Иван Харитонович - мой заместитель по тылу и старший военный советник начальника тыла ВС ДРА. Практически же он является правой рукой Председателя правительства Афганистана Кештманда в организации обеспечения армии ДРА горючим, боеприпасами, вещевым имуществом и так далее в условиях постоянных диверсий и террора моджахедов.
Черемных выделяет в распоряжение Ивана Харитоновича необходимые боевые подразделения для охраны колонн с грузами, боевые и транспортные вертолеты для их прикрытия с воздуха. На днях Коломийцев доложил мне, что сформировал отдельный автополк - 100 БТР 60 ПБ (10 рот по 10 БТР) - для перевозки особо важных грузов (на БТР и прицепах) в труднодоступные районы боевых действий. Конечно же, это совместно осуществленная идея "Володи-Вани"!
Иван Харитонович докладывал мне не только о военных делах. Как-то он мне сказал:
- Мой подопечный (понимать надо - начальник тыла ВС ДРА) - самый богатый человек в Афганистане…
- На то он и начальник тыла, - ответил я.
- Не-ет! Не то вы имеете в виду…
- Открой же секрет.
- У него четыре жены… Во-о!
- Невелико богатство. К тому же Коран разрешает мусульманину иметь до четырех жен…
- Богатство в другом. Каждая - каждая! - имеет одиннадцать - одиннадцать! - детей.
- Не может быть! - вырвалось у меня.
- Проверено. Все живы-здоровы. Живут: в Джеллалабаде - Фатьма, в Герате - Эл ала, в Баглане - Софик, в Мазари-Шарифе - Уручаг…
…Если В. П. Черемных в Афганистан командировали из Ленинградского военного округа с должности первого заместителя начальника штаба округа, а Коломийцева И.Х. из Прикарпатского военного округа с должности заместителя командующего округа по тылу - начальника тыла округа, то генерал-лейтенант авиации Сафронов Петр Петрович - старший военный советник при главкоме ВВС и ПВО ВС ДРА генерале Назаре (и мой заместитель по авиации) - прибыл в Афганистан из Сибирского военного округа с должности командующего ВВС округа.
Выше среднего роста, крепыш, русый, с густой, но мало заметной сединой, он казался медлительным в движениях и разговоре с собеседником. Но боевые решения он принимал быстро, точно и расчетливо. Его я ценил как профессионала высокого трудолюбия и скромности. Благодаря его требовательности удавалось поддерживать постоянную боевую готовность афганской боевой и транспортной авиации, боевых и транспортных вертолетов на уровне 70–80 процентов (!). И это - в армии государства, не имеющего своей авиационной промышленности, где техническая культура "соколов неба" низкая, а отношение к эксплуатируемой ими боевой технике - варварское: слетал, отбомбил, сел, а там - как Аллах распорядится…
Как же удавалось Сафронову поддерживать столь значительную часть авиации и вертолетов в постоянной боевой готовности? С помощью Центра он создал и развернул три (!) ремонтно-восстановительных завода на аэродроме Баграм, близ Кабула: один - по обслуживанию и восстановлению (текущий и средний ремонт) истребителей и истребителей-бомбардировщиков; другой - для боевых и транспортных вертолетов; а третий - для восстановления и ремонта наземной техники.
Одновременно на аэродромах Кандагар, Герат, Кундуз, Мазари-Шариф, Джелалабад развернул филиалы этих заводов, выделив туда необходимое количество ремонтников и прочей технической обслуги. Вот так и "ковал" победу в небе Афганистана генерал-лейтенант авиации Советской Армии Сафронов П. П.
…Генералы явно возбуждены результатами тренировки войск на учебном центре 1 АК, шутят, каламбурят, подначивают друг друга. Даже всегда сосредоточенно-замкнутый Сафронов тоже размяк, улыбается, терпя ехидные реплики в его адрес злослова Черемных:
- Это тебе, Петр Петрович, не точечное бомбометание в горах Хаки-Сафед севернее Фарах, это - учения! Точность аптекарская нужна! Имей это в виду!
Я вижу, как побледнел Сафронов, сдерживая свой внутренний гнев. А мне вспомнился эпизод, связанный с Сафроновым…
Однажды, это было примерно в середине декабря 1980 года, после успешных ударов истребителей-бомбардировщиков по прорвавшейся группировке душманов в провинции Нимруз, около аула Хаш, ко мне в кабинет тихо, как побитый, зашел генерал Сафронов и доложил:
- Операция завершена, - и, не спрося разрешения, сел на стул. - Мы - преступники. И первый - я сам!
