Дневник А.С. Суворина - Алексей Суворин 5 стр.


* * *

В 2 /2 часа концерт в La Scala, куда я взял вчера билет. Говорили с Петром Петр. вчера об итальянцах, симпатичный народ. Во время празднеств в Неаполе Вильгельму II свистали сильно. Народу перед дворцом было мало. В Риме тоже свистали. Офицеры недовольны им, особенно тем, что говорил тот по немецки. Газеты конфисковались за резкие статьи, но те продолжали тем не менее. Продавцы держали их в боковых карманах. Деп. Андраши писал, что Вильгельм II теперь может сказать, что из нас плохой союзник. Войск насилу набрали 25 тысяч, флот не стреляет из орудий, боясь, что они разорвутся, да и заряды стоят по 2000 лир, а в Италии денег нет. "Серебряная свадьба с помощью меди". Серебра совсем нет и сдачу дают медью или просят доплатить пол-франка или франк. Кареты привозят из города в город, лошадей также.

* * *

Вчера в "Secolo" прочли, что "в Крыму государь и Ксения провалились с моста. Государь спас государыню, будучи сильным пловцом. Казаки подоспели… Коронные бриллианты, посланные в Чикаго, украдены, будто бы… В одной деревне евреи поссорились с крестьянами. Их вывели в количестве 200 человек в поле и там были обезглавлены эти жертвы русского варварства". Вот какой вздор о нас печатают! К русским итальянцы хорошо относятся.

* * *

Слушал концерт в 7 ч. Della Scala - Моцарт, Гайдн, Вагнер, Бетховен и неизвестный мне Bazzini - с поэмой "Francesca da Rimini." В театре много выходов. Сцена очень длинная; думаю, раза в три длинное, чем наша Мариинская. Музыканты на сцене.

* * *

Встретил В., остановились. Брала уроки физиологии. Немец читал аккуратно, честно зарабатывал гонорар в 20 гульденов. Говорил о девстве, приводил факты, при этом опускал голову. Она сама его спросила смело об этом. Удивилась от полученных сведений. Такая малость, но в животном царстве только у женщин это есть. Не будь этого, дело изменилось бы чрезвычайно. Редкая девушка не соблазнилась бы. Теперь все-таки страх удерживает. А когда не будет девства и есть средства не рожать, кто станет воздерживаться?

28 апреля.

Был на миланском кладбище. Впечатление красивое, спокойное. Исключая часовен или больших мест, все остальные равны, ни выше, ни ниже. Большею частью плиты с портретами; цветы, бюсты, кладбище для детей отдельно. Просто вроде мраморных крестиков, все равных; бронзовая женщина лежит под одеялом на подушке, с открытой грудью, крест. Крематорий смотрел, один при помощи дров, другой газом, остатки костей и пр. - известь. Вставляется в ящики из глины закладывается двумя камнями и мраморной доской, на которой надпись, ящик над ящиком, квадратами, как шахматная доска. Открытые отделения в три стены, довольно высоких, со сводами, где помещаются группы. Больше 10 000. Папа не позволял, но священники сжигаются по желанию. Есть ниши с урнами, мраморные и из терракоты. Труп сжигают в 40 минут. За кладбищем видны Альпы. - В Милане много зелени. Кроме чудесного и обширного городского сада с зоологическим садом, где много птиц, много частных садиков.

* * *

Вечер в театре Манцони. Давали драму в 3 д. Ибсена "Архитектор Сольнес". Гильда - необыкновенная девушка. Мне кажется, необыкновенные девушки и женщины существуют только в романах и драмах. Мужчина - автор ищет вечно идеалов, хочет "построить" женщину на свою стать, дать ей ум, фантазию, крылья, но женщины в действительности - самки и ничего больше, подчиненные существа, которые сами по себе - ничто или очень мало, но которые нужны для того, чтобы воодушевить мужнину, дать ему бодрость, энергию и силу. Это они делают любовью, страстью. Они умеют возбуждать, но не умеют держать мужчину на высоте, и те срываются с этой высоты, как сорвался Сольнес, и погибают.

