Положение вырисовывалось как критическое. Оно толкало на действия, которые вызывали во мне внутреннее неприятие. Я понимал, что на меня может лечь тяжелая моральная ответственность, если я пойду на открытый штурм города. Поэтому надо было и Герат возвратить и не оказаться человеком вне законов морали. А как это сделать - я пока не знал. Но уже твердо был убежден: Паузой в действиях душманов надо немедленно и самым решительным образом воспользоваться. Подавить их инициативу в самом зародыше, застращать, запугать, деморализовать всей силой нашей техники, огня, организацией действий. Все пустить в ход и незамедлительно! Но как? Прилетели на аэродром Черемных, Нур Ахмет Нур, Зерай, Мухамед Рафи, Наджиб, Гулябзой, Кадыр. То есть за исключением Бабрака, Кештманда и Родебзак сюда прибыли все высшие государственные руководители. Вместе с ними прибыл и начальник штаба 40-й армии Панкратов. Для меня это, конечно, было хорошим подспорьем. Собралась таким образом мозговая сила, на которую можно было положиться, чтобы оценить обстановку и принять решение.
По радиостанции через ретрансляцию "булавы" меня вызвал Устинов.
Тихо, спокойно и властно он спросил:
- Герат сдан?
Не успел я ответить, как в трубке послышался голос телефонистки:
- Предупреждаю, связь ограниченной секретности.
- Город наш.
- Доказательства?
- Генерал-губернаторство с администрацией в Герате под нашей надежной охраной и обороной. Радиостанция под еще более надежной охраной и обороной. Аэродром, где я нахожусь - наш. В городе спокойно.
- Сколько времени понадобиться для его очистки?
Черт его знает!.. Мне сейчас это вспоминать - как в ледяную воду прыгать. Но тогда было не до эмоций. Молниеносно прикинул и отрубил:
- Двое-трое суток…
Ждал следующего вопроса. Будь моим собеседником покойный министр обороны Гречко, он спросил бы: "Каким образом думаешь решать?". То есть он взял бы половину ответственности - если не больше - на себя, утверждая мое решение.
Но Устинов не стал спрашивать, каким образом решаю дело с Гератом, а дал понять мне, что, мол, делай, мил-человек, сам, что ты решил делать, и неси за это ответственность. Сам!
Вот почему в трубке раздалось только одно слово:
- Утверждаю!
Конец связи.
Я проинформировал об обстановке прилетевших из Кабула товарищей. Время терять было нельзя. Они ждали моего решения.
Но к аппарату вызвал меня теперь уже Ю. В. Андропов.
- Как живете-можете, Александр Михайлович? Я только что разговаривал с Дмитрием Федоровичем. Знаю обо всем. Одобряю сроки. Действуйте.
Этот тоже не спросил, как я собираюсь действовать. "Как?" - этот вопрос заслонял, казалось, все небо.
Извинившись, я попросил всех выйти из автобуса, задержав только Черемных. Надо было принять важное решение и взять всю ответственность на себя. Мы сидели и молчали, обмениваясь взглядами и, не раскрывая рта, мыслями. Где же ты, единственно верное решение?..
Сидим. Молчим. Думаем.
Зазвонил телефон. Оба вздрогнули.
- Здравствуй, Александр Михайлович! - голос Огаркова. - Только что я говорил с Константином Устиновичем.
Бог мой, как все завертелось!..
- Он передает тебе привет и сказал, что САМ ждет положительного ответа не позже, чем через двое-трое суток. Ты уяснил, кого я имею в виду.
- Уяснил. Дорогой Николай Васильевич, уяснил. Что мне рекомендуешь делать?
- Тебе виднее. Но что бы ни было, за тебя я постою.
Опять сидим молча. Думаем. Думаем…
Наконец Черемных, догадавшись о моих мыслях, сказал:
- Я знаю о чем вы думаете, Александр Михайлович, и разделяю ваши намерения. За двое суток Герат во что бы то ни стало надо вернуть…
Я почувствовал признательность своему другу за поддержку.
