Уж медицина-то точно понимает: что и к чему. Понимает - это заметно. Когда комиссии приезжают в эти районы - обязательно с термосами и своими бутербродами. Простодушные белорусские селяне накрыли столы (по телевизору мы эту стыдобу наблюдали), а медики отнекиваются: дескать, сыты-напоены еще с Москвы. Дескать, у вас тут так мило! И белорусское сало такое на вид аппетитное! Обязательно приедем с семьями отдыхать к вам!
Не один только героизм нашей медицины высветила чернобыльская вспышка. Да, многие врачи, рядовые там, на месте оправдали и теперь оправдывают свое высокое звание. Но и вот факт: только медик в правительственной комиссии не подписал заключение о хотя бы запоздалом выселении Припяти, требовал дождаться, когда ветер повернет на город и наберется столько бэр, сколько предусмотрено в инструкции. А что министры здравоохранения Украины и Белоруссии говорили, как информировали-инструктировали свое население: можно было подумать, что не радиация просыпалась, а манна небесная!
О, это чиновничье упоение причастностью к тем, кто принимает решения, за кем авторитет власти, у кого в руках "тайна" (в наше время поименованная информацией), от кого исходит "чудо" - решать чужие судьбы! Первые недели, месяцы Чернобыля у нас в Белоруссии, как нигде, может быть, напоминали 1941-й. Прежде всего - горе и растерянность матерей и детей, сорванных в беженство, в единочасье потерявших свой привычный надежный мир. Сколько раз это происходило в нашей истории!
Да, уж в этом 1941-й повторился сполна. По неподготовленности нашей к грамотным действиям и всегдашней готовности лишь к одному - лжи во спасение. Просто-таки фантасмагорической лжи народу, самим себе. "Враг трусливо наступал" - классическая журналистская формула августа 1941-го. И столь же классическое о соловьях, поющих над Припятью весной 1986-го.
…Сцена в приемной ЦК Белоруссии - я тоже устремился к человеку, действия, поступки которого в те дни выгодно отличались от всего, что можно было наблюдать. Возможно, потому что Александр Трифонович Кузьмин - фронтовик и помнил, сколько бед нам причиняла всегдашняя привычка опасаться неудовольствия высшего начальства больше, чем атаки врага…
Сюда вошла (нет, вкатилась, шумно продолжая беседу) очень какая-то круглая группа толстенько-круглых людей. Ощущение округлости, круга возникало, наверное, оттого, что у группы был выразительный, закручивающий всех вокруг себя источник энергии, центр - сам министр здравоохранения БССР. Тесня друг дружку, ревниво подминая чужие голоса, окружение его завершало разговор, ранее начатую тему: как справиться с несознательностью матерей из тех районов? Приехали с детьми, прибежали, ну, ладно, детей привезли и оставьте - вас-то самих мы держать здесь не обязаны! Не хотят уезжать. Сеют только панику, получается, что там очень плохи дела, и не только в трех районах, о которых проинформировали Москву, а в десятках районов… Ну да ничего, уговорим! Физиономии, голоса, торопливость холуйская, самозабвенная готовность авторитетно лгать тем женщинам, только бы начальство было довольно, - я глядел на них, по-видимому, очень зло, как на банду какую-то. Потому что товарищ Савченко вдруг затревожился, наверное, сам взглянул на происходящее посторонним взглядом, услышал не из центра круга, а извне… Он гневно глянул на своих, но где там, они были невменяемы, как токующие глухари!
Скрылись за тяжелой дверью, а когда снова появились, и министр снова увидел сидящего у окна человека, который слышал , не выдержал, подошел ко мне.
- Вы кто?
Да, да, тот самый, да, который писатель (кажется, впервые назвался с удовольствием), который пишет, может написать …
Нет, не зря он тогда забеспокоился. Как в воду глядел: вот, описываю сцену, которой был свидетелем. А то, что он занервничал, заметив свидетеля, лишь подтверждало: знал, отлично знал он, что не то, не так делало его ведомство. Обслуживая, защищая не интересы населения, а ложно понятый престиж властей, других ведомств. Когда медицина этим - не своим - делом занялась, сказать трудно. Но, судя по всему, это не вполне кончилось и сегодня…
Увенчивает всю эту медицинскую пирамиду лжи во спасение (во спасение лица атомного ведомства, при этом теряя лицо медицины) сам вице-президент АМН СССР товарищ Л. А Ильин.