* * *

Дождь и холодно. Купил книгу Ник. Нотовича "Alexandre I et son entourage". Посвящает какой-то француженке. "La Russie est peuple de chevaliers égarés au milieu du XIX siècle", - говорит он в предисловии. Вот удивительный наглец. Книга льстивая, плоская и достаточно глупая. Лорис-Меликов раз мне говорит:

- "Не знаете-ли вы Николая Нотовича?"

- "Нет, не знаю".

- "Это брат редактора "Новостей". Просился в шпионы, но боюсь надует, пожалуй, подлец".

Это было мое первое знакомство с именем этого негодяя. Книгой он думает вылезть в люди. Но, даже по нашим временам, это едва-ли ему удастся. Он не сообразил того, что его рекомендации того или другого в министры и послы, напр., Ону в послы в Константинополь, Плеве - в министры внутр. дел и т. д., пожалуй, не удадутся. Говоря о наследнике, сравнивает его рост и фигуру с Александром Македонским и льстит ему так, точно предвидит скорое его восшествие на престол. Всем тем, кто раскусил его, он пропел разные колкости, - Победоносцеву, Нелидову и др. Увы, нельзя ничего предвидеть, и может быть вся эта лесть так и останется в воздухе и не даст того, что ожидает автор. А, впрочем, кто знает: всяко бывает! Но прошлое у этого господина, уже слишком замаранное, его проделкам счета нет. Очень может быть, что чем больше их, тем труднее в них разобраться.

3 мая.

Приехал в Париж. На границе история с 5-рублевой бумажкой, за которую я дал 13 фр.

4 мая.

Встретил Алекс. Андр. Любимова и Башмакова на бульваре.

5 мая.

Любимов передал мне приглашение на обед к Шарко во вторник. И хочется, и колется. Заказал себе фрак и хочу идти. Буду страдать, но ради такого случая стоит. Вчера обедал у Песковского. Был с ним в отель Друо на аукционе и сегодня опять. Толпа огромная. Приходил какой-то Больман, дал ему 10 фр. Очевидно, один из русской сволочи в Париже. Павловский рассказывал о Черткове, с которым он познакомился в прошлом году у Ф. Н. Берга и который оказался мошенником: продал вместе с сыном моск. полицейместера (?) лошадей, взятых в татерсале, сыну Ристича. Лошадей полиция отобрала, россияне просидели три месяца в тюрьме и выпущены без суда. Встретил у Павловского художника Чумакова. Ему за 70 лет. Помнит Пушкина. Дочь за ливантинцем, который женился на ней без позволения родителей, запер ее там. Насилу выручили потом родители. Занимается живописью. Павловский хвалит французских девушек-гимназисток, прилежно учатся, совершенно новое поколение. Дочь Шарко знает по русски.

* * *

Видел Салон в Palais d’Industrie и на Champs de Mars, - бывшее здание машин всемирной выставки. Художник Монтигелло - наброски, вблизи чорт знает что, издали очень красиво, перспектива, краски. Прославился после смерти.

* * *

Был вчера в "Pôle du Nord", где на искусственном льду катаются.

6 мая.

Вчера обедал с Павловским в Olympia. Прекрасная зала, вверху с рядом лож. На сцене гимнасты и пр. Переделано из Montagnes Russes, которые дали владельцу капитал для этого. Женщины известного рода. Во втором этаже - выставка. Чепуха невероятная, смесь пошлости, детства и чего-то смелого. Вот часть женского тела в разных видах. На велосипеде впереди голая женщина наклонилась так, что задом выгнулась назад, в нее устремлены глаза двух людей, сидящих на том же велосипеде сзади. Голое женское тело в безобразном виде. Рама, завешанная темным полотном, с советом поднять и увидеть …; удачные карикатуры Додэ и Зола в японских костюмах. Кое-что как будто есть во всем этом, но преимущественно похабное и физиологические отправления. Скульптурное изображение бюста Сарры Бернар в карикатуре и шансонетной певицы Иветты Гильбер.

