В последнее время актер, после длительного периода безработицы, буквально обрушился в непривычную для себя ситуацию избытка предложений. Распоряжаться ею не успел научиться – так, с размаху, по-русски, и полетел с горы. Всё мечи, что ни есть в печи! Уже был на грани дикой, лихорадочной растраты индивидуальности, за которой – превращение в медийную куклу, выход в полный тираж. Нет. Не перешагнул. Стоп-кадр. Снято.
Проблемы большие, Александринские и Мариинские
Что происходит с "императорскими" театрами?
В начале октября на Новой сцене Большого театра состоялись торжественные похороны оперы П. И. Чайковского "Пиковая дама". Все действующие лица, от героев до статистов, были одеты в черные костюмы и платья. Сцену загромождали двенадцать угрожающих черных колонн, напоминающих трубы крематория, рассеченные посередине прогулочным мостиком с чугунной решеткой. Таким образом, сцена была как бы расчерчена на шесть квадратов, и все действие сосредотачивалось в верхнем центральном квадратике, изредка спускаясь вниз.
Постановщик "Пиковой дамы", именитый режиссер Валерий Фокин, в предпремьерных декларациях много говорил об особенной "петербургской мистике", но никакой такой мистики в его постановке не ощущалось. Черная скука, царящая в опечаленном зрительном зале, была вызвана не страстями, кипящими в опере Чайковского, а тем грустным фактом, что Фокин, видимо, утратил способность сочинять режиссерскую партитуру спектакля.
Не решен ни один образ, не придумана ни одна запоминающаяся, выразительная мизансцена. С помощью нехитрых дизайнерских ухищрений, создатели спектакля постарались хоть как-то прикрыть факт полного отсутствия сценического "текста", но это факт такого сорта, который скрыть невозможно. Как невозможно скрыть – какого размера трубы ни сооружай на сцене – качество пения, недопустимо низкое для Большого театра.
В виде призрака когда-то грозной и величественной Большой сцены появилась Елена Образцова – Графиня, немного развеяв тоску своей победительной поступью и филигранной отделкой каждой интонации и каждого жеста. Но то был отдельный концертный номер.
Между тем рядом с Новой сценой кипит – как мы все надеемся – реконструкция сцены главной. Мы очень ждем, что она когда-нибудь откроется и слухи о том, что вместо реконструкции Большого театра идет активная добыча золота из подземных вод, неосновательны. Но когда и если Большой будет восстановлен в полном блеске архитектуры – чем заполнится его сцена? И в каком состоянии к тому времени будет его труппа, оперная и балетная?
Перед глазами – свежий драматический пример. В прошлом году произошло торжественное открытие реконструированного Александринского театра в Петербурге. К реконструкции претензий нет – сделали качественно и со вкусом. Прошло более года, и смотреть на этой красивой сцене, в общем, нечего. Руководитель Александринского театра Валерий Фокин (возглавляющий также Центр имени Мейерхольда в Москве, обширное, по последнему слову техники оборудованное здание, где изредка идут гастрольные спектакли, и более ничего) поставил только один спектакль – "Живой труп" Л. Толстого. Зрелище оригинальное, поскольку оттуда выкинута напрочь цыганская тема, а действие крутится вокруг шахты лифта в подъезде. Кроме того, в труппе нет актера, способного сыграть Федю Протасова, главного героя толстовской пьесы. Труппа Александринки вообще ужасно разбалансирована, не выстроена толком, в ней не хватает многих амплуа и совсем провал с молодыми героями, а без них какой театр-то может быть? "Живой труп" собрал на премьере знатоков, у которых еще теплится кое-какое любопытство, дальше в театр пошел рядовой зритель – а для него на императорской сцене ничего не припасено. Итак, Александринка сегодня – идеальная площадка для гастролей. Собственного творческого содержания почти не имеет. Тем не менее Валерий Фокин вот выбрал время и похоронил еще и "Пиковую даму" в Большом театре.