Вице-президент Ильин убежден (убежден ли, не знаем, но нас пытается убедить): "… сколько-нибудь значительного увеличения количества больных раком не предвидится, так как оно намного ниже пределов колебания естественной частоты онкологических заболеваний". А уж генетические эффекты радиации, по мнению вице-президента АМН, и вовсе смехотворны: "… вероятность их появления ничтожна" ("Известия" от 18 сентября 1986 года).
А вот как об этом высказывается академик Н. М Амосов: "Страшен малейший подъем радиации, даже если его уровень остается безопасным" ("Литературная газета" от 27 мая 1987 года). И он всего лишь повторяет то, что прежде и всегда писалось, пока еще не приходилось спасать лицо атомной энергетики, в учебниках по радиобиологии. Кстати, и в статьях самого Л. А. Ильина это можно прочесть. Прежних. Дочернобыльских. Вот золотые слова из сборника "Гигиенические проблемы радиационного и химического канцерогенеза" (М.: 1979. с. 25): о "непревышении дозового предела и снижении дозы до возможно низкого уровня", о "гуманных традициях советской гигиенической науки", предусматривающей "отсутствие порога для стохастических эффектов действия радиации", то есть (если я правильно понял) отсутствие порога для нежелательных последствий радиации.
Ну а как быть с населенными пунктами а Могилевской области - в шести районах, - где хроническое облучение значительно выше нормы?
Когда честный толковый врач (таких много, но строгие подписки "не разглашать!" держат их за глотку) попытался сделать элементарное, что делать необходимо - завести контрольную карточку, ту, что имели солдаты и люди, занятые дезактивацией зараженной местности, когда он захотел наладить контроль за бэрами, получаемыми и колхозниками, трактористами, комбайнерами, работающими в радиоактивной пыли, - это вызвало юпитеров гнев могилевского медначальника. Рассказав об этой здравой и элементарно необходимой инициативе как о чем-то совершенно недопустимом, он заявил собранию медиков в поучение: "Вы подумайте, что затеял! Я ему укорочу руки!"
И укорачивают. Все усилия не на выяснение очагов беды, а на сокрытие. Спасать надо атомную энергетику! Вот и слово емкое изобрели "радиофобия" - для тех, кто больше не верит слепо специалистам .
А ведь знаем, все на местах знают и понимают меру угрозы, опасности. Иначе не возник бы вахтовый метод работы врачей, например, в городе Брагине. Вполне оправданный сам по себе метод: каждый месяц бригада меняется, выезжают, чтобы вывести бэры-рентгены из собственного организма в безопасной местности. Но сразу возникает вопрос: ну, а население, а дети - они ведь живут постоянно! Не вахтовым методом.
Это не значит, что и врачей следовало бы заставить жить постоянно. Наоборот: надо переселить людей, детей особенно. Раз ситуация такова.
Последние изобретения заинтересованных ведомств: будем строить интернаты-госпитали для школьников в зараженных районах. Ничего не жалко. Только бы не вывозить людей и не подрывать "авторитет атома". И действительно, действуем даже щедро и энергично, но внутри схемы, системы, навязанной государству Главатомом. Под покровом тайны, которая и не позволяет ориентироваться в сложной обстановке, действовать с открытыми глазами, а значит, результативно. Скажем так: возможно, переселять в каких-то случаях и не надо, но чтобы знать, так ли это, а не гадать, надо отказаться от ведомственной секретности.
Люди всё равно уезжают, но больше молодые (девушки особенно, им рожать), те, кому легче сорваться с места. Центральное радио как-то объявило, что "в Мозыре решена жилищная проблема". В Припяти решена еще радикальней. Уезжают, и правильно делают. Не удерживает и рубль в день, который мы дарим за проживание в некоторых районах сверх зарплаты. (Народ окрестил эти деньги "гробовыми".) Но говорят, их скоро отменят не потому, что риск уменьшился, а чтобы успокоить. Видите, мол, стало безопаснее, раз "гробовые" отменили! Кроме того, ближайшие соседи недоумевают, протестуют, а нам что, не приходится терять свои и покупать чистые продукты? Почему же нам не платят?
Кто может, кто легче на подъем - бегут, а старых и малых удерживаем "гробовыми" рублями и тайной. Чего не сделаешь, чем не заплатишь, чтобы построить еще с десяток Чернобылей?