7 мая.

Катался в Булонском лесу. Хотел попасть во Франц. Комедию - не нашел билетов. Читал вечером "Les jeunes Revnes", "La plume" и "Mercure de France". В обоих хвалят роман "L’Animal" par Rachilde. Оказывается, что автор - женщина. Просмотрел "L’Animal" и читал статью в "Mercure de France" какого-то Camille Manclaire. Хвалит г-жу Рашильд за то, что она в своем романе поклоняется плоти и говорит "J’aime la luxure." "Все трагическое", - говорит он, - "воплощается в прикосновении человеческом ("dans l'attouchement humain"), а все трагическое не безнравственно".

Откровенно, хотя не убедительно. Но вот что: добродетель - воздержание, порок - невоздержание. Но невоздержание - почти общая участь. В пороке много прелести и удовольствия, но последствия очень известны, и их никто не отринет. Мужчин это истощает - сумасшествие, табетики, удары. Призывы к сладострастию - либо увлечения молодости, либо сластолюбивый цинизм старости. Роман г-жи Рашильд - плохой роман, плохо написанный, но у нее самой просто влечение …… сколько влезет, или приятные воспоминания о том времени, когда хотела, чтобы она …..

* * *

Был Татищев. Проболтали часа три. В /2 второго часа поехали с Любимовым в Сальпетриер. 6000 населения, часть - богадельня, часть - больницы, исключительно для женщин, только в последние годы отделение мужское - всего 40 чел. Есть идиоты - дети, для них школы. Большое здание. Шарко как раз подходил к воротам, как мы подъехали. Выше среднего роста, молодой, статный, серьезное лицо, матового цвета, бородка и усы. В белом переднике (в лаборатории в блузах - вот где работа настоящая, а не в гостиных и фраках). Несколько дворов, поле свое и огороды, аллеи каштановые, целый город с улицами, домами старого стиля, основан в XVI стол., в первой половине. Кабинет доктора. По стенам фотографии и снимки с картин известных художников, собранные Шарко во время путешествия по Италии и Испании. Это исцеления разные, есть истеричные, сумасшедшие, художники с натуры писали и верно: исцеление немого одним патером, который кладет ему палец в рот и прижимает там нерв, - истеричная немота излечивается этим приемом. На столе разные вещи, желтов. бумага, окрашенные в разные цвета стекла, там-там, треугольник металлический (начал выбивать мелодию, истеричка заплясала, а ударял в там-там, как колокол, она прислушивалась, сделала шаг вперед, начала креститься, опустилась на колени - погребение). Пузырьки с духами - нюхала один, подносила ко рту и как будто пила, от другого - с отвращением отвернулась. Разноцветные стекла тоже возбуждали разные ощущения, когда ставили их пред глазами. "Я не знаю, что она увидит". Красное поставил, говоря, что оно - или пожар, или кровь, - и тогда с ними делается истерика. Объяснил подробное состояние больной. Она 10 лет представляет машину, все воспринимающую в совершенстве. Другие же или другое явление, более или менее хорошо, у этой все отлично. Надавил пальцами зрачки ее глаз, и через минуту она спала, свесив голову: физиономия была спокойная, как нельзя более, нисколько не изменилась. Только истеричные воспринимают это. Не надо никакой силы или способности, всякий это сделает. У иных долго, у других, свычных, сейчас. Блестящий предмет - гораздо дольше. Он поднимал руку, повертывал голову то на один бок, то на другой, - она падала, не валясь, наклонив тело и пр. Это первое состояние. Он открыл ей глаза - каталепсия, члены приобретают то положение, которое им дают, как и самое тело, но неизменно при соблюдении равновесия. Когда равновесие теряется, т. е. когда дают телу такое положение, что оно нарушает закон равновесия, то человек падает, как в нормальном, так и в этом состоянии. Но трудные положения сохраняет, - согнутые колени, наклонения на бок, одна нога твердо на полу, другая упирается на пол только носком. Закройте ей глаза, - погружается в первое состояние. В каталепсии поднимет руку, - остается в этом положении. У здорового человека вытянутую руку можно некоторое время держать, но усиливается и давление, и сердцебиение, и рука начинает дрожать, а тут человек сохраняет совершенно спокойное положение, ровно дышет. Но может быть это шарлатанство? Для этого есть доказательства, открытые Шарко: стоит прижать лучевой нерв, пальцы сгибаются с такой силой, что я насилу мог высвободить руку. Прижимая нервы на лице, на лбу, вызывают улыбку, гримасы, такие движения, которые при всей воле не сделаешь. Лекция Шарко, - где и доктора, может быть, сами не знают, где такие нервы за ухом, а больная знает.

