Е.В. Анисимов в статье "Анна Иоанновна" (1993) показал, что императрица (пусть и необразованная, мелочная, грубая) умела властвовать и даже проводить реформы - хотя и не слишком удачные; ей пришлось лавировать между группировками, искать почву для компромисса с дворянством, урегулировать отношения с вчерашними противниками. Автор последовательно разоблачал миф о бироновщине как эпохе "засилья иностранцев", "торговли интересами страны", упадка экономики, массовых "правежей" недоимок и политических репрессий. На страницах опубликованной историком в серии "Жизнь замечательных людей" биографии (2004) императрица предстаёт своеобразным порождением петровских преобразований: "При Анне не произошло никаких из ряда вон выходящих перемен, которые бы нарушили внутреннее равновесие сословных и властных интересов. Все проявившиеся и усилившиеся ещё при Петре Великом процессы и явления экономической, политической, социальной, культурной жизни России развивались по своим внутренним законам и корректировались правительством Анны Иоанновны в разумных пределах". Что же касается мздоимства, присвоения государственной собственности и прочих проблем в работе государственного аппарата - "кто из преемников и наследников Анны Иоанновны мог похвастаться, что победил эти пороки русской власти"?
Н.И. Павленко не обнаружил принципиальных расхождений в промышленной политике Петра I и Анны Иоанновны - решения в этой сфере диктовались стратегическим курсом меркантилизма и экономической конъюнктурой. Историк счёл возможным говорить о "немецкой партии" при дворе, но ведущую роль в ней отдал Остерману, в связи с чем вновь предложил в вузовском учебнике переименовать "бироновщину" в "остермановщину", под которой следовало понимать уже весь период 1725–1741 годов.
Н.Н. Петрухинцев впервые подробно исследовал намеченную в начале царствования Анны программу корректировки Петровских реформ, в том числе снижение налогов, либерализацию торговли, ослабление государственного пресса на национальных окраинах и расширение привилегий дворянского сословия. Т.В. Черникова осмыслила масштаб и направленность репрессивной деятельности Тайной канцелярии, явно преувеличенной современниками.
Единственная изданная на Западе биография Анны Иоанновны представляет собой добросовестное собрание известий о жизни и делах российской императрицы, сделанное по опубликованным источникам, прежде всего по запискам иностранцев; его автор особо выделяет увлечение Анны и её придворных иностранными театральными постановками, музыкой и танцами.
К настоящему времени опубликованы законодательство Анны Иоанновны и документы, связанные с её восхождением на престол в 1730 году. Появились переиздания мемуаров современников Анны Иоанновны и академическое собрание сделанных иностранцами описаний Петербурга 1730-х годов, расширяющих представление о повседневной жизни людей той эпохи. Стала изучаться культурная жизнь аннинского двора, отнюдь не ограничивавшаяся известными шутовскими развлечениями. Появились и диссертации молодых исследователей, посвященные проблемам правления Анны Иоанновны.
В итоге в "большой" академической науке десятилетие 1730–1740 годов уже давно не выглядит кровавой аномалией, а фигуры на троне и вокруг него - морально разложившимися извергами. Неформальные институты (такие, как фаворитизм, гвардия, императорский двор) признаются вполне эффективными и достойными исследования - в рамках изучения "культурных механизмов" функционирования власти, представлений о ней в обществе и форм политического поведения - всего того, что называют "политической антропологией".
Но тщетно ещё в позапрошлом и прошлом веках историки указывали, что литературный образ аннинского царствования не соответствует действительности, что управляли государственными делами совсем не иностранцы, к тому же не представлявшие единой "немецкой партии". Похоже, изменить освящённую именами Ключевского или Пикуля (в зависимости от запросов публики) оценку эпохи уже невозможно. Единственным утешением может служить осознание роли писателя в деле исторического просвещения сограждан.
В современных сочинениях на историческую тему грозная царица - уже не бой-баба, а, в духе думы К.Ф. Рылеева, жертва рокового увлечения "презренным злодеем":
"О, где найду душе покой?" -
Она в раздумьи возопила
И, опершись на трон рукой,
Главу печально преклонила.
"И в шуме пиршеств, и в глуши
Меня раскаянье терзает;
Оно из глубины души
Волынского напоминает!.."
Государыня, томимая "в плену своей страсти", не замечает "массовых арестов и разгула репрессий", хотя сама же возложила на Бирона "карательно-охранные функции", или предстаёт дочерью природы с "дивными очами из-под высоких бровей", наездницей-охотницей, изнемогшей под бременем непривычной власти.
Об этом же говорит и ещё один роман в стихах - его литературный стиль ясно проступает в нижеприведённых строках:
…Уж она не замечала,
Что творилось под началом
Ейным рядом и вдали,
Средь пространств родной земли
В подчинённой ей державе:
Упушеньи в части права,
Пьянство, взятки, грабежи,
Казни русских, правежи…
В итоге простодушная императрица за свою любовь заплатила жизнью, будучи отравлена Бироном и его сообщниками:
Только Анна пригубила
Из бокальчика вино,
Как в глазах её темно,
Как в кромешной ночи, стало
И она на пол упала.
Однако в псевдоисторических сочинениях можно встретить и другой, неприглядный образ царицы: "…тупая бабища царских кровей с интеллектом даже не деревенской бабы, а падшего создания из портового заведения". Один из авторов даже соглашается, что "партия иноземцев" - миф, но всё же считает, что властвовали именно "немцы", поскольку русские вельможи "передрались между собой и уничтожили друг друга". Виной же всему - Пётр I, пытавшийся создать в России утопию "регулярного государства"; Анна лишь продолжала его политику, пытаясь войной прикрыть "убожество и жестокость своего правления". В других трудах Бирон выступает злодеем, который "лелеял мечту о всероссийском троне", управлял Анной, "как своей собственной лошадью"; в свою очередь она, "полуголая, нечёсаная… валялась целыми днями на медвежьих шкурах", в то время как немцы и их российские подельники ("наднациональная прослойка предателей своего народа") водворили в стране "татарское время" и творили грандиозную "распродажу России".
Но что спрашивать с сочинителей, в чьих опусах, как справедливо замечено автором предисловия к одному из них, "грань между безграмотностью исследователя и фантазией автора очень тонка", если примерно то же написано в школьных учебниках, рекомендованных Министерством образования и науки? Один из самых массовых учебников по истории России всерьёз утверждает, что Бирон и прочие "немцы" принесли с собой "распущенность нравов и безвкусную роскошь, казнокрадство и взяточничество, беспардонную лесть и угодливость, пьянство и азартные игры, шпионство и доносительство" и заразили всем этим до того сплошь трезвых, неподкупных и чистосердечных россиян.
Другие учебники убеждают, что при Анне шёл пир во время чумы: "…оборотной же стороной этой развесёлой жизни стала деятельность Тайной розыскной канцелярии: доносы, аресты, изуверские пытки и казни, массовая ссылка в Сибирь (более 20 тысяч человек). С помощью этого Анна Иоанновна утверждала на престоле себя и обеспечивала немецкое засилье", которое, как всякая оккупационная власть, ставило перед собой задачу "обеспечить порядок и выжать из населения максимум возможного"; при этом Россия "обретала вид страны, опустошённой войной или мором".
Третьи как-то неполиткорректно возлагают вину на саму императрицу. Что хорошего могла дать стране "толстая женщина с некрасивым лицом и грубоватыми манерами, дурно образованная и одержимая страстью к роскоши", "ограниченная, грубая, ленивая и мстительная", занимавшаяся лишь балами, стрельбой и шутами? Понятно, что при таком уровне верховной власти "все высшие должности в государстве были розданы немцам" - кто-то ведь и работать был должен. Видимо, от огорчения авторы одного из довольно свежих учебников вообще устранили из числа исторических деятелей Анну Иоанновну после возвращения "самодержавства" в 1730 году - её портрет в тексте есть, а характеристики нет; известные же меры её царствования осуществляли безымянные "власти". Другие учебные пособия говорят о "глухом времени иностранного засилья", которое "грозило довести страну до развала", о кровавом терроре и даже… об искоренении всех русских традиций. Вдохновителем же и организатором этого безобразия предстаёт "чудовищно жестокий тиран, позволявший себе всё, что взбредёт в голову". В итоге, по словам тех же учебников, "тень бироновщины легла на страну" - и накрыла Анну Иоанновну и её царствование.
Автору этих строк уже доводилось писать о временах императрицы Анны и о самом Бироне - интересно было понять и проследить не вымышленно-злодейскую, а реальную работу фаворита как специфического института власти. Теперь настал черёд самой императрицы. После маститых предшественников трудно добавить что-либо принципиально новое о характере, привычках, пристрастиях, окружении и мировоззрении Анны Иоанновны или создать какой-либо иной "групповой портрет с дамой". Но остаётся неисследованной иная проблема.
Утверждение в XVIII столетии женщин на троне можно считать началом эволюции сурового "мужского" облика и стиля российской власти. Анна - впервые после царевны Софьи - совершила, можно сказать, революционную попытку обрести женское счастье в публичном пространстве, ни от кого особо не таясь. В то же время самодержавная власть ей досталась явно не по заслугам; к тому же сидящая на престоле "баба" со всеми присущими дамскому полу слабостями "снижала" в сознании подданных сложившийся в прошлые века образ "великого государя царя". Однако необразованной и не имевшей опыта большой политики царевне удалось, став императрицей, не только укрепить своё положение, но и создать надёжную и работоспособную структуру управления, обеспечить стабильность режима, пусть и несимпатичного с точки зрения современных представлений о правах человека. Об этом и пойдёт речь в нашей книге - на основании документов, позволяющих судить о роли Анны Иоанновны в отечественной истории.
Глава первая.
"ВЕЛИКАЯ ПРИНЦЕССА РОССИЙСКАЯ, ТАКО Ж ЛИФЛЯНДИИ, КУРЛЯНДИИ И СЕМИГАЛИИ ГЕРЦОГИНЯ"
Не давай меня, дядюшка,
Царь государь Пётр Алексеевич,
В чужую землю нехристианскую, бусурманскую.
Выдай меня, царь государь,
За своего генерала, князя, боярина.
Народная песня
Невидная царевна
За исполнение процитированной в эпиграфе песни жительница Шлиссельбурга Авдотья Львова в 1739 году угодила в Тайную канцелярию по доносу местной канцелярской крысы - копииста Алексея Колотошина. Бедная мещаночка уверяла, что пела "с самой простоты", как это делали "малые ребята" во времена её молодости в Старой Руссе. Но дело было признано важным. Сам начальник сыска империи, генерал-аншеф Андрей Иванович Ушаков, допрашивал Авдотью с пристрастием: "…не из злобы ли какой пела?" - и для удостоверения в истине приказал поднять её на дыбу. Судя по всему, о деле была извещена сама императрица, но сочувствия к "певице" не проявила, тем более что баба спроста поведала и о слухе, что у государыни будто бы был сын. От имени героини песни было приказано Авдотью "нещадно" наказать кнутом с последующим "свобождением" и вразумлением о пользе молчания.
Похоже, государыне было не слишком приятно вспоминать о своей не очень счастливой молодости. Её мать Прасковья Салтыкова в браке с царём Иваном Алексеевичем, недееспособным и отодвинутым от власти энергичным Петром, родила пять дочерей, но две из них умерли в младенчестве. Три оставшиеся - Катя, Аня (родилась 28 января 1693 года) и Параша - рассчитывать на особо привилегированное положение не могли, тем более что родных братьев, возможных наследников трона, у них не было. Пётр сохранил двоецарствие и обещал старшему брату уважать его, как отца. Имя Ивана ставилось во всех царских грамотах и документах на первое место. Сам же "старший" государь делами не интересовался -выполнял церемониальные обязанности, а остальное время посвящал постам и молитвам. Он скончался в январе 1696 года, немного не дожив до тридцати лет, и был с положенными почестями погребён в Архангельском соборе Московского Кремля.
В былые московские времена жили бы девицы-царевны затворницами, изредка выезжали на богомолье и, вероятно, закончили свой век черницами. Детство Анны прошло в Измайлове - бывшей "ферме" и охотничьем хозяйстве её деда-царя Алексея Михайловича, где в 1702 году был выстроен новый деревянный дворец. Посетивший Измайлово в июле 1699 года секретарь австрийского посольства Иоганн Корб изобразил его маленьким райским уголком:
"Замок окружает роща, замечательная тем, что в ней растут хотя и редко, но весьма высокие деревья; свежесть тенистых кустарников умеряет там палящий жар солнца. Господин посол, желая насладиться видом этих волшебных мест, отправился туда. За ним следовали музыканты, чтобы гармоническую мелодию своих инструментов соединить с приятным звуком тихого шелеста ветра, который медленно стекает с вершин деревьев. Царицы (Прасковья Фёдоровна и вдова Фёдора Алексеевича Марфа Матвеевна. - И. К.), царевич (Алексей Петрович. - И. К.) и незамужние царевны пребывали тогда в этом замке. Желая немного оживить свою спокойную жизнь, которую ведут они в сём волшебном убежище, они часто выходят на прогулку в рощу и любят гулять по тропинкам, где терновник распустил свои коварные ветви. Случилось так, что августейшие особы гуляли, когда вдруг долетели до их слуха приятные звуки труб и флейт; они остановились, хотя и возвращались уже в замок. Музыканты, видя, что их слушают и что их игра нравится, старались играть ещё приятнее, соперничая между собой в том, что игра заставит всепресветлейших слушателей долее оставаться на месте. Князья царской крови, с четверть часа слушая симфонию музыкальных инструментов, похвалили искусство всех артистов".
