4
Хотя положение, гласящее, что "кроме Бога никакая другая субстанция не может ни существовать, ни быть представляема", составляет предмет доказательства 14‑й теоремы, где, таким образом, понятие субстанции явно отождествляется с понятием Бога, но доказательство единства субстанции, а через это самое и доказательство совпадения понятия субстанции с понятием Бога, кроме того, дается Спинозой еще раньше и независимо от 14‑й теоремы. Именно во второй половине схолии к 8‑й теореме он доказывает, независимо от 14‑й теоремы, что субстанция одной и той же природы может быть только одна. А так как сама-то 8‑я теорема посвящена доказательству того, что "всякая субстанция необходимо бесконечна", то и выходит, что субстанция вообще может быть только одна: ведь всякая субстанция должна по природе своей быть бесконечной; а двух субстанций одной природы не может быть. Правда, раньше 14‑й теоремы Спиноза явно еще не высказывает того, что субстанция вообще может быть только одна; но он уже очевидным образом руководствуется этим положением в одном из своих доказательств существования Бога, чему он посвящает 11‑ую теорему. Первое излагаемое в ней доказательство таково: если кто не согласен, что Бог необходимо существует, то пусть он, – говорит Спиноза, – представит, если это возможно, что Бога нет, т. е. что сущность Его не заключает в себе существования. "Но, – заканчивает Спиноза, – по теореме 7 это невозможно". А посмотрим, что говорит теорема 7. Оказывается, что там речь идет не о Боге, но о субстанции: "Природе субстанции, – говорится там, – присуще существование". Отсюда ясно, что Спиноза уже при рассматриваемом доказательстве руководствуется той мыслью, что есть только одна субстанция. Следовательно, отождествление субстанции с Богом производится им не только в 14‑й теореме, но еще раньше: оно имеется в виду уже в первом доказательстве 11‑й теоремы. Что же касается 14‑й теоремы, то про нее сделаем кстати два замечания: 1) Она представляет собой ничто иное, как второе добавочное доказательство единства субстанции; Спиноза, как известно, очень любит одну и ту же мысль доказывать различными путями. 2) Ее доказательство опирается, между прочим, на то, что Бог существует, что в свою очередь доказывается в 11‑й теореме. Но так как при первом доказательстве 11‑й теоремы Спиноза, как мы сейчас видели, уже допускает единство субстанции, то, значит, в 14‑ой теореме он ссылается, хотя сам и не высказывает этого, не на 1‑е, а только на 2‑е и 3‑е доказательства 11‑й теоремы: в противном случае, т. е. опираясь при выводе 14‑й теоремы на 1‑е доказательство 11‑й теоремы, он допустит circulum in demonstrando ‹круг в доказательстве›.
5
Отождествление субстанции с Богом явно высказывается Спинозой, как мы сейчас упомянули, впервые в 14‑й теореме; но он имеет его в виду, хотя и не высказывает явно, уже в 11‑й теореме; бесконечность же всякой субстанции доказывается им еще в 8‑й теореме.
6
Мало того: и все те доказательства, при помощи которых Спиноза в 11‑й теореме доказывает, что Бог необходимо существует, останутся во всей своей силе, если их применять не к Богу, а прямо к субстанции. Их всего три. Первое из них, как мы уже упоминали в предпоследнем подстрочном примечании, уже само опирается на то, что природе субстанции присуще существование. Второе же ссылается на то, что ни в понятии Бога, ни вне Бога не может быть никакой причины, которая мешала бы ему существовать. В самом Боге ее не может быть потому, что в понятии Бога нет никакого противоречия. Вне Бога ее не может быть, ибо для того, чтобы она существовала, нужна субстанция, которая была бы такой же, как Бог, т. е. такой же природы, так как иначе она не могла бы действовать на Бога и этим путем уничтожить Его существование. Но если бы такая субстанция была, то это значило бы, что Бог существует. Ясно, что это рассуждение может быть целиком применимо и к субстанции вообще. В ее понятии нет никакого противоречия; а чтобы ее существование уничтожалось извне, надо, чтобы уже существовала субстанция такой же природы, как и та, о которой у нас идет речь; а это значило бы, что она существует. Третье же и последнее доказательство опирается на то, что мы сами существуем; но мы существа конечные, а было бы нелепо, если бы конечное обладало силой существовать, а бесконечное (т. е. Бог) не обладало такою силой. Но так как раньше отождествления субстанции с Богом уже доказано, что всякая субстанция бесконечна, то это рассуждение целиком применимо к субстанции даже и в том случае, если мы ее не называем Богом. Из всего этого ясно видно, что все положения Спинозы уцелели бы сполна, если бы он отбросил слово "Бог" и говорил бы повсюду только о субстанции, нигде не называя ее Богом. Это и понятно: от того, что он отождествил ее с Богом, она не могла получить никаких новых предикатов, так как под Богом он не подразумевает ничего нового сравнительно с субстанцией.