9 мая.

Был какой то мужик, служил у Адлерберга в Лондоне. "Говорят: французы любят русских, - я и приехал сюда. Обещают работу, а не дают. Когда граф помер, я остался не причем". Жаловался, что у него сапоги разорваны. Дал 3 фр.

* * *

Обедали: Де-Роберти, Скальковский, Татищев, Бестужев-Рюмин и я. Де-Роберти говорит, что есть кафе, где г…. ж…… что он был там с Paul Adam, молодым автором "Critique des moeurs". Поехали. Маленькое кафе. Г…. ж…… почти совсем, только прозрачные рубашки, груди наружу. Де-Роберти говорит, что водил сюда женщину из общества, в маске, чтобы посмотреть. Взяли пива, пробыли 10 мин. и в Moulin Rouge. Мельничные крылья с фонарями. Вход 2 фр. Гимнасты, потом канкан на сцене, - 2 мужчин и 2 женщины. Мужчины проделывают ногами, что и женщины. В зале танцы, образуется круг зрителей. Женщины в штанах, развевают юбками, нога выше головы, держит ее рукою и кружится на одной. Гулю - высокая брюнетка. Вид женщин очень милый, - добродушный; иногда физиономии не только красивые, но совершенно приличные, хотя в любое общество. В Moulin Rouge попадают уже те, что прошли кабачкп пониже, потом Casino de Paris, Olympia и т. д., карты, все отели. Градации тут есть. Своего рода воспитание. Народа масса. Великое переселение народов. Театры пусты, - в этих кабачках гибель всякого искусства За 2 фр. идет сюда всякий, пьет, смотрит и выбирает девку, которых сотни, если не тысячи. Ходят по две, по три вместе, многие с мужчинами. Мужчин все-таки больше. На столбах, поддерживающих крышу, гербы, деревянная мельница с массою франц. флагов. Своего рода увенчание национальными флагами распутства. Городовые в форме. Господин с надписью на фуражке: l’Inspecteur. Другой с золотыми лаврами на фуражке. Перилами отделяется несколько повышенный пол со столиками. Перед перилами бархатные диванчики. Де-Роберти перелез к девкам, Бестужев-Рюмин: "Escaladez, escaladez", но он обошел. Для тайного советника это казалось бы неприличным.

* * *

Старый армянин долго жил в Gr. Hôtel, водил девок к себе, - позволяли. Новый директор, когда девка утром вышла, остановил. Она к нему. Он - счет и выехал. Прошел год. Он скупил 1000 акций (всего 4000 акций), роздал их и выбран директором-распорядителем. Прогнал всех директоров и поваров, из которых один получал 200 000 фр. в год, т. е. крал. Сам ездил на базар. Акции повысились. Это мщение армянина. Капитал завещал гор. Парижу, - фамилия его - Бенардаки. Желал "спасти" своего брата, который жил с еврейкой, уговорил одного полковника за 3000 фр. жениться на ней. Пока это устраивалось, сам влюбился и захотел жениться. Полковник запросил 90 т. Бенардаки дал и женился. Это испортило ему всю карьеру, лишился придворного чина, уехал в Париж, где жена его слыла первой красавицей одно время. Видел двух его дочерей, очень хорошеньких. М-м Бенардаки вела не строгую жизнь…

* * *

Черткова, - муж идиот, - в Петербурге пользуется репутацией злого языка. Чертков купил ее у исправника, женой которого она была. Умная баба! Влияла на него решительно. Проиграла на бирже до 3 милл. руб.

* * *

В Париже бега каждый день. - Рулетка в игорных домах. Известные места Парижа только и живут женщинами, их развратом, а если прибавить, что Magasins du Louvre, Bon Marché и большая часть прочих, торгуют только для женщин, - то женщины управляют миром.

* * *

Боголюбов говорил, что начали дело, на каком основании в Саратове - музей назван Радищевским, именем революционера. На него и на школу Боголюбов, пожертвовал 160 тысяч. Дурново ответил, что это только формальность, - Боголюбов написал, что будет жаловаться государю. Государь прислал ему 15 т. фр., просил на аукционе купить что-нибудь Мейсонье.

11 мая.

Обедал у Шарко.

- "Школа Нанси имеет у вас последователей и сказателей?"

- "Как всегда", - сказал он, - "она доступнее и далеко идет, ее любят".

После обеда он вернулся к этому, упомянул Бергейма, сказав, что все это не доказано. Чтобы доказать самые простые вещи, надо много изучения, труда и методы"…

Всюду гобелены, ценные вещи антикварные, много вкуса и комфорта. Лампы над столом газовые и антикварные, на камине два больших рожка. Стол прекрасно убран. Дочь Шарко брала русские уроки, читала Пушкина и Лермонтова. Очень миловидная девушка. Жена маленькая, седая. Обедало 10 человек, был один художник. За обедом Шарко сказал сыну, что надо было публиковать одно démonstration.

- "Это дело шефа клиники". - "А ты что делаешь, разве сам ты не мог бы сделать? Вечно на других ссылаются". - "Что вы сердитесь, папа?"

Шарко ел мало, пил шампанское за столом и после, играл на биллиарде с Любимовым и выиграл у него партию. Говорили о животных. Он - зоофил. У него много собак, одна такса с эпилепсией, точно такое же явление, как среди дворянства, когда оно слишком близкие связи заключает.

"Я своим собакам поставлю памятник в Сальпетриере. Вальян написал о тех, которые собирают животных, ухаживают за ними, что это вырождение, сильные люди были сильны на войне, не сантиментальничали и т. д., я тоже к вырождению принадлежу. Я зоофил, но мне всегда приходит в голову, что есть люди сильные, которые были тоже зоофилы. Леонардо да-Винчи, например, был художник, инженер, скульптор, ученый, а он ходил на рынки, покупал птиц и отпускал их на свободу. У Шекспира можно найти много мест, где он говорит о любви к животным. Человек менее гениальный, Гюго, смеялся над котятками. Все это зоофилы, и в такой компании не стыдно быть. Зверя воспитывают, ласкают, приручают, даже кормят его из своих рук, напр., оленя, а потом вдруг берут ружье и нападают на несчастного, убивают его и несут, как трофеи, и хвастаются убийством"…

- "Ну, ты опять за свое", - сказала жена и обратилась ко мне:

- "Вы охотник?"

- "Нет, madame".

- "Да, опять за свое. Я не могу выносить этого и равнодушно говорить об этом. Какой-то праздник убийства делают, радуются, кричат, глаза горят. - Что же восставать против тех, которые убивают людей, взрывают динамитом, против войны? Это тоже спорт. - Убивайте, убивайте, - увидите, до чего дождетесь. L’ame moderne не выносит этого".

После обеда я сказал ему о "голубиных садках".

Он живо подхватил.

Назад Дальше