А ведь все равно спохватимся - ив этих местностях (беда заставит) и со строительством АЭС опомнимся. Но ведомства, бюрократия и тут, как в мелиорации, будут сопротивляться до последнего. Такова уж природа бюрократии. Даже если вопрос встает о жизни и смерти народа, суть и повадки ее ни в чем не меняются.
Это хорошо заметно и в поведении Агропрома, союзного и республиканского, по отношению к той же чернобыльской ситуации. Если медицина все-таки работает не столько на себя, сколько "на дядю" - на престиж атомной энергетики (конкретные вице-президенты, конечно, что-то выгадывают на этом и для себя), то Агропром имеет прямую корысть от той бездушной недальновидной практики, которая возобладала в пораженных районах. Здесь снимают урожай, выполняют планы по мясу и молоку и пр. (Кстати, радиация стимулирует рост некоторых злаков, это замечено и даже взвешено: кое-где получили небывалые урожаи зерновых.)
Вывозим зараженную продукцию, а потом не знаем, что с ней делать (но зато отчитались за тонны!). Абсурд! Но абсурд опасный. Ведь мы вместо того, чтобы локализовать радиоактивные местности, постепенно выводить, хоронить радиацию, размазываем ее по всей республике и шире - по стране.
Практика Госагропрома напоминает нам действия некоторых председателей колхозов и совхозов вблизи Чернобыля: те посылают косарей-"партизан", чтобы решить сенную проблему, в зараженную зону. Очень уж хороши там травы!
Надо сказать, что республика обращалась в Госагропром с просьбой: 1) исключить из плана земли, особенно зараженных районов; 2) позволить уничтожить тысячи тонн зараженного мяса, которым забиты холодильники Могилевской и Гомельской областей. (Мясо коров, скота, который вывозили из пострадавших районов еще в 1986 году.) По обоим вопросам - бюрократический туман. Я и сам его вдохнул, этого усыпляющего тумана, когдаа обратился в Госагропром с письмом.
За подписью академика ВАСХНИЛ Н. А. Корнеева получил такое разъяснение: в холодильниках Белоруссии зараженного мяса - "всего лишь" три тысячи тонн…
Белорусские агропромовцы называли другие цифры - семь тысяч тонн, академики АН БССР - все двадцать! Сколько на самом деле и кто съел разницу - пушные звери, как утверждает товарищ Корнеев, или пошло в домешку к фаршу, в добавление к колбасе, как белорусские агропромовцы утверждают; чуть-чуть и в самые дорогие сорта - "потому что их меньше покупают!" - знать это никому не дано. Большой секрет!
Мысль о том, чтобы это страшное мясо, наши будущие болезни, просто уничтожить (думаю, что каждый житель Белоруссии даже заплатил бы за это - только бы не съесть ненароком), мысль эта деятелям из Госагропрома кажется, конечно, кощунственной. И не мяса им жалко - плана!
А тем временем из зараженных районов получаем новые и новые такие же продукты: везем туда чистые, эти вывозим и разбавляем, размешиваем с чистыми.
А почему бы не иметь в районах этих просто закрытые зоны, заповедники для тех же "пушных зверей". А людей пригласить переехать на Витебщину. Обком Витебский много раз просил об этом: край богатейший, белорусская Швейцария, а население разреженное, потому что в войну здесь погиб каждый второй житель. Обкомы Могилевский и Гомельский не соглашаются терять рабочую силу. Но она все равно теряется: молодежь уезжает, и речь тут идет в основном о детях и стариках, для которых даже норма, установленная тут как допустимая, - убийственна. И как можно уговорить ребенка есть только чистые продукты (если они останутся чистыми в зараженной местности) и не съесть ягоду, грушу - разве только оботрет о курточку? Или ходить по асфальтовым дорожкам (если они есть)? Или, приехав на спецавтобусе из школы, не бегать по пыли, по траве, по лесу?..
Это невозможно. Как невозможно в этой обстановке вырастить и психически здоровых людей, когда всё стало ребенку врагом: трава, вода, небо, дождь…
И еще я прочел в том ответе Агропрома: "Вот бы объединить усилия ученых и писателей в направлении внедрения рекомендаций по уменьшению поступлений радиоактивных продуктов деления в объекты сельскохозяйственного производства - это была бы реальная помощь". И даже такое написали "Вашу руку, товарищ!"
Прекрасная эмблема: три руки крепко держат одна другую - Главатом, Агропром и Медицина. Сюда бы еще руку Союза писателей - ведомственная идиллия!
Итак, подошел критический момент принятия решения. Атомную программу надо пересматривать.