7
Не по разуму усердные ревнители благочестия, надеюсь, и без длинных объяснений поймут, что я упоминаю о Христе не для того, чтобы приравнять к Нему Спинозу, а для того, чтобы напомнить о том принципе, которому мы не только нравственно, но даже логически обязаны подчинять свою подозрительность, коль скоро сами-то мы верим в добро.
8
Об этом случае Спиноза упоминает в письме 76 (Альберту Бургу). Имя Иуды Верного принял, перейдя в иудейскую веру, молодой испанский дворянин дон Лопе де Вера-и-Аларкон, вскоре казненный инквизицией в Вальядолиде. Спиноза не называл его евреем.
9
"Аргументы, доказывающие бытие Бога и отличие души от тела, изложенные геометрическим способом", помещены после Ответов Декарта на Вторые возражения против "Размышлений" (см.: Декарт Р. Сочинения. Т. 2. С. 127–134).
10
"Rationes Dei existentiam etc. probantes". Def. VIII: "Substantia, quam summe perfectam esse intelligimus, et in qua nihil plane concipimus quod aliquem defectum sive perfectionis limitationem involvat, Deus vocatur".
11
Ибервег, упомянув, хотя и без надлежащих доказательств, о том, что Спиноза не имел права приписывать слову "Бог" свое произвольное значение, объясняет поведение Спинозы очень странным образом: "Перетолковывание Спинозой религиозных терминов, – говорит он, – объяснимо и извинительно частью вследствие господствовавшей тогда нетерпимости, находившей в атеизме преступление и защищавшей догматы карательными законами, частью – и главным образом – вследствие власти, которую имело над самим Спинозой укоренившееся представление" (русск. пер. "Истории новой философии", стр. 88). Но не значит ли это сказать такую фразу: "Это перетолковывание объяснимо и извинительно частью вследствие того, что он лицемерил, частью же и главным образом вследствие того, что он не лицемерил"? Если Спиноза понял атеизм своего учения и тем не менее не хотел его уничтожить, то уже нельзя говорить о той власти, которую сохранило над ним укоренившееся представление о Боге. Если же оно сохранило над ним свою власть, то он должен был втянуть в изложение своего учения слово "Бог" и перетолковать это понятие не ради того, чтобы избегнуть чужих обвинений, а ради своей собственной совести. Когда некоторые современники Спинозы подозревали его только в лицемерии, то они ошибались, противоречили его нравственному характеру, но зато не противоречили самим себе; а Ибервег к их ошибке прибавляет еще и противоречие с самим собой.