Сафронов выглядел сильно раздраженным.
- Война - вообще преступление, - попытался я смягчить его настрой.
- Не то… Не то! - И он, быстро встав, ушел из кабинета без разрешения. Я остался в недоумении.
Очень скоро оно рассеялось, когда Черемных доложил мне:
- В районе Хаш били бомбами с игольчатой начинкой…
- Идиоты! - вырвалось у меня.
- Это еще цветочки, - продолжал Черемных.
- Что еще?!
- Помните: в горах Хаки-Сафед разрушили кариезы? Душманы оборудовали в них казармы.
- Да.
- Там применяли бомбы с объемным взрывом…
Негодование захлестнуло меня и, не медля ни секунды, я вышел на связь с Огарковым.
Коротко доложил оперативную обстановку и перешел к главному:
- Мы совершаем преступление - бьем по моджахедам бомбами с игольчатой начинкой… бомбами объемного взрыва.
Огарков тихо ответил:
- Ни ты, ни я ничего не сделаем! - И, помолчав, добавил: - Это решение Инстанции! Понял?!
- Понял. Но ведь это запрещено Гаагской конвенцией…
- Обратись в Гаагский международный суд. Желаю успеха.
Конец связи.
Вот так военные люди становились соучастниками преступления.
Полковник Халиль в своей красивой афганской форме, конечно, со знаками различия, держался немного смущенно. На его лице во время беседы то вспыхивал, то гас румянец, иногда он даже улыбался, довольный метко брошенным словом одобрения по поводу его действий.
- Все готово, все готово! - неофициально балагурит Черемных. - Но зимно! Зимно, как на Урале.
Я понимаю его:
- Прикажи.
Через несколько минут девушки накрывают чайный столик восточными сладостями, конфетами, нарезанными ломтиками лимона и, конечно же, бутылкой "Наполеона".
- По одной-две рюмки, - разрешаю я.
Коломийцев, Шкидченко, Сафронов, Степанский, Бруниниекс, Аракелян, Халиль, - все не скрывают своего удивления: что же случилось, если Главный военный советник потчует гостей не чаем, а коньяком? Лишь Черемных понимает в чем дело и своим непринужденным поведением словно помогает мне окончательно избавиться от скверного настроения, владеющего мной после Герата.
Выпили по рюмке (я, как всегда, лишь пригубил) и стали обсуждать сроки начала мероприятия.
- В понедельник - Савка-мельник, а во вторник - Савка-шорник, - приговаривает Черемных, а в глазах его мелькают чертенята.
Никак без сюрпризов не обойдется.
- От среды до четверга - Савка в горнице слуга.
- Не-ет, - перебиваю его, - будем шорничать! Налей-ка по второй!
Вошел Самойленко.
- Добро получено, - докладывает Виктор Георгиевич, принимая из рук Черемных рюмку с коньяком, и продолжает: - Анахита просила пригласить самый широкий и представительный состав должностных лиц и интеллигенции. И конечно, женщин.
- Дай-то Бог, дай-то Аллах! Шорничать так шорничать! - Смотрю на Черемных: поймет или нет? Понял.
- Мы, пожалуй, пойдем. Прикинем, сколько будет приглашенных.
И "средний технический состав" покинул кабинет ГВС.
Мы остались вдвоем с Халилем.
Пока девушки убирали лишнее со стола, мы молчали, каждый обдумывал предстоявший разговор. Для меня было важным, чтобы с самого начала Халиль не догадался о предмете беседы - иначе он мог замкнуться, уйти в себя, чтобы избежать откровенности. А я хотел как раз обратного. Я рассчитывал на то, что наша союзническая военная дружба не только подразумевает порядочность, но и допускает откровенность.
Я начал издалека, мол, муторно на душе после всего случившегося, ну да слава Аллаху, подготовка мероприятия на учебном центре проходит нормально, и это сейчас главное. Но все же поговорить хотелось о другом.
- О Герате? - Халилулла в упор посмотрел на меня.
- Если бы только о Герате… О других боях и сражениях - тоже. Все это… - я тянул паузу, будто бы подбирая слово, чтобы дать Халилю возможность "помочь" мне.
Он воспользовался этой возможностью и мягко перебил меня:
- Много, много крови… О Аллах! - И, подняв ладони к лицу, он зашептал молитву.
Мне показалось, что подходящий момент уже настал: ведь когда звучