Первый министр Франции служил государственному интересу – парадигме, которая начала формироваться в Европе еще в XVI веке под пером Никколо Макиавелли, Жана Бодена, а затем в начале XVII века Гуго Гроция. Для французской монархии, возглавившей в конечном счете борьбу против габсбургского универсализма, политическое мышление Ришелье оказалось наиболее приемлемым. В целом политика первого министра была результатом новой концепции человека и общественных отношений, в основе которой лежали прогресс и рационализм. Эта новая философия означала вмешательство человека в жизнь общества, в котором он существует, в противовес средневековым провиденциалистским воззрениям. Теория государственного интереса представляет собой такое политическое учение, которое требует подчинения всех религиозных, мировоззренческих, а также личных склонностей интересам государства. Но как Ришелье его понимал? Как ни странно это звучит, французского кардинала можно считать консерватором, поскольку он признавал сложившийся до него в стране социальный и политический порядок как данный свыше, что не мешало ему быть реалистом и идти на реформы внутри "данного свыше порядка", фактически преобразующие его.
Кардинал Ришелье пришел к власти в непростое для Франции время. Ему было крайне сложно проводить активную антигабсбургскую политику, несмотря на более чем вековую традицию соперничества Габсбургов и Франции. Для французских историков, начиная со времен Французской революции, первый министр являлся носителем централизации и унификации французской территории в пределах древней Галлии, хотя действительность была несколько иной. Французская монархия не могла одержать быструю и полную победу, она неоднократно находилась на грани поражения в силу многих препятствий, мешавших функционированию государства. Ведь королевство Франция представляло собой еще недавно всего лишь совокупность территорий под властью королевского дома и имело противников в самой монаршей семье – принцев крови Бурбонов, Конде и других. Все они могли в подходящие моменты претендовать на трон. Они поднимали мятежи, провоцируя других аристократов своим примером, имели родственные связи с королевскими и княжескими домами Европы, что усиливало их позиции и часто делало почти неподвластными и неподсудными короне.
Так, после убийства фанатиком-католиком Равальяком в 1610 году короля Генриха IV Бурбона страна под неумелым регентством его вдовы Марии Медичи при малолетнем Людовике XIII окунулась в море смуты, которая проявилась в постоянных аристократических мятежах. Ришелье пришлось на протяжении всего своего правления бороться с бесчисленным количеством аристократических заговоров с целью отстранения его от власти, а то и просто физического устранения. В ответ кардиналом была налажена прекрасная шпионская сеть, проведен целый ряд государственных реформ, подорвавших влияние "дворянства шпаги". Строжайший надзор за представителями знатнейших фамилий и сведение к минимуму их антигосударственной деятельности были для кардинала в числе важнейших дел.
Кроме того, против непокорной знати были осуществлены и другие меры: запрещение дуэлей и разрушение всех замков, находящихся вдали от границ королевства. Еще в предыдущем столетии дуэли между аристократами превратились в настоящую манию и были осуждены церковью. У Ришелье были личные причины не любить дуэли – в одной из них его отец отправил своего противника на тот свет, а в другой погиб его старший брат. Реки крови, которые проливала знать, участвуя в дуэлях, дали кардиналу возможность укрепить короля в решимости действовать в интересах государства. Поэтому февральский эдикт 1626 года гласил о тяжелой каре в отношении дуэлянтов. Зафиксированный властями вызов на дуэль влек за собой потерю должности, конфискацию половины имущества виновного и изгнание из страны на три года. Дуэль без смертельного исхода наказывалась утратой привилегированного положения, иногда смертной казнью; а вот дуэль со смертельным исходом попадала под статью об оскорблении Величества.
Знать отреагировала однозначно. В знак протеста против королевского эдикта победитель в двадцати двух дуэлях граф де Бутвиль 14 мая 1627 года устроил перед Лувром дуэль, в которой участвовало шесть дворян. Один из участников этого действа был убит, другой ранен. Де Бутвиль и его кузен де Шапель, также участвовавший в дуэли, бежали из Парижа, но скоро были схвачены и брошены в Бастилию. Де Бутвиль принадлежал к прославленному роду Монморанси-Люксембург, и поэтому суд над ним мог иметь большое политическое значение. Конечно же принц Конде и другие аристократы, не говоря уже о жене де Бутвиля, бывшей на третьем месяце беременности, взывали к королю с просьбой проявить милосердие. Людовик XIII на это только заметил: "Мне жаль графиню, но я обязан защитить мое достоинство". 22 июня 1627 года де Бутвиль и де Шапель были, согласно закону, казнены на Гревской площади. Юность и мужество казненных дуэлянтов вызвали в Париже глубокое сострадание и потрясли общественное мнение.
