Гиви вскочил и начал меня трясти как грушевое дерево. Через несколько минут у меня помутилось в голове, и я решил упасть набок. Гиви навалился на меня всем своим циклопическим телом и, сопя, начал рвать меня руками. Он еще не знал, что этого незачем было делать, так как считали удержание и через тридцать секунд начали отрывать его от моих "останков", чтобы объявить победителем.
С Олимпа своего я съехал на пятой точке. Еще несколько лет вплоть до 1976 года я боролся и даже одержал много славных побед. В 1971 году я стал чемпионом центрального совета всесоюзного общества "Зенит" и получил приз соревнований за лучшую технику, выиграв все схватки чистыми бросками. Первенство СССР проходило в Душанбе. Мы с Валей Лысенко, моим одноклубником, тоже попавшим в финал, приехали пораньше и бегали кроссы по горам. Я заявлен в весе до 100 килограмм и значит к Олимпиаде в Мюнхен Владлен Михайлович Андреев будет отбирать из двух весовых категорий.
Я мог бы согнать и до 93 кг, но там была такая сильная компания - Шота Чочишвили, Женя Солодухин, Толя Трофимов, Валера Рухлядев, что шансов у меня было мало. Правда в тяжёлом весе я проиграл с ещё большей лёгкостью Виталию Кузнецову, Гиви Онашвили и Анзору Киброцашвили и на этом успокоился.
Владлен Андреев вызвал меня на сбор к Олимпиаде в Мюнхене. Мы все зверски тренировались на базе в Подольске. Я даже часто выигрывал у своих соперников на прикидках и согнал вес до 93 килограммов. Владлен Михайлович не был злопамятным, но мою честность по отношению к тренеру А.С. Массарскому, спокойно занимающемуся своими делами в Ленинграде и при этом фигурирующего единолично в моей анкете мимо своих глаз не пропустил. Честно говоря внутри я не чувствовал той мотивации, которая помогла бы мне выиграть Олимпиаду. Видимо это чувствовал и Владлен Михайлович. На Олимпиаду в Мюнхен в весе 93 килограмма поехал Шота Чочишвили и стал Олимпийским чемпионом. Гиви Онашвили занял второе место в абсолютной весовой категории. Я гордился своими товарищами по сборной. И собой тоже.
Можно было уговаривать себя тренироваться ещё больше, готовиться к Олимпиаде в Монреале в 1976, а потом ещё и в Москве в 1980 и забыть про всё на свете. Но куража уже не было. К Олимпу я больше не стремился, то ли осознавая бесперспективность этого, то ли бессмысленность.
Я видел, как многие герои спорта, олимпийские чемпионы мыкались и унижались перед чиновниками, чтобы дождаться жалкой квартирки от государства или очереди на покупку машины. В сравнении с другими профессиями, быть спортсменом в СССР было также почётно, как и гладиаторам в Римской Империи. Но было и много других соблазнительных и почётных мест в обществе - стать учёным или артистом.
Еще были годы изнурительных ежедневных тренировок, еще были нервные перенапряжения участия в соревнованиях на первенство города Ленинграда, первенство Советского Союза с 1966 по 1975 годы, травмы, уколы, физиотерапия, режим. Еще выходил я на татами с кумиром моей юности - голландцем Антоном Хеесинком на матчевой встрече сборных команд СССР и Нидерландов в Риге. Еще выходил я на татами со "стопудовыми" мужчинами, надрывая свои мышцы и надламывая кости, получая за этот ратный труд бумажные похвальные листы, эмалированные знаки отличия и ценные подарки, которые не принимали даже в комиссионку. Еще была международная встреча в 1968 году за сборную профсоюзов г. Ленинграда с французскими дзюдоистами в зале СКА под руководством главного тренера ЛОС ДСО "Труда" Леонида Ионовича Усвяцова. В Ленинграде дзюдо видели впервые и посмотреть на это восточное чудо пришли всем городом. Протиснулся в зал и Вова Путин с Аркашей Ротенбергом и другими друзьями по юношеской секции самбо. Была у меня дилемма перехода от Александра Массарского к другому тренеру Усвяцову Л.И., как это сделали многие мои одноклубники, но…
На матчевую встречу с французами я пригласил всех своих дружков с Невского. Народу в СКА набилось битком. Восточные единоборства после олимпиады в Токио вызывали огромный интерес. Я боролся вяло, не хотел обижать своего французского визави. После матча, пока я мылся в душе, зал опустел. Я, одинокий и опустошенный, брел по Невскому и, чтобы избавиться от скуки, решил зайти к своему дружку Вохе на Невский, 5.