В чем же дело? Разве Валерий Фокин – такое уж пустое место? Конечно, нет. Это был один из интереснейших режиссеров страны когда-то. Он ставил отличные спектакли в "Современнике", ставил в театре имени Ермоловой, он понимал и чувствовал актеров. Но, выражаясь нынешним языком, менеджмент – это одно, а креатив – другое. Фокин стал первоклассным менеджером – но та часть разума, что рождала творческие идеи, осталась, видимо, в лихорадке освоения пространств и бюджетов, без питания. Потому что творческая часть разума требует другой пищи. И другого стиля жизни. Нельзя одновременно считать возможную прибыль и придумывать, как решить сцену карточной игры у Чайковского. Поэтому сцена не решена никак – люди в черном вяло хлопают в ладоши (якобы карты мечут), а Герман, почему-то в нижнем белье, поет (вернее, пытается спеть) "Вся наша жизнь – игра…"
Незаурядные менеджерские таланты проявляет и руководитель Мариинского театра, выдающийся дирижер Валерий Гергиев. Он тоже стремится осваивать пространство как можно активнее. Выстроена Третья сцена (ужасающая по дурновкусию, но это уже – в духе всего нового строительства в Питере, где дурной вкус принят за стиль). Вторую сцену Мариинки, ради которой снесли целый квартал на Крюковом канале, построить так и не могут. Говорят, при попытке забить сваи, бунтуют подземные воды (геологов в Питере традиционно "забывают" спросить, что там с почвой). Ну хорошо, пусть все эти сцены будут выстроены – и Вторая, и еще один проект Гергиева – Дворец фестивалей в Новой Голландии, ради которого сейчас на острове снесены все сооружения "не имеющие исторической ценности". Допустим, что эти бесконечные сцены Мариинского театра такую ценность будут иметь. Но что там показывать-то? Неужели Валерий Гергиев, подобно демону, размножившись по числу сцен, станет дирижировать одновременно в четырех-пяти местах? Ведь тот репертуар, что имеет сейчас Первая, главная, Мариинка, далеко не превосходен.
В Мариинском театре есть сильные артисты – и в оперной, и в балетной труппе. Неизменно на высоте оркестр. Это еще есть, и это – главное сокровище театра. Но в формировании репертуара не видно никакой особой "мысли", направления, строгости, главного русла. Многие оперные постановки выживают один сезон. На всем печать какого-то легкомыслия, скоропалительности, неосновательности. Нужно ли в такой ситуации гнаться за лишним пространством? Ради чего?
Что вообще происходит с бывшими "императорскими" театрами? Они защищены государством, они без труда находят себе покровителей, они не стеснены в средствах. Что мешает им углубленно заняться творчеством и оправдать и большой отпущенный им кредит государственного и зрительского доверия, и немалые денежные средства?
Деньги – это хорошо, и ремонт – это прекрасно, и новые сцены – превосходно. А когда будем думать о творчестве, товарищи мастера искусств? Когда будем поднимать из руин оперную режиссуру, когда решительно поставим заслон перед дилетантами и откровенными жуликами, пытающимися прорваться на главные сцены? Когда будем сознательно выстраивать труппу, ценить таланты, искать их, а найдя, холить и лелеять?
Из всех бывших "императорских" театров, более всего думает о творчестве Малый театр, под руководством Юрия Соломина. Так у него и ремонт поскромнее, чем у всех, и "наверху" его не видать не слыхать, и прикормленные критики не вопят про большие победы, наоборот, смеют замахиваться даже на А. Н. Островского, гениальную пьесу которого "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский" недавно поставили в Малом…
Вот такой грустный выбор – или "имперские амбиции", воинственный захват денег и пространств, или серьезная, достойная творческая жизнь.
А чтобы все вместе – этого, наверное, на Руси быть не может.
Часть 3
Второе блюдо и еще сто, пожалуйста
После бала
Пятидесятилетний юбилей театра "Современник" миновал. Розданы высокие награды, сказаны красивые слова. Те, кто считает, что театр сегодня процветает полностью и абсолютно, летя от победы к победе – высказались. Нельзя ли теперь и тем, кто считает иначе, молвить словечко?
Череду юбилейных спектаклей "Современника" открыла премьера под загадочным названием "Америка. Часть вторая". Пьеса Биляны Срблянович, режиссер Нина Чусова. Я побывала там, и два коротких действия показались мне адской пыткой.
Спектакль хорошо оснащен в техническом отношении, видно, как зажиточно живет нынче театр. Шутка ли – стоит задник из двадцати семи мониторов. Мигают огоньки реклам, изображается жизнь то элитного дома, то бара, то подземки. Герои поминутно пляшут, подпрыгивают, дергаются, никакого тебе скучного бытовизма. Вроде как шоу. Но о чем это?