Но преуспел ли кардинал в искоренении дуэлей? Возможно, на какое-то время дуэли и приостановились. Но уже в 1629 году Ришелье указал Его Величеству на слабость, допущенную королем в применении законов, особенно эдикта о дуэлях. В этом вопросе первый министр, стараясь оправдать смерть де Бутвиля и других казненных дуэлянтов, активно использовал пропаганду. Исходивший из официальных кругов памфлет оценивал дуэли как оскорбление Бога, короля и всех французов. Другой любопытный памфлет в виде письма жителя Голландии доказывал, что дуэли в среде французской знати на руку главному врагу Франции – Испании. Ведь в то время как французские дворяне шпаги убивают друг друга, Испания готовится установить мировое господство.
Ришелье преуспел в другом. Еще более дуэлей кардинала беспокоила укрепившаяся в 1610-1624 годах автономия гугенотского "государства в государстве". То было новое, вышедшее в начале его министерства на первый план препятствие на пути централизации и унификации Французского королевства. Еще по дарованному бывшим гугенотом королем Генрихом IV Нантскому эдикту 1598 года французские кальвинисты-гугеноты получили свободу вероисповедания и широкую автономию. Со временем автономные права значительно расширились. Кроме того, среди гугенотских общин насчитывалось около тысячи шестисот аристократов и менее знатных лиц. К ним относились семейства Бульон, Шатийон, Ла Форс, Ла Тремуйль и другие. Они являлись владельцами великолепных особняков в Париже и значительных сеньорий в сельской местности, занимали придворные должности и важные посты в местной администрации. Для защиты своих привилегий они могли выставить собственные армии из числа своих многочисленных арендаторов. Но большую часть гугенотов составляли буржуа и ремесленники. Вообще же французский протестантизм был гораздо сильнее привязан к городам, нежели к сельской округе. И от этого был более опасен в смысле неподчинения законам "наихристианнейшего" монарха. Для большинства французов единство их королевства соответствовало девизу "Один король, один закон, одна вера", и допущение королевской администрацией существования вольностей гугенотов было для них ярким свидетельством слабости центральной власти.
Регентшу Марию Медичи гугеноты совсем не принимали всерьез – она даже не смогла разогнать протестантскую ассамблею в Сомюре в 1611 году, выставившую центральной власти непомерные требования, содержавшие отказ платить целый ряд налогов. Гугеноты возвратились в свои провинции, намереваясь, словами Ришелье, "нарушить мир в стране и поймать рыбку в мутной воде". Даже после того как в 1617 году в результате государственного переворота Мария Медичи и ее фаворит Кончино Кончини были отстранены от власти повзрослевшим Людовиком XIII и его министром Люинем, положение в государстве едва ли улучшилось. И Люинь, и сменившие его в 1621 году братья Брюлары оказались бессильными перед сложившейся ситуацией во Франции и Европе в целом. Внутренняя и внешняя политика Французского королевства фактически зашла в тупик.
Ришелье это исправлял, насколько понимал и мог. Единства Франции он добился в первую очередь путем ликвидации гугенотского "государства в государстве". "Пока гугеноты имеют во Франции власть, король не может ни быть господином в своем королевстве, ни предпринимать каких-либо славных действий за его пределами", – считал кардинал. Эти соображения вполне соответствовали дипломатической стратегии первого министра. Он планировал нанести решительный удар против Империи и Испании в тот момент, когда на полях сражений будут ослаблены все воюющие стороны – как противники Франции, так и ее союзники. Поэтому во втором периоде Тридцатилетней войны против католического блока, усиленного созданной Валленштейном семидесятитысячной имперской армией, безуспешно, но героически воевали лишь Дания и ряд протестантских немецких князей. А Ришелье тем временем проводил "дипломатию пистолей" – предоставлял денежные субсидии союзникам.
Затяжная осада Ла-Рошели правительственными войсками в 1627-1628 годах, осложненная параллельной войной с Англией, не оставила в Европе равнодушными никого – ни подданных, ни государей и политиков. Ла-Рошель была оплотом протестантского сепаратизма, показателем слабости королевской власти, поводом для вмешательства как католических, так и протестантских государств во французские дела. Кому это было нужно? Даже во время осады сторону Ришелье держала Испания, а Ла-Рошели – Англия. Поэтому кардинал не зря частенько говаривал, что "взятие Ла-Рошели – будущее порядка во Франции".