Он продолжил:
- Всей силой подавить! Прижать к земле! Заставить ждать и ждать штурма! Но… - и он дал мне самому принять решение, касающееся этого "но" - на то я и занимаю должность Главного военного советника, чтобы все остающиеся "но" брать на себя.
- Приглашай.
В автобус вернулись все те, кого я ранее попросил выйти.
Как правило, командующий или главнокомандующий свое решение предваряет изложением замысла: чего и каким способом добиться. Затем формулирует само решение, и затем уже ставит задачи. Эта классическая формула не подходила к данной неклассической обстановке.
Я обратился через переводчика к своим коллегам.
- Обстановка тяжелая. Герат практически сдан. Но есть у нас надежда и уверенность за двое-трое суток его очистить. Мы имеем опорные пункты в городе - генерал-губернаторство, радиостанцию и имеем в своем распоряжении достаточно сил - в пределах до двух дивизий под Гератом. Сейчас нужны решительные действия, и для этого - ваше согласие и ваша помощь.
Не зная еще моего решения, не зная о конкретных действиях, все зашумели: мол, согласны, будем действовать. Приказывайте!
- Первое: товарищ Сафронов, организуйте облеты города посменно четверкой, а с 14 часов сегодня и восьмеркой вертолетов, с ведением огня холостыми зарядами в течение всего дня.
Второе: командиру 5-й гвардейской мотострелковой дивизии и командиру 17-й пехотной дивизии сформировать сто боевых групп в составе: танк, два-три бронетранспортера или БМП, 25–35 человек смешанного состава - к утру завтрашнего дня. Ответственные - генералы Шкидченко (по 17-й пехотной дивизии) и Панкратов (по 5-й мотострелковой дивизии).
Третье: в течение дня к наступлению ночи Герат обложить со всех сторон силами 5-й и 17-й дивизий, прикрыв все выходы и входы в Герат.
Четвертое: с наступлением темноты вести мощный непрерывный огонь из всех видов оружия с использованием тысяч осветительных ракет, имитируя атаку на Герат по всему периметру. Заставить моджахедов ждать неминуемого штурма города.
Пятое: с утра - время "Ч" установлю дополнительно - с 24-х направлений, разбив на четыре сектора, эшелонируя в три-четыре эшелона группы, вслед за танком, БТР и БМП - идти по Герату на соединение в центре города у генерал-губернаторства и радиостанции. На выстрел - да простят меня Господь Бог и Аллах - отвечать залпом. Да, залпом!
В выполнении этих задач иметь ввиду главное - избежать кровопролития. Для этого - сегодня днем и вечером разбрасывать листовки следующего содержания: город окружен, моджахеды, сдавайтесь, оружие выбрасывайте за дувалы. Кто будет сопротивляться, подлежит расстрелу на месте, кто сдастся - будет помилован.
Секретари ЦК НДПА закивали головами: согласны.
- Кто подпишет эту листовку?
Встал Нур Ахмет Нур, встал и Салех Зерай.
- Подпишем мы…
Я посмотрел на Черемных. В его глазах мелькнул сигнал - "против". Я поблагодарил Нура и Зерая за их смелость, но сказал, что пока не надо подставлять под удар партию.
- Думаю, что вернее будет подписать листовку… - Я медлил. Тогда встал министр обороны Рафи… - Верно, министру обороны.
Встал и Наджиб.
- Верно, - говорю, - и председателю СГИ.
Помявшись, Сарваланд тоже встал.
- Я подпишу. Как уполномоченный ЦК НДПА по зоне Герат.
- Общий расчет сил и средств, времени исполнения и общее руководство по очистке Герата, Владимир Петрович, возлагаю на тебя!
- Есть!
- Все свободны.
Я остался в автобусе один со своими тяжелыми раздумьями. Правильно ли все сделано? Сам себя утешал, что да, правильно. Прошло много лет, и теперь я себе говорю: в той обстановке именно так и надо было действовать.