12
У Декарта это отождествление реальных отношений с логическими сказалось, как известно, в следующих пунктах: 1) В уверенности, что в действии не может быть реальности больше, чем в причине, уверенности, возникновение которой вполне неизбежно, если действие понимается как следствие, а причина как основание; ведь в следствии не может быть того, чего нет в основании. 2) В уверенности, что если две вещи (например, материя и дух) мыслятся независимо друг от друга, то эти вещи и существуют независимо или раздельно друг от друга. 3) В уверенности, что бесконечное бытие существует первее конечного, мотивированной тем, что конечное мыслится как ограничение бесконечного. 4) В том, что иногда (например, в аксиоме 1‑й "Rationes Dei existentiam etc. probantes more geometrico") употребляется выражение "causa sive ratio", явно отождествляющее причину с основанием. У Спинозы же подобное отождествление реальных отношений с логическими сказалось еще заметнее в следующем: 1) Выражение "causa sive ratio" попадается гораздо чаще, чем у Декарта; например, в одной лишь 11‑й теореме части I "Этики", даже в одном лишь втором доказательстве этой теоремы оно попадается восемь раз. 2) В теореме 8 части I "Этики" он ссылается на то, что конечное бытие должно быть рассматриваемо как отрицание. 3) Первые же два пункта, в которых отождествление реальных отношений с логическими высказалось у Декарта, бросаются в глаза у Спинозы еще с большей ясностью, чем у Декарта. Именно в аксиоме 4 части I говорится: "Знание действия зависит от знания причины и заключает в себе последнее". Здесь явно действие понимается как логически связанное со своей причиной: иначе в знании действия могло бы не быть ни малейшего намека на знание причины. В 4 й же аксиоме той же части говорится: "Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть и познаваемы одна через другую; иными словами, представление одной не заключает представления другой". Это – то самое положение, которым руководствовался и Декарт, когда он утверждал раздельность и независимость существования духа и материи. А из сопоставления этих двух аксиом Спиноза выводит 3‑ю теорему части I, гласящую: "Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть причиной одна другой", – в которой вполне ясно высказано, что причинная связь тождественна с логической. И любопытно, что в первоначальной редакции "Этики", как это видно из переписки Спинозы с Ольденбургом, эта теорема фигурировала как аксиома; но она не показалась достаточно очевидной Ольденбургу, и Спиноза стал доказывать ее как теорему. А это показывает, до какой степени ему самому казалось очевидным совпадение реальных отношений с логическими. Часто жалуются, будто бы трудно понимать ход рассуждений спинозовской "Этики". Но если постоянно иметь в виду, что в ней повсюду и явно и втихомолку реальные отношения отождествляются с логическими, то следить за ней становится едва ли не легче, чем даже за любым хорошим курсом геометрии.
13
"Под субстанцией, – говорит Спиноза, – я разумею то, что существует в себе и мыслится чрез себя, т. е. то, понятие чего не нуждается в понятии другой вещи, чрез которое оно должно было бы образоваться". Декарт же определяет субстанцию "как вещь, которая существует таким образом, что для своего существования не нуждается ни в какой другой вещи". А так как и у Декарта, и у Спинозы зависимость в вещах (реальная) отождествляется с зависимостью в понятиях (с логической зависимостью), то ясно, что Спиноза целиком повторяет определение Декарта. Вся разница между этими определениями только в том, что отождествление реальных отношений с логическими, которое у Декарта чаще всего только подразумевается, и здесь у Спинозы высказано настолько же явно, как и в других случаях: оттого-то он и отождествляет в своем определении "быть в себе" и "мыслиться чрез себя". А в то же время, исходя из этого уже принятого Декартом отождествления реальных отношений с логическими, Спиноза, как мы уже прежде упоминали об этом, выводит бесконечность и единство субстанции (которую, как мы сейчас видели, он определяет совершенно по-декартовски) еще раньше, чем называет ее Богом. И надо сознаться, что если проследить за его доказательствами, то они оказываются вполне убедительными, коль скоро мы допустим вместе с ним и Декартом отождествление реальных отношений с логическими. Таким образом, ясно, что атеизм философии Спинозы возник от того, что он оперирует над чисто декартовским понятием субстанции и притом оперирует над ним в духе декартовского отождествления реальных отношений с логическими.
14
Виндельбанд, Вильгельм (Windelband, 1848–1915) – глава баденской школы неокантианства, философия понималась им как "критическая наука об общеобязательных ценностях" (нормах).
15
Geschichte d. n. Philos. В. I. S. 171.
16
Ламетри, Жюльен Офре де (Lamettrie, La Mettrie, 1709–1751) – французский врач и философ-сенсуалист, рассматривал человека как самозаводящуюся, говорящую и мыслящую машину.