворяне-рядовые получили возможность отправиться в долгосрочный отпуск до конца года; в одном только Преображенском полку этой милостью поспешили воспользоваться 400 человек.
Особо отличившихся награждали в индивидуальном порядке. Преображенскому капитану И. Альбрехту, в памятный день 25 февраля выказавшему личную преданность императрице, достались 92 двора в Лифляндии, а капитану И. Посникову за неизвестные нам заслуги - 90 дворов. Больше всего, конечно, получили главные участники событий: С.А. Салтыкову были пожалованы 800 дворов, а "перемётчику" А.И. Ушакову - 500. В среднем же восстановление самодержавия обошлось казне примерно по 30 душ на каждого офицера - это была не слишком большая цена за ликвидацию российской "конституции". Но полковые документы показывают, что для многих гвардейцев, остававшихся беспоместными после двадцати-тридцати лет выслуги, даже 30 душ являлись немалой наградой.
Глава третья.
"БАБА" НА ТРОНЕ
Ни кий тя закон, ниже устав обязует,
Свободна на престоле своём ты седиши…
Поздравительные стихи Академии наук. 1733 г.
Государыня у нас дура…
А.П. Волынский
"Перебор людишек"
В 1730 году Анне за месяц пришлось пережить больше, чем за два десятка лет тихой жизни в Курляндии. Неожиданное призвание на царство, подписание "кондиций", спешное путешествие в Москву, торжественные церемонии, общение с правителями и столичной знатью, участие в заговоре, государственный переворот - бедной вдове было отчего волноваться.
Но и триумфальное возвращение "самодержавства" облегчения не принесло - скорее наоборот. Безвластная царица могла спокойно пребывать в любимом Измайлове и вести привычный образ жизни с охотой, обедами и ужинами в избранном кругу и немудрёными придворными развлечениями. Лишь изредка приходилось бы исполнять церемониальные обязанности: подписать очередной указ или манифест, принять иноземного посла, открыть бал или праздник. Надо полагать, "верховники" не поскупились бы на буженину с венгерским вином для стола, зверинец для развлечения и туалеты и бриллианты для украшения живого символа имперского величия.
Но вместе с неограниченной властью на Анну свалился тяжкий груз проблем. Что делать с вчерашними правителями? Как наладить работу высшего этажа государственной машины - не самой же браться за административную текучку. Самодержицей её провозгласили те же люди, которые только что обсуждали и подписывали "конституционные" проекты и даже разглагольствовали о "республике". Теперь передней заискивали; но как решить, на кого можно опираться, а кого отодвинуть подальше? Как отнестись к "наследству" грозного "батюшки-дядюшки" и изменениям, внесённым его преемниками? Можно ли спокойно править, не удовлетворив пожелания "верноподданных рабов" - дворян? Что хотят от неё иностранные дворы и что надлежит сделать для упрочения положения империи?
О повседневных делах государыни в два первых, "московских" года её правления известно не очень много - новый двор только формировался. Единственная российская газета "Санкт-Петербургские ведомости" писала, что в мае 1730 года Анна вновь отметила Рейнгольда Левенвольде наградой - прусским орденом Чёрного орла и устраивала браки своих придворных: дочь П.И. Ягужинского была выдана замуж за капитана гвардии Лопухина, а новый камергер А.Б. Куракин обвенчался с "фрейлиною Паниковою". 18 мая государыня гуляла на банкете у дяди - московского генерал-губернатора В.В. Салтыкова. 24 мая она приняла нового шведского посланника Дитмара и на следующий день отбыла в любимое Измайлово.
Там она провела лето и первую половину осени. Заметки "Санкт-Петербургских ведомостей" сообщают, что Анна давала аудиенции прусскому, голландскому, саксонскому и австрийскому посланникам; дипломаты и придворные имели "свободное допущение" к императрице, так что в царской резиденции обреталось "великое собрание" публики.
Для императрицы и её гостей устраивались войсковые учения: "…под селом Измайловым поставлен был лагерь кавалергардский и убран по воинскому порядку. Гвардии полки Преображенский и Семёновский по другую сторону дворца в лагере стояли и непрестанно в экзерциции были. Армейские полки Бутырский, первый и второй Московские по полку привожены были перед дворец и чинили экзерцицию". Государыня "с удовольствием смотреть изволила" джигитовку конных "георгианцев" (грузинских кавалеристов на русской службе) и навестила Феофана Прокоповича в его селе Владыкине. Теперь можно было не думать, откуда брать средства: императрица просто повелевала оплатить выставленные курляндским купцом Давидом Ферманом счета на 50 тысяч рублей, доставить к ней в "комнату" 15 тысяч рублей на текущие расходы, изыскать 30 тысяч рублей для Главной дворцовой канцелярии, заплатить 45 тысяч рублей за "алмазные вещи" придворному гофкомиссару Исааку Липману, увеличить содержание сестрам.
Празднества сменялись богомольем - в июле Анна отправилась в Троице-Сергиев монастырь, а 19 августа, в день почитания Донской иконы Богоматери, участвовала в крестном ходе в Донском монастыре. Затем следовали новые увеселения: бал у польского посла Потоцкого, тезоименитство юной императорской племянницы Елизаветы Екатерины Христины, которая перед тем получила от тётки обещанный при воцарении дамский орден Святой Екатерины. 26 июля Анна повелела отлить заново большой колокол для кремлёвской звонницы, ныне известный как Царь-колокол.