Примерно через полтора-два часа, в 12–12.30 первая четверка вертолетов начала облет Герата. А дальше все пошло как и было согласовано. Теперь - кто кого перехитрит… Мне нужна была победа. Только - победа.
Все мои товарищи, кто получил задачу, разъехались в войска.
Со мной оставался Илмар Янович Бруниниекс, он постоянно принимал информацию. Генерал-губернатор подтвердил, что он прочно занял оборону, и генерал-губернаторство не будет сдано. Охрана радиостанции была тоже надежной, а мы передали, чтобы ждали подкреплений.
- Илмар, критикуй мое решение, и, как всегда, прошу, без поблажек.
За пятнадцать лет совместной службы у нас с Бруниниексом сложились достаточно демократичные отношения. Я любил и ценил ум этого несколько медлительного, трудолюбивого и честнейшего латыша. Он всегда был мне необходим и в 38-й армии в Ивано-Франковске, и в Центральной группе войск в Чехословакии, и в Прибалтийском военном округе в Риге - всюду он был моей совестью.
Он медлил с ответом. Очевидно, взвешивая суть каждого слова.
- При всэй жэстокости, дэрзости и нахальствэ моджахедов - они всэ трусы. И правильно рэшили: надо их подавить тэм, чэго они нэ ожидают. Увидитэ - всё будэт нормально…
- Спасибо, Илмар.
К вечеру с вертолетов уже сбрасывали листовки.
Продолжали стягиваться к окраинам Герата полки 5-й мотострелковой дивизии и 17-й пехотной дивизии, шло формирование боевых групп. Их состав я уже называл. И если умножить их численность на 100, то получится несколько тысяч бойцов.
Это будут хорошо подготовленные и вооруженные группы, и задача у них будет одна - очистить улицы Герата от моджахедов. При этом на их выстрел отвечать залпом. А что касается чистки дворов и досмотра жилищ - это, конечно, возлагалось на организацию Наджибба, его Хад и на Царандой.
Ночь прошла без сна, но по плану. С интенсивной стрельбой, пусками ракет. То есть проводилась массированная дезинформация. Противник хитрил, и я тоже хитрил. Он хотел добиться штурма Герата, чтобы всему миру показать: смотрите, мол, как русские стирают с лица земли афганский город, уничтожая стариков и детей. На это мы, конечно, пойти не могли. Но и оставлять город в руках противника тоже не могли. И мы давали ему возможность подумать, что делать, исходя из якобы готовившегося нами беспощадного штурма Герата.
Вокруг Герата бушевал огненный смерч. Небо над городом стало золотым. И этот яркий свет, и грохот орудий, и треск пулеметов и автоматов - все это вводило меня в мрачные мысли, так контрастировавшие с фейерверком - "работой огня"! - над городом. Я словно видел обезображенные страхом лица горожан… "И нечестивые падут, объяты пламенем и прахом." Мне вспомнились тогда эти пушкинские строки из "Подражаний Корану". И тяжесть содеянного уже давила меня, и мучительно было сознавать: иного способа расправиться с противником - нет.
Бруниниекс получил по рации доклад командира батальона: муллы молятся, взывают к Аллаху.
Вразуми же ты их, Всевышний! Ведь, действительно, все превратится в прах!..
Сто групп сформировать не успели. От 5-й мотострелковой дивизии, где более организованно шла эта работа, удалось создать 40–50 групп. А в 17-й пехотной дивизии - пока она вышла из боя и пока вышла на свое направление (а времени-то было крайне мало) - удалось создать всего до 20–30 боевых групп. Ночь ушла на подготовку этих групп. Еще раз проводилась проверка готовности и еще раз взвешивались шансы: будет ли успех?
Еще я решил: с рассветом через каждые 30–40 минут над Гератом должны летать звенья истребителей-бомбардировщиков, утюжа и утюжа город. И с рассветом еще раз разбросать листовки, и постоянно продолжать облеты Герата по кругу четверками - восьмерками вертолетов с ревущими на них сиренами, все сужая и сужая круги от окраины к центру.