А ни о чем. Удивительным образом техническая оснащенность этого спектакля сочетается с поразительным сущностным убожеством. Невозможно найти хоть какие-то следы умственной жизни человека. Весь человеческий "верх" (разум, душа) словно срезан – остался только "низ". Персонажи охотно вращают бедрами, опрокидывают стаканчики в баре, нюхают кокаин. Все женщины двигаются, как дешевые шлюхи, все мужчины что-то говорят с тупым выражением лица, точно кретины. Герои часто посещают уборную, что режиссер специально подчеркивает определенными звуками. Ни психологии, ни общения. Так плохо не играют ни в русской провинции, ни в Петербурге. То есть и там, бывает, играют плохо – но без этой нахальной, самодовольной развязности, когда человек без всякого права на то держит и подает себя, словно суперзвезда. Это вот что-то сугубо столичное. В персонажах "Америки", в этих человекообразных кривляках, нет ничего привлекательного. Такое впечатление, что режиссер вообще смотрит на людей и жизнь с насмешливой брезгливостью, так ей скучно. Зачем же заниматься театром-то, в таком печальном случае? Нет, я, наверное, ошибаюсь, и спектакль столь низкого качества возник в афише прославленного театра по каким-то идейным соображениям. Может, это сатира такая на американский образ жизни?
Известно, что "Современник" имел в этой пошлой и бездуховной стране большой успех. Ну, вот теперь и поблагодарил Америку, так сказать, в русском стиле…
Для того чтобы высмеять американский образ жизни, надо, однако, иметь на это хотя бы художественное право – в виде таланта. Есть ли он у драматурга Срблянович, не знаю, в режиссуре Чусовой непонятен даже сюжет пьесы. А вот на вопрос, есть ли талант у режиссера Чусовой, могу дать свой личный ответ. Нету никакого.
Назначенный модным режиссер не владеет главными профессиональными умениями. Она не умеет анализировать пьесу, и любая пьеса в трактовке Чусовой, будь то Мольер, Гоголь, Островский или Срблянович – это галиматья. Галиматья без начала и конца. Этот загадочный режиссер не обладает искусством мизансценирования – расположения фигур в пространстве. Персонажи "Америки" беспомощно толкутся на авансцене, не зная, куда девать руки и ноги. Чусова, наконец, не умеет работать с актерами, втискивая любую индивидуальность в один и тот же разболтанный, карикатурный рисунок. Почему столь мало умеющий человек получил такой большой объем внимания к своей деятельности? На каком основании его поделками интересуются серьезные театры, с историей, с репутацией?
Руководитель "Современника" Галина Борисовна Волчек и сама талантливый человек, и выросла среди талантливых людей, и общалась с талантливыми людьми. Но время идет, меняется. Как быть по-настоящему современным, никому не известно. Ведь современники того, прежнего "Современника", в большинстве своем давно перестали ходить в театр, потому что на сцене больше не говорят на понятном им языке. И вот Нина Чусова для Галины Волчек явилась, как живое олицетворение современности. Как проводник обновления театрального дела. Там, где кому-то видится лишь бездарность, нахальство, невежество и дурновкусие – Волчек видит настойчивость, оригинальность и свежесть. По-русски это называется "отвести глаза"…
Все внешние признаки успеха налицо – о театре пишут, в театр ходит зритель. Даже такой зритель ходит, о котором другие и мечтать не смеют. Президент РФ Владимир Путин побывал на "Грозе" Островского в постановке Чусовой. Что-то вежливое сказал потом – дескать, очень интересный пример современного театра. "Грозу" эту самую недавно показали по каналу "Культура", и мне пришлось отвечать на звонки разъяренных зрителей, как такая мерзость могла случиться на экране и в жизни. Я при чем, спрашивается! Говорят, мама Чусовой – одноклассница президента. Страшно подумать, сколько у президента одноклассников и что с нами будет, ежели все их отпрыски двинут в режиссуру?
Галина Волчек неординарный человек. Она чувствует – в театр хлынул какой-то другой зритель, которому нужно, как она считает, чусовское кривлянье, бессмысленные шоу, где есть только человеческий "низ", а "верха" нет вовсе. Нужны спектакли, во время которых можно спокойно разговаривать по мобильному телефону. А нет ли в этом потакании худшему в людях – презрения к людям? Гражданский пафос, верность правде жизни, высокие критерии требовательности к драматургии и актеру, атмосфера напряженного творчества – все, что отличало "Современник" эпохи Олега Ефремова – свойства, почти утраченные современным "Современником". Но верный ли это путь? Странное дело – когда появляется на сцене что-нибудь ценное, умное, тщательно сделанное, вдруг умнеет и зритель. И вместо придурков с мобилами в зале оказываются беспокойные, думающие, понимающие люди. Откуда же они взялись? Их создал театр. Театр создает своего зрителя, а не наоборот.
Сначала глупеет и опошляется театр – а потом уже, вслед за ним, глупеет и опошляется зритель.