У царицы в Измайлове был маленький двор со своими стольниками, стряпчими, ключниками, подьячими, конюхами, сторожами, истопниками; на "оклад" двум царственным вдовам выделялось от 12 до 30 тысяч рублей в год, к тому же у Прасковьи Фёдоровны имелись немалые вотчины - около 2,5 тысячи дворов в Нижегородском, Новгородском и Псковском уездах. Во главе штата и хозяйства стояли брат царицы кравчий Василий Салтыков и стольник Василий Юшков, но дела шли плохо: управители и приказчики безбожно обманывали хозяйку, а та в хлопотные дела не вникала. Эта нелюбовь к хозяйственным вопросам, как видно, передалась по наследству Анне и сестрам.
"Благоверная царица и великая княгиня", сестры Петра I царевны Наталья, Мария, Феодосия и Екатерина Алексеевны со своими придворными устраивали катания на лодках, качались на качелях, гуляли в роще или среди яблонь и слив в "Виноградном саду", кормили рыб в прудах, слушали голосистых украинских певчих Льва Кирилловича Нарышкина; после увеселений следовали "стол и вечернее кушение". Время от времени там появлялся юный Пётр и всех домочадцев и гостей "жаловал питьями". По праздникам царевны смотрели на хороводы крестьянских девок и жаловали их пряниками - не оттуда ли пошла привычка Анны к общению с бойкими и говорливыми простолюдинками?
В окружении царицы Прасковьи имелись калеки, гадалки, юродивые, в том числе подьячий Тимофей Архипыч, выдававший себя за пророка. Пётр подобную публику не любил, но на вдовую царицу не гневался, благо политических амбиций она не имела и ни в чём ему не перечила: одевалась (и одевала дочерей) по новой моде, ездила на празднества, покорно перебралась в Петербург, где для неё на Васильевском острове был выстроен дворец, - а большего от неё и не требовалось.
Голландский художник Корнелий де Бруин по повелению царя в марте 1702 года должен был писать портреты царевен, что и сделал "с возможной поспешностью, представив княжён в немецких платьях, в которых они обыкновенно являлись в общество, но причёску я дал им античную, что было предоставлено на моё усмотрение".
Де Бруин оставил первое известное нам свидетельство о невестке и племянницах Петра I: "Перехожу теперь к изображению царицы, или императрицы, Прасковьи Фёдоровны. Она была довольно дородна, что, впрочем, нисколько не безобразило её, потому что она имела очень стройный стан. Можно даже сказать, что она была красива, добродушна от природы и обращения чрезвычайно привлекательного. Ей около тридцати лет. По всему этому её очень уважает его величество царевич Алексей Петрович, часто посещает её и трёх молодых княжон, дочерей её, из коих старшая, Екатерина Ивановна, - двенадцати лет, вторая, Анна Ивановна, - десяти и младшая, Прасковья Ивановна, - восьми лет. Все они прекрасно сложены. Средняя белокура, имеет цвет лица чрезвычайно нежный и белый, остальные две - красивые смуглянки. Младшая отличалась особенною природною живостью, а все три вообще обходительностью и приветливостью очаровательною".
Конечно, царевен чему-то учили, но едва ли их образование было достойным - им ведали ничем не прославившийся старший брат знаменитого дипломата Иоганн Христофор Остерман и заезжий француз Рамбур, учитель "танцевального искусства и поступи немецких учтивств" - ни тем ни другим Анна в зрелом возрасте похвастаться не могла.
Видевший сестёр в январе 1710 года датский посланник Юст Юль отметил, что они усвоили кое-какие светские манеры: "Любопытно, что молодые царевны при встрече с кем-нибудь тотчас же протягивают руку, [подымая её] высоко вверх, чтоб к ним подошли и поцеловали оную. В общем они очень вежливы и благовоспитанны, собою ни хороши, ни дурны, говорят немного по-французски, по-немецки и по-итальянски". Однако Анна иностранными языками, даже немецким, свободно не владела, а корявый, рубленый почерк в стиле "курица лапой" показывает, что письмо для неё было не самым привычным и лёгким занятием. Зато некоторые дедовские пристрастия передались внучке - правда, она, в отличие от Алексея Михайловича, увлекалась не "красной" соколиной охотой, а, что несколько необычно для дамы, ружейной пальбой. Вслед за помянутым автором стихотворного романа можно предположить, что ей удалось