Надо психологически подавить, сломать противника, показать ему, перед лицом какой силы он оказался. Тем более что полного и внезапного успеха он не добился. Значит, время им было упущено, хозяевами положения стали мы.
К девяти часам мне доложили, что более 60 боевых групп подготовлено, взаимодействие отлажено, люди хорошо вооружены, накормлены. 20 боевых групп можно пускать первым эшелоном, 20 - вторым и 20 - третьим. А дальше будут на подходе новые группы.
"Ч" было назначено на 10 часов.
Шквал огня - но не по жилым кварталам Герата. Низкие бреющие полеты истребителей-бомбардировщиков… Вертолеты с ревущими сиренами почти задевают крыши Герата… Все это будет продолжаться весь день, пока боевые группы, двигаясь по улицам города, не соединятся в районе генерал-губернаторства и около радиостанции.
Моджахеды, в конце концов, стали выбрасывать оружие за дувалы, многие попрятались в подвалах, в мечетях, но где-то было оказано и сопротивление, раздавалась стрельба… На выстрелы, особенно когда появлялись наши убитые и раненные, боевые группы отвечали залповым огнем.
К 18–19 часам в Герате все стихло.
К концу второго дня Герат был полностью очищен, власть - полностью восстановлена. Потери? Они оказались большими. И это была самая дорогая цена за выполнение задачи. В 20 часов я доложил министру обороны Устинову, что город полностью очищен, власть - на месте, я улетаю в Кандагар.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Быстрее улететь - вот чего мне хотелось. Но вылету в Кандагар воспротивился Черемных. Он, оказывается, связался с советником при командире второго армейского корпуса генералом Левченко, который ему доложил, что в ночное время аэродром Кандагара по причине неисправности аппаратуры дальнего и ближнего приводов не может принять самолет с министром обороны и Главным военным советником. Меня это удивило, ведь аэродром под Кандагаром относится к первому классу, его системы управления полетами и навигации могут обеспечивать прием самолетов в любое время суток и года и при любой погоде. Вероятно, ни командир армейского корпуса, ни генерал-губернатор, ни представитель ЦК НДПА и правительства в зоне не хотели нашего прибытия в тот момент. Уж не пытались ли они спрятать в воду какие-то концы?
Впрочем, все это лишь мои догадки, которыми я упражнял мозги, пребывая в ожидании вылета из-под Герата. Узнать же правду можно было только в Кандагаре. Тем не менее я не упорствовал - зачем играть с судьбой, если тебя предостерегают от рискованного ночного полета?
Остался ночевать прямо в автобусе на аэродроме. А Рафи, Наджиб, Сарваланд, Гулябзой и другие афганцы уехали в Герат. Дело в том, что Наджибу стало достоверно известно - и я располагал на этот счет точными данными, - что душманы, побросав оружие за ограды мечетей, засели в трех из них и молят Аллаха о счастливом исходе и о прощении за содеянное ими в Герате. По примерным оценкам, их было человек 600–800. Председателю СГИ надлежало их интернировать. Кроме них, в Герате оказались пленные душманы, поверившие нашим листовкам и сдавшиеся на милость победителей. Их количество, вероятно, исчислялось тоже сотнями, ведь, согласно докладам генерала Петрохалко, в атаках на город участвовало 2500–3000 душманов. А если вычесть погибших и засевших в мечетях, то и получится по крайней мере несколько сотен человек. Наджиб обычно проводил со своим Хадом чистки среди военнопленных, то есть определял, кого и куда отправить: в тюрьму ли, в дальнюю провинцию или в расход… Эти чистки было принято считать уже не нашим делом, и меня они если и касались, то только своей моральной стороной. Фактически же ответственным был Наджиб, который и докладывал о проведенном мероприятии Бабраку Кармалю.