Я обалдел. Вся французская команда ползала по Вовкиной квартире в одних трусах. Вовка бегал по соседям и собирал у них старое тряпье, чтобы одеть французов. Они с восторгом приняли его предложение продать с себя все свои вещи и просили только что-нибудь натянуть на себя. Так они и возвращались по Невскому в "Европу" в лохмотьях, с русскими рублями в карманах. Что они хотели на них купить? Наверное, водку и матрешек. Прямо исход Наполеона! Я краснел от стыда и не знал, куда провалиться.
Денег у советского человека хватало лишь на скудную пищу. Заработать на спорте было невозможно. Спорт был любительский. Правда, Леня Усвяцов переманил к себе многих моих товарищей, "подвесив" их на Металлический завод или устроив в весьма своеобразный институт при заводе - "ВТУЗ". При подготовке к соревнованиям спортивное общество кормило своих спортсменов в течение двух-трех недель оплачивая питание в виде талонов на еду 2 руб. 50 коп. в день. В сборной СССР кормили на 5 рублей в день. Наши месячные зарплаты были от 75 до 150 руб. в месяц. То есть хватало только на еду. Чтобы купить себе чего-нибудь еще подрабатывали, кто, как мог. Боря Пашковский, не соблазнившись редкими заработками в кино, сколотил бригаду альпинистов-верхолазов и занялся промышленным альпинизмом, ремонтом крыш, мытьём окон.
Динамовец Игорь Андроников ежедневно за 120 рублей в месяц ходил перед тренировками "отмечаться" в пожарную часть. Вова Момот левачил на такси, Леня Усвяцов занялся скупкой-продажей валюты, Петя Иванов нес с завода радиоприемники и продавал их ребятам. Сели они вместе, одновременно. По Петиным рассказам Леня в тюрьме пользовался большим авторитетом и помогал ему сидеть спокойно. Для меня примером стал Валера Наталенко, защитивший диссертацию в Военно-медицинской академии.
Я из чувства верности остался у Массарского. Он давал возможность подработать, приглашая нас на съемки фильмов в сценах драк и баталий. Спорту он стал уделять меньше внимания. Он уже получил вожделенное звание заслуженного тренера РСФСР и переключился на заработки в кино. Я помогал ему. Тренировал маленьких ребятишек, как когда-то тренировали меня.
Новой волной нахлынул интерес к восточным единоборствам. Я перевел и изучил каратэ, по английской версии книги мастера Оямы и организовал с помощью моего приятеля Вити Терехова полулегальную секцию для таких же, как он внештатных сотрудников КГБ. Они "пробили" мне небольшую зарплату. Но я все больше остывал к занятиям спортом. Бездумная физическая нагрузка приводила меня к отупению. В книге Оямы я нашел духовное начало в занятиях единоборствами - дзен-буддизм. Мне стало интересно постичь и сравнить историю возникновения единоборств у разных народов в разные века с разной философией и религией. Стремление к высшему, ограничение себя во всем, довольство малым - это постулаты бытия, которые меня привлекали. Но вокруг кишели соблазны, звали витринами ресторанов и магазинов. А там даром ничего не давали. Просили взамен деньги.
Деньги нужно было зарабатывать. Съемки в кино показались мне перспективным делом. Там можно было использовать свою спортивную подготовку. Да и атмосфера на "Ленфильме" притягивала к себе необычностью, непохожей на заводскую. Одно слово - "Фабрика грез". Туда я и направил свои стопы.