Изображая кинорежиссера
Каким-то чудом, обманув бдительность русских прокатчиков, которые раньше такое кино чуяли за версту и заворачивали без разговоров, в прокат вышел фильм "Изображая жертву" режиссера Кирилла Серебренникова. Пытаясь заманить зрителя на картину, реклама утверждала, что это самый скандальный театральный режиссер всех времен и народов, а пьеса братьев Пресняковых, по которой снят фильм – шедевр абсурда. Не помогло. Хитрый зритель просек ловушку и схоронился, как зверь в соседних залах – где без всякого абсурда бились со злом "люди Икс". Я изображала зрителя этой картины в компании всего четырех человек.
Изделиями знаменитого ростовчанина Кирилла Серебренникова заполнены сцены многих московских театров. Но беспокойная звезда Серебренникова гонит его стяжать еще и звание кинорежиссера. Зачем?
Есть отрасли человеческой деятельности, которые не терпят дилетантизма: например, хирургия или космонавтика. Тут без специальных знаний и длительной подготовки не обойтись – риск велик. Есть другие области, где все не так строго, – скажем, искусство.
Иногда театральные режиссеры пробуют свои силы и в кино. "В четверг и больше никогда" – единственная картина классика Анатолия Эфроса – очень достойная работа мастера. "На всю оставшуюся жизнь" – многосерийный телефильм Петра Фоменко – заставляет горько пожалеть, что Петра Наумовича нельзя клонировать и отправить трудиться в разные сферы искусства. А вот картина "Изображая жертву" Кирилла Серебренникова, наоборот, вызывает сомнения и в театральных способностях ее автора. Призов-то у него в изобилии, а что за душой? Судя по фильму, немногое.
Львиную долю фильма составляет стилизация под техническую съемку во время следственного эксперимента. Главный герой, отдаленно напоминающий "Гошу" Куценко, но помоложе и с волосами (Юрий Чурсин), изображает условную жертву. А все дела, в которых этот странный дерганый парень участвует, связаны с мужской агрессией в отношении женщин. В первом деле мужик пытался расчленить бабу в биотуалете. Во втором – то ли выкинул жену из окна, то ли она сама упала. В третьем – агрессор утопил любовницу в бассейне. Сам герой в конце картины травит свою маму, невесту и заодно маминого мужа с помощью прихваченной из японского ресторана рыбы фугу. Просто так.
В этом адском пространстве нет ни детей, ни животных, ни природы, ни солнца, ни любви, ни даже простой радости жизни, известной каждому человеку. Все кислые, тоскливые, ноют, рыдают, злобствуют. Даже красотку Елену Морозову (невеста) режиссер превратил в какое-то неаппетитное чудище, и не вызывает удивления, что герой не в состоянии вступать с ней в половые отношения, а просит его придушить слегка в сексуальных целях. Это холодный, нечеловеческий мир – ужасно скучный живому человеку. Чтобы оживить свою мертвечину, режиссер прибегает к сильнодействующим средствам. Их немного. Скажем, если громко произнести нелитературный синоним слова "задница" (четыре буквы, первая "ж", последняя "а"), зритель рефлекторно засмеется. Первый раз. Потом смеяться перестанет. Если показать определенную часть мужского тела в обнаженном виде, он тоже вздрогнет. Один раз. Потом тоже вздрагивать перестанет. И если произнести энергичный монолог на чистом мате (он звучит около трех минут в картине), это ненадолго взбодрит. Но эти электрические удары применяются к зрителю, чтобы как-то отвлечь его от осознания бессодержательности действия. Застывшие лица актеров ничего не выражают, и жаль бедную Лию Ахеджакову, которая попала в этот мертвый и бездарный мир (она играет в эпизоде, актрису в японском ресторане). Правда, защита припасена недурная: вы скажете про бессмысленность, а вам в ответ – так это абсурд! художественный прием!
Может быть, в театре, за счет живой энергии, приемы абсурда работают и не так противны. Не знаю. Мне сама пьеса "Изображая жертву" кажется абсолютной дилетантской пустышкой, зря использующей мотивы "Гамлета". И уж совершенно непонятно, с какой целью этой картине оказана государственная поддержка. На вопрос, кинорежиссер ли Кирилл Серебренников, я лично отвечаю твердым "нет". Имитатор. И фильм его – имитация кино, популяризирующая достижения "новой драмы".
А "новая драма" в основном пропагандирует поганую, извращенную жизнь, лишенную всякого движения души и ума. С какой стати нам, тихим божьим налогоплательщикам, это поддерживать? Пусть сатана сам кормит своих слуг, изображающих драматургов, режиссеров, певцов, писателей и тому подобное.