И уж с чем совершенно и категорически согласны все не втянутые в ведомственные интересы, игры ученые: атомное строительство недопустимо в европейской части нашей страны. Тут, наоборот, надо останавливать, закрывать, убирать те станции, которые действительно грозят катастрофой .
Необходимо снять завесу ведомственной тайны над землями и населением, пораженными чернобыльским выбросом. Куцые интересы ведомства тут прямо противоположны долговременным государственным. Национальным. Не говоря уже о гуманных принципах - они вопиют! Белоруссии (и именно в Гомельской или Могилевской областях) нужен свой полноценный центр по контролю за долговременными последствиями аварии и независимое от атомного ведомства медицинское обслуживание населения.
И, наконец: о монополии в науке, на этот раз в вопросах энергетики. Академик А. Е. Шейндлин проявил инициативу в создании Московского энергетического клуба (аналог Римского клуба), где бы могла концентрироваться мировая научная информация по этим проблемам, могли проходить испытание дискуссией все новые идеи.
Думается, что такое научное общение даст немало, способно предостеречь от односторонних решений в делах энергетики.
Но главное - создать в науке обстановку, когда "победившее", направление не только не ограждалось бы от контроля "побеаденных" от критики, но, наоборот, как раз бы становилось объектом пристальнейшего внимания общественности.
Разве возможен был бы Чернобыль и всё, что за ним (бесконтрольное размещение АЭС там, где их не должно быть, погоня за мнимой дешевизной конструкций, пренебрежение аварийной защитой и подготовкой технического персонала, не говоря уже о том, что вовсе не учитывался тот общий распад трудовой морали, при котором АЭС превращаются в орудие самоубийства) , если бы научная "оппозиция" имела право на критику всего этого, на критику победившего когда-то в атомной энергетике александровского направления?
Тут наша наука вполне могла бы - обязана! - позаимствовать у парламентской демократии. Там именно правящая партия оказывается как бы в невыгодном положении: ее-то как раз и критикуют все, следят за каждым шагом.
Повторяю: всё, что я здесь написал, - результат бесед со многими учеными. Они об этом могли бы сказать и сами - точнее, аргументированнее, против чего-то возразили бы. Кто-то категорически не согласится. Но проблемы эти терзают всех.
Вот и обговорить бы открыто, без "чуда, тайны, авторитета" - этих всесильных бюрократических аргументов.
3-7марта 1988 г., [1991]
Не ослабляйте напора…
Слишком многое загадочно и необъяснимо для нас, неспециалистов (но, оказывается, и для некоторых специалистов), в действиях, поведении, в системе доказательств тех, кто планирует и строит для нас АЭС, обводняет и осушает земли ради возрастающих потребностей наших, издавна освоенные и неплохо кормившие страну черноземы и прочее, и тому подобное.
Летели мы в Индию. Когда я вошел в самолет, глазами встретился с нестарым черноволосым человеком, смотрящим на меня как на знакомого. Поздоровались с той степенью торопливой неуверенности, которая чаще всего свидетельствует, что обознались. Но человек тут же подошел к моему месту, назвал меня по фамилии и предложил выйти поговорить. Я человек деревенский, и это звучит для меня по старой памяти чуть-чуть угрожающе. Но куда тут, в самолете, выйдешь? Приткнулись где-то в переходе из салона в салон. Незнакомый знакомец сразу же заговорил о моей новомирской статье. [1988. № 9. "Честное слово, больше не взорвется…"]. Представился: работает в организации по обеспечению безопасности АЭС, назвал должность очень даже высокую. Конечно же, он не соглсен с направленностью мыслей неспециалиста. Я не очень вслушивался в его доводы, в знакомые интонации: возрастающая потребность в энергии, наше долгое отставание по атомным станциям, неизбежность риска при освоении новых технологий… Лицо и глаза человека - вот что меня притягивало, хотелось обеспокоенно спросить: "Наверное, довелось и вам Чернобыля хватить?" Что-то легасовское угадывалось, то, что когда-то в больнице подметил в человеке причастном… Слова же были какие-то заученно холодные, без всякого стремления к убедительности.
Но вот стюардесса попросила всех сесть на свои места и пристегнуться. Мой собеседник приблизил болезненно-бледное лицо, воспаленно горящие глаза свои к моему лицу и, понизив голос, не то попросил, не то воззвал - совершенно неожиданно, почти заговорщицки:
- Не ослабляйте напора!