Оставалась самая малость: нужно было сообщить о своем решении моему тренеру А.С. Массарскому. Чего тут такого? Ну, пришёл мальчик в секцию, позанимался спортом пятнадцать лет, научился стоять за себя, побеждать противников. Упал на съёмках, покалечился, стал не нужным в спорте. А в съёмках - тем более. И ушёл заниматься другим ремеслом - дело же добровольное. А он найдёт кого-нибудь другого вместо меня, научит, покажет свои секреты. В роли конкурента на кинорынке я Массарскому был совсем не нужен. А тем более, если решил больше не выступать за него на соревнованиях. Когда я сказал о своем решении Александру Самойловичу, то лицо его будто покрылось инеем. Он смотрел куда-то мимо меня.
- Ну, ладно. Если ты так решил, - сказал он протяжно и пошёл по коридору "Ленфильма" в другую сторону.
Угол падения
С утра в субботу мы отборолись на соревнованиях с командой самбистов "Даугавы" и кинулись всей нашей шумной толпой на электричке к Рижскому взморью. Наш тренер источал бодрость, веселие и уверенность в завтрашнем дне. Многие из нас были в Риге впервые. Широкий песчаный пляж, жаркое июльское солнце, синее море и множество стройных загорелых красоток вскружили голову моим старшим товарищам.
Я бегал у них на побегушках и знакомился с девушками, на которых они мне указывали. А познакомившись, я тащил их в компанию своих товарищей, которые начинали их лапать и вести с ними пустые разговоры. Уезжать из Майори никто не хотел. В пригородах Питера на Финском заливе воды тоже было много, но такой заграничной роскоши на пляжах, таких приветливых девчонок - никогда! Но все спортсмены нашей команды были любители и в понедельник должны были явиться на работу. Они решили ехать ночным поездом Рига-Ленинград. Мы с моим тренером на работу не спешили и ещё полдня в понедельник повалялись на белом рижском песочке.
Мне исполнилось шестнадцать лет, и я впервые боролся на соревнованиях с взрослыми мужиками. И хоть в шестнадцать лет в СССР выдают паспорта, признавая серьёзность взаимоотношений с обществом, но до восемнадцати лет спортсмены считаются юношами, до двадцати одного года - юниорами и только потом, заодно отслужив в армии, выступают на соревнованиях как полноценные мужчины. Правда, трогать девчонок за запретные места мы начали намного раньше. А ещё мы начали затягиваться сигареткой и выпивать крепкие спиртные напитки. Но тренер эти шалости нам строго запрещал. Особенно тем, из кого могли получиться чемпионы.
Возвращались мы в Питер самолётом. Нам здорово повезло, и мы летели на реактивном Ту-104. Его вид возбуждал во мне такую гордость за страну, за то общество, к которому я по праву принадлежал, что плакаты на улицах с горделивыми словами Свобода, Равенство, Братство воспринимались мною буквально, как констатация свершившегося факта. Всего два года тому назад полёт Гагарина в космос казался невероятным подвигом, а второй полёт Титова уже превращал космос в сознании советских людей в обычную работу. Пассажиры летают из города в город по своим делам на реактивных самолётах. Кино можно смотреть даже дома по телевизору. Оттого я в будущее смотрел с уверенностью и надеждой.
Уже расставаясь в метро Александр Самойлович попросил меня прийти на Ленфильм.
- Знаешь где находиться Ленфильм? Кировский проспект, 10. Приходи завтра пораньше, часам к десяти.
Честно говоря, тогда я не знал, что такое Ленфильм, а уж тем более, где он находится. Но узнать что-то новое я был не против. Отпросившись у отца, где я работал грузчиком, объяснив ему, что это нужно моему тренеру для подготовки к соревнованиям, я с утра направился на Ленфильм. К моим спортивным успехам отец относился с интересом и во всём мне помогал.
С Васильевского острова до Кировского проспекта я быстро доехал на трамвае. У дома, на котором красовалась табличка с номером 10, не было дверей.