Нельзя забывать и о том, что, несмотря на весь свой рационализм, Ришелье был кардиналом Римско-католической церкви, а Франция была страной католической. Кроме того, политические смуты времен религиозных войн и начала царствования Людовика XIII заставляли кардинала в первую очередь думать о преодолении внутренней оппозиции как при дворе, так и со стороны гугенотов. И все же осада столицы гугенотов и ее результаты показали, что первый министр Франции был не религиозным фанатиком, а веротерпимым реалистом. Безусловно, Ришелье не верил в то, что можно заставить гугенотов обратиться в католицизм, но в то же время был убежден в невозможности позволить им не подчиняться короне.
Поэтому даже после длительного и отчаянного сопротивления жителей города "Эдикт милости", дарованный им первым министром в 1629 году, был образцом веротерпимой и мудрой государственной политики. Этим актом Ришелье укреплял тылы французский монархии накануне прямого военного столкновения с Габсбургами. 28 июня 1629 года кардинал лишил по "Эдикту милости" гугенотов политических прав, но оставил им свободу вероисповедания. "Для меня не существует различий между католиками и гугенотами – все должны быть добрыми французами".
Узнав о содержании "Эдикта милости", папа римский Урбан VIII, помрачнев, пробурчал: "Каков ловкач!" Очевидно, он ожидал других, более репрессивных по отношению к гугенотам результатов. Римский понтифик по достоинству оценил действия французского кардинала. Не преминул их заметить и император Фердинанд II, как раз в то время отдаливший от себя прославленного Валленштейна, в котором и он, и другие князья Империи увидели "немецкого Ришелье". Вообще, с тех пор ни папа, ни император уже не верили ни единому слову кардинала. Ведь осада Ла-Рошели заставляла их долгое время думать, что Ришелье в Тридцатилетней войне фактически перешел на сторону Католической лиги. Поэтому с конца 1620-х годов отношениями со Священной Римской империей занимался исключительно отец Жозеф, правая рука кардинала и его "тень" – только ему еще отчасти верили католические политики. Вообще же подавляющее большинство враждебных пропагандистских выпадов против Ришелье отмечалось за пределами Франции, и основная их тема – обвинения в манипуляциях религией в политических целях. Но кто тогда, в условиях жестокого противоборства религиозно-политических партий, этим не занимался?
Джулио Мазарини восхищался тогда политической мудростью и ловкостью первого министра Франции, о чем не раз упоминал в письмах к отцу. Об этом же он не забыл чуть позднее сказать и самому Ришелье. На рубеже 1620-х и 1630-х годов Мазарини на всю жизнь обозначил для себя идеал политика и, пожалуй, человека.
В условиях Тридцатилетней войны внутренние преобразования кардинала Ришелье были довольно жесткими, что дало повод зачислить его впоследствии в ряды "тиранов". Политическая деятельность первого министра и его креатур заложила основы бюрократического аппарата во Франции, привела к уменьшению влияния губернаторов провинций, верховных судов и других высоких должностей. Этим была подорвана политическая мощь аристократической оппозиции: принцы крови, герцоги, пэры и знать были отстранены от важных административных постов. Их сменили преданные королю и Ришелье государственные секретари, сюринтенданты финансов и высшие советники, по своему происхождению преимущественно дворяне мантии. Они были не просто исполнителями воли министра, а политическими деятелями, которых он подбирал в соответствии с их способностями, с которыми часто советовался и которым доверял. В основу всей внутренней и внешней политики французского кардинала был положен государственный интерес. Интерес его Франции.
Несомненно, только сильное централизованное государство могло возглавить антигабсбургскую коалицию и одержать победу в европейской войне. В своей дипломатии Ришелье сумел подняться на уровень понимания и совмещения государственных и общеевропейских интересов. Принадлежа к элите Римско-католической церкви, кардинал тем не менее поддерживал главный принцип Аугсбургского религиозного мира 1555 года "чья власть, того и вера" в Германии, провозгласив лозунг "немецких свобод" и протестантов в Европе в целом. "Война в Германии – не столько война религиозная, сколько война против чрезмерных амбиций Австрийского дома", – полагал Ришелье.
Обозначившийся при нем антииспанский курс внешней политики вызывал ожесточенное сопротивление придворной партии ультрамонтанов и их главы Пьера Берюля. В дальнейшем папа Урбан VIII в 1631 году под давлением Габсбургов пытался убедить Ришелье отказаться от поддержки протестантских княжеств Германии. Но контакты с князьями со стороны Ришелье не содержали конфессиональных моментов – первый министр активно общался и с главой Католической лиги Максимилианом Баварским, стараясь настроить его против имперских амбиций Фердинанда П. Поэтому политика римской курии оказалась безуспешной.