Рафи поехал к своему бывшему командиру, генерал-губернатору, с которым, как я полагал, они, конечно, будут оплакивать потери и молиться, будут о многом говорить и я немало бы дал, чтобы услышать тот разговор, а еще больше - чтобы прочесть их мысли…
Я попросил Владимира Петровича, чтобы они вместе с Нуром, Зераем и Кадыром незамедлительно улетели в Кабул. Попросил его также, чтобы завтра с утра вместе с ними и с Самойленко он был во дворце Бабрака Кармаля. Хорошо бы, конечно, устроить так, чтобы и председатель правительства Кештманд и Анахита Ротебзак тоже присутствовали на этой встрече. Право докладывать, естественно, должно быть предоставлено Нуру и Зераю - пусть они сами все по порядку расскажут: что чему предшествовало и как произошло. Черемных же и Самойленко пусть держат ушки топориком и запоминают, о чем и как афганцы докладывают, что и как недоговаривают, что и как интерпретируют.
Попросил я также Черемных встретиться с командиром Первого армейского корпуса полковником Халилем и обсудить завершение подготовки мероприятий на Кабульском учебном центре. Приняв мою просьбу, он добавил, что хорошо бы подготовить для афганцев сюрприз на учебном центре.
- До сюрпризов ли теперь, Владимир Петрович, после такой круговерти?!
- Э-э, Александр Михайлович, все перемелется - мука будет.
- История, может быть, и превратит все это в муку… Да только нам с тобой, Володя, настоящее выходит мукой.
Я вспоминаю сейчас тот разговор с Черемных до мелких подробностей. Пусть непродолжительные и - как теперь кажется - без особой значимости, такие разговоры в действительности заставляли натягиваться струной и нашу совесть, и нашу честь и прежде всего помогали подытожить содеянное с профессиональной точки зрения.
- В Герате мы выиграли? - Выиграли. - А что мы получили? - Да ничего не получили! Подавили противника, оставили за собой сотни убитых и еще больше раненых. - А дальше? Дальше-то что?
Конечно, судя по всему, мы оборвали какую-то нить далеко идущих планов противника, и это, конечно, чрезвычайно важно. Но в то же время я был уверен, что в Кабуле, во дворце, оправившись от первоначальной растерянности и справившись даже с некоторой трусостью, в целом-то остались довольны происшедшим. Потому что для них - ЧЕМ ХУЖЕ, ТЕМ ЛУЧШЕ. Такой вот парадокс.
- Ладно, хочешь с сюрпризом, хочешь без сюрприза - дело твое. Только организуй смотр как следует и - руками самих афганцев. Полагайся на Первый армейский корпус. На этом мероприятии мы должны себя реабилитировать организационно и нравственно. После треклятого гератского дела нам надо вновь прочно встать на ноги и использовать для этого в полной мере силы самих афганцев.
Я остался в автобусе один. И никого не хотел видеть. Тяжелые мысли ворочались в голове. Если бы сейчас я мог перенестись в те дни и с сегодняшних позиций проанализировать ту обстановку, я, наверное, отрекся бы от всего! Ведь сейчас особенно ясно видно: то была нескончаемая трагедия - с плохим текстом, с плохими персонажами и плохими актерами. И я в той трагедии - один из самых активных и, пожалуй, один из самых ненужных, неуместных исполнителей и участников…
Когда-то Раймон Пуанкаре, очевидно, чтобы принизить роль и значение главнокомандующего французскими вооруженными силами маршала Жозефа Жоффра, вымолвил, что войну вести нельзя доверять генералам. Вот оно как! Тут, очевидно, надо понимать войну как политическую, экономическую борьбу, как дипломатические игры и стычки наряду с собственно вооруженной борьбой. Видимо, весь этот комплекс сосредоточенных усилий генералы, по мнению Пуанкаре, понять не в состоянии. Поэтому и ведение войны в целом им доверять нельзя.
Возможно, в какой-то мере он и был прав. Но старый французский президент другой вещи не мог понять: что НАЧИНАТЬ ВОЙНУ нельзя доверять политикам. Ибо те, кто не знает, как завершить войну, не должны ее начинать!