Это меня немного озадачило. Я долго заглядывал в окна и махал руками трудящимся за стеклом. Но, ощутив за окнами раздражение, решил скрыться. Пройдя вперёд несколько шагов, я увидел такой же дом-близнец, но в нём с угла были двери с вывеской "Столовая самообслуживания". Между этими домами находился двор. Говорят, раньше там был городской рынок. Во дворе стояло два автобуса с людьми, одетыми в костюмы, времён гражданской войны и женщина в белой панаме искала по двору запоздавших. Из столовой самообслуживания вышел, покачиваясь, нетрезвый мужик и упал навзничь. Я взглянул на свои часы "Восток" и понял, что до десяти ещё оставалось минут двадцать. Строительство коммунизма по всей стране уже шло полным ходом. Другой мужичок, покрепче, в костюме матроса, начал его поднимать и усаживать спиной к забору.
- Мужики, а где Ленфильм?
Оба посмотрели на меня оторопело и замахали руками на дом напротив, от которого я только что пришёл.
- Помоги-ка, браток, поднять человека. Ты знаешь, что это за человек? Настоящий человек. Арсен это, сын самого Свердлова.
Я помог. Арсен и Серёжа, припав, друг к другу плечами и образовав подобие землемера тихо продвигались в сторону ленфильмовских автобусов.
Видимо именно этих ребят искала женщина в панаме. Потом я узнал, что столовка эта именуется у ленфильмовских алкашей "Углом падения", и, что спиваются здесь, получив зарплату, вполне приличные люди, народные, можно сказать, артисты. Уходили в запой артисты, операторы и даже директора фильмов. Одного из них, Юру, мне пришлось позже сильно полюбить. И не только за то, что он взял меня с собой в сказочное путешествие на "Остров сокровищ", но за то, что в бытность свою начальником лагеря, он поддержал и не дал сдохнуть одному ершистому зэку, сидевшему по 58 статье, Жоре Жжёнову.
Водку, конечно, они приносили с собой, и пили стаканами из-под компота, за копейки покупая на закусь пожарские котлетки с макаронами. Картошечка тогда была деликатесом и подавалась только к бифштексу. А это было очень дорогое блюдо. Не по ленфильмовскому гонорару.
Пройдя мимо того дома ещё раз, я обнаружил с другой его стороны садик, а в кустах оригинальный столб с буквами. Если читать их сверху вниз, по-китайски, получалось - Ленфильм. В глубине садика виднелось красивое белое здание с колоннами. Со вздохом облегчения я дошёл до парадного входа, но он оказался наглухо закрытым. Милая старушка, гулявшая с собачкой, начала мне рассказывать, что в этом здании при царе был театр, а в саду ресторан "Аквариум" с великолепным фонтаном, буфетом и прелестными девочками. Видимо одной из них когда-то была эта добрая рассказчица. Как это тонко, на месте борделя устроить кузницу нравственных идеалов большевизма. Подёргав с силой огромную дверь и впадая в отчаяние, я услышал голос моего тренера, предостерегающего меня от взлома государственной собственности.
Вход на Ленфильм оказался совсем неприметным, спрятанным сбоку в кустах сирени. Видимо с целью конспирации. Как дверка в каморке у папы Карло, ведущая в страну чудес. В маленьком фойе на стене красовался профиль Ленина из гипса со словами о важности кино, а наискосок Чапаев с пулемётом. Дверь преграждал охранник с ружьём. Мы подошли к окошечку в стене и выписали пропуск в киногруппу фильма "Гамлет".
Мы долго шли по длинным, узким коридорам со множеством дверей. Из них то и дело выходили озабоченные люди и бросались куда-то, сломя голову. При этом на бегу все целовались и обнимались, мгновенно обмениваясь новостями. Потом мы долго шли по широкому и высокому коридору с толпой наряженных в исторические костюмы людей.
В огромных воротах засиял яркий свет и показались очертания старинного замка. Мой тренер бросился в объятия к какой-то гражданке. Передав меня ей, как свёрток, он тихо испарился.
Я заметил в сторонке ещё несколько высоченных парней спортивного телосложения. Одного из них я видел на наших соревнованиях самбистов. Звали его Витя Щенников. Он был повыше и постарше меня, но у него плохо сгибались в коленях ноги.