Государыня прощала штрафы и заменяла смертную казнь за уголовные преступления сибирской каторгой (манифестом от 27 июня); производила в чины, увольняла со службы, жаловала верным слугам "деревни" и дворы - такие подарки получили обер-камергер Бирон и обер-гофмаршал Р. Левенвольде, Ягужинский, камерцалмейстер Кайсаров, кофишенк Леонтьев, гофинтендант Мошков, камергер Куракин, камер-юнкер Древник, придворная дама Анна Юшкова.
В августе в Москве объявился странствовавший по Европе португальский принц дон инфант Эммануэль. Знатный вояжёр рассчитывал с австрийской помощью заключить выгодный брак - безразлично с кем, - но даже по меркам не отличавшегося особой утончённостью российского двора вёл себя неуклюже. Анне с Бироном залётный жених был совсем не нужен; как только он это понял, тут же предложил руку её сестре. Неразведённая Екатерина Ивановна убежала от гостя в слезах, а не слишком стеснительный принц уже был готов удовольствоваться её дочерью, благо в ней видели наследницу престола. Остерман и влиятельный генерал-адъютант Карл Густав Левенвольде выступили против этого брака; сватовство удалось предотвратить, о чём сам Бирон много лет спустя писал Елизавете Петровне в оправдательной записке о своей службе при русском дворе. В итоге надоедливого жениха сплавили из России, подарив золотую шпагу.
Двор же продолжал веселье: новые "экзерциции" армейских полков, праздник ордена Святого Александра Невского, тезоименитство принцессы Елизаветы Петровны, парадный обед у П.И. Ягужинского, день рождения сестры императрицы, царевны Прасковьи. 18 октября Анна Иоанновна вернулась в Кремль, где уже был готов новый деревянный зимний дворец - Анненгоф. Там отпраздновали дни рождения герцогини Екатерины Ивановны, её дочери и цесаревны Елизаветы. Внимательная императрица нашла время отметить (или кто-то подсказал?), что предназначенные для печати гравюры коронационных торжеств "в лицах и телах весьма неискусны".
Так же неторопливо и внешне беспечно протекала жизнь государыни и её двора в 1731 году. Придворные события запечатлены в дневнике царского секретаря Аврама Полубояринова:
"1731 февраль
7 начался маскарад во дворце в 4-м часу по полудни; ея императорское величество и весь двор был в персидском платье, протчие же иностранные и здешние министры и генералитет и знатное шляхетство в розных;
9 дня у царевны Екатерины Иоанновны;
11 катались в линеях по Тверской и ввечеру были у царевны Парасковьи Ивановны;
14 во дворце ея императорского величества, и двор в гишпанском, протчие тако ж в розных;
16 у цесаревны;
18 у генерала Ягушинского;
в 21 день во дворце, кто в каком хотел;
в 23 у графа Головкина и у фелтмаршалка Долгорукого;
в 25 день у Куракина и у Остермана;
в 26 день начались во дворце в сале италиянские комедии, и каждую неделю были по два раза даже до вербного воскресения, то есть до 11 апреля".
Однако за кулисами придворных торжеств создавалась опора нового режима - издавались первые указы о назначениях на руководящие посты в центральном и местном управлении. Анна Иоанновна сравнительно легко переиграла куда более опытных "верховников". Но теперь ей предстояло не только царствовать, но и править, то есть реально возглавить механизм власти - а ведь многие его ключевые фигуры обсуждали ограничительные "прожекты" или по разным причинам не являлись её сторонниками. Да и дворцовые перевороты 1725 и 1730 годов показали персональную неустойчивость верховной власти, так что царице нужно было создать относительно стабильную и лояльную властную структуру.
"Андрей Иванович. Для самого Бога как возможно ободрись и завтра приезжай ко мне к вечеру: мне есть великая нужда с вами поговорить, а я вас николи не оставлю; не опасайся ни в чём, и будешь во всём от меня доволен. Анна. Марта 1 дня", - писала только что получившая желанное "самодержавство" государыня вице-канцлеру, который все годы её правления оставался незаменимым и надёжным министром-советчиком. Эрнст Иоганн Бирон вместе с чином и должностью обер-камергера получил осенью 1730 года высшую награду России - орден Святого Андрея Первозванного и польский орден Белого орла и вошёл в число первых вельмож империи, но превращение царского любимца во влиятельного фаворита было ещё впереди. Пока же рядом с ним и как будто даже впереди стояла фигура лифляндца Карла Густава Левенвольде, которого государыня в 1730–1732 годах последовательно сделала генерал-адъютантом, полковником нового гвардейского полка, генерал-лейтенантом и обер-шталмейстером своего двора.
Перспективу царствования подрывало отсутствие у Анны детей-наследников; да и сама она по предыдущим актам значилась избранной на российский престол. Даже если признать, что младший сын Бирона Карл Эрнст, родившийся в 1728 году и уже с четырёх лет "служивший" капитаном Преображенского полка, был на самом деле её ребёнком, то объявить мальчика наследником было немыслимо, а почти сорокалетней императрице не за кого было выходить замуж.
Анна Иоанновна, в общем-то случайно занявшая трон, должна была закрепить его за линией царя Ивана Алексеевича; но две её сестры - неразведённая с буйным мекленбургским герцогом Екатерина и горбатая Прасковья, состоявшая в тайном браке с генералом И.И. Дмитриевым-Мамоновым, - на престол претендовать не могли. В это же время имелись потомки Петра I: дочь Елизавета и внук, голштинский принц Карл Пётр Ульрих. Оба были указаны как наследники в завещании Екатерины I, и этот "виртуальный" документ (объявленный в 1727 году, но молчаливо обойдённый при "выборах" Анны в 1730-м) необходимо было лишить юридической силы.