Несмотря на поставленную цель достижения гегемонии Франции в Европе, Ришелье был одновременно поборником идей европейского равновесия и естественных границ. Он мечтал о создании в будущем системы коллективной безопасности на континенте. Ему чужда была политика экспансионизма, которую впоследствии проводили Людовик XIV и Наполеон Бонапарт. В последнее время историки выделяют в политике Ришелье четыре основных аспекта, сформулированные самим кардиналом-министром: мир в христианстве, всеобщий мир, безопасный мир, скорый мир. Но оценка мира в политической теории кардинала представляла собой альтернативу универсалистским устремлениям Священной Римской империи и Испании. Мир – это гарантия спокойствия в христианских странах, но под главенством Франции. Однако Ришелье не считал Францию воинственным государством, способным выдержать длительную войну, поэтому ей и нужен был мир. В целом внешнеполитическую концепцию первого министра Франции можно оценивать как реалистическую. В результате Тридцатилетней войны в Европе впервые возникло настоящее равновесие сил, а Франция обрела свои "естественные границы". Но до этого еще было далеко. Скажем, однако, что политика Ришелье всегда была очень гибкой – он исключительно умел сообразовываться с возникшими внезапно обстоятельствами. Подобную гибкость, если не большую, он заметил в Джулио Мазарини.
Не все свои мысли и соображения кардинал сумел реализовать. Ведь уже то, что он осуществил, под силу разве что гиганту, а не человеку со слабым от природы здоровьем и несметным числом врагов. Его экономическая политика не всегда находила благодатную почву в условиях военного времени. Его "финансовый проект для мирного времени" не был реализован, поскольку сам министр не дожил до окончания Тридцатилетней войны. Суть этого проекта заключалась в установлении единого налога, охватывающего все слои населения Франции. При этом кардинал ставил задачу возможно больше сократить местные платежи, львиная доля которых не достигала казначейства. "Истинным способом обогащения государства является облегчение народа путем снятия… этих платежей… что должно стать главной целью при упорядочении государственных дел", – отмечалось в его "Политическом завещании". Первый министр проводил прямую связь между политической мощью государства и его экономической силой. "Золото и серебро являются одной из главных и наиболее необходимых сторон могущества государства", – считал кардинал.
Хотя экономические реформы в условиях Тридцатилетней войны было весьма сложно осуществлять, Ришелье все же предпринял некоторые шаги. По ордонансу 1626 года кардинал разрешил дворянству заниматься торговлей, что должно было укрепить экономическое положение праздного сословия и конечно же самой Франции. Это был шаг по втягиванию дворянства в формирующуюся буржуазную экономику. Такая политика дала свои плоды только при его преемниках и имела место в XVIII веке, когда Старый порядок во Франции шел к своей гибели. Во время Великой французской революции оказалось, что "чистых" дворян в королевстве осталось не так уж и много.
Большое значение Ришелье придавал развитию французской внешней торговли. Многие исследователи его жизни и деятельности считают, что взятие Ла-Рошели имело и другую цель – сделать этот город воротами Франции в Атлантику. Но попытки обойти англичан в морской торговле оказались безуспешными. Очевидно, все силы его министерства ушли на укрепление государственного бюрократического аппарата и борьбу с Габсбургами: финансов явно не хватало.
Ришелье положил начало колониальной и морской политике Франции – ведь она являлась важным источником накопления богатств в ту эпоху. По инициативе первого министра французское правительство содействовало образованию нескольких торговых компаний, захвату Гваделупы и Мартиники. Кардинал вплотную приступил к созданию торгового флота. Он первым из французских государственных деятелей поставил задачу превратить Францию в морскую державу, располагающую военным и торговым флотом, а также хорошо оборудованными портами и перевалочными базами. Еще в 1626 году накануне решительной схватки с гугенотами он создал и возглавил Морской совет, ставший прообразом будущего морского министерства, по указанию министра была проведена модернизация портов Тулона, Гавра, Бреста, чуть позже – Ла-Рошели.
И все же кардинал Ришелье оставил страну в состоянии хозяйственной разрухи, вызванной годами разорительных внутренних и внешних войн. Это дало основание его противникам считать, что экономика и финансы страны в значительной мере были принесены в жертву его амбициозной внешней политике. Но политика Священной Римской империи была еще более амбициозной, и нанести ей поражение было первостепенной задачей многих централизованных государств Европы. История подтвердила правильность дипломатической стратегии первого министра-кардинала. И та же история оспаривала и до сих пор пытается оспорить его вклад в создание новой Франции.