В глубине огромного, как вокзал помещения, где из фанеры была построена стена замка, слышался звон шпаг и крики дерущихся. Женщина, обнимавшая моего тренера, убежала в замок и вернулась с тонким, субтильным человеком в бабочке. Он придирчиво оглядел нас, спортивных ребят, сверху донизу, оценивая наши размеры и тоненьким, скрипучим голосочком попросил пройтись по коридору. Мне было ужасно стыдно идти как дураку, когда на тебя все пялятся, но я сделал несколько пружинящих шагов, с желанием подскочить поближе и дать кому-нибудь в нос.
- Нет, нет. Идти нужно величественно.
Хотелось побыстрее убежать из этого, пахнущего каким-то дымом, помещения и оказаться на свежем воздухе. К тому же совесть не давала беспечно бить баклуши и гнала на работу. Отец один грузит там брёвна и трубы, а я занимаюсь здесь какой-то фигнёй.
Ко мне подошла всё та же женщина и потащила меня вглубь декорации. Там какие-то королевские солдаты вытворяли разные детские глупости. Они размахивали шпагами, рискуя снести голову окружавшим их зевакам, и вытворяли друг с другом непотребные стычки. Иван Кох настаивал на том, чтобы заколоть стражника дагой, а Кирилл Чернозёмов предлагал вонзить ему шпагу в спину. Эта женщина, ассистент режиссёра, объяснила мне в двух словах чего они хотят добиться и попросила меня показать какой-нибудь приёмчик. Речь шла о тихом, внезапном захвате стражника замка друзьями Лаэрта.
Я подкрался к нему и, захватив сзади за шею, повалил его на землю.
- Вот, вот! Это и нужно. Переоденьте его и давайте снимать, - раздался из глубины декорации тот же писклявый голос.
Я почувствовал себя униженным рабом. Мною распоряжались, не спрашивая на то моего согласия. Женщина схватила меня за руку и потащила в костюмерную. Я сказал, что мне нужно на работу.
- Ты что? Какая работа? Ты знаешь, кто тебя будет снимать? Это же Козинцев!
- Ну и что? А "Человек-амфибия" тоже он снимал? Мне нужно на работу, - мычал я.
- Знаешь, сколько тебе заплатят? Три рубля. Давай паспорт.
До самого позднего вечера я маялся дурью в душном павильоне. Бесконечное число повторений и перестановок, включений и выключений света, приклеивания усов и бород.
Узнав, что привели меня сюда на пробы призрака отца Гамлета, и, что я не подошёл из-за своей кошачьей походки, а подошёл Витя Щенников со своими негнущимися ногами, узнав, что три рубля заплатят только через месяц и, что за этой трёхой нужно будет отстоять в кассе огромную очередь, Козинцева я тихо возненавидел.
Мне казалось, что он специально затягивает съёмку, чтобы сорвать мои возвышенные рабочие планы. Он придирался к каждой мелочи, требуя повторять простые сцены по десять раз. Понимая, что причиной затяжек является именно Козинцев, я сорок раз подходил к нему и спрашивал "когда" и сорок раз получал ответ "скоро". Измотавшись в конец от ожидания, я подошёл и сказал Козинцеву, что тоже хочу стать режиссёром, чтобы быстро снимать кино и получил ответ, что надо ещё подрасти и немного поучиться, а потом снимать кино. Поздно вечером, вырвавшись на свежий воздух и отмыв с лица, рук и шеи вонючий грим, я поклялся себе никогда больше не появляться на этом Ленфильме.
Откуда мне было знать, что этот Ленфильм притянет меня как магнит, напоит и накормит, приласкает и ударит, приподнимет и унизит. За шесть последующих лет, совершенно случайно, со своими товарищами по секции самбо Александра Массарского, я попадал на съёмки фильмов "Три толстяка", "Виринея", "Любовь Яровая", "Интервенция", "На пути в Берлин" и "Даурия" и каждый раз сожалел о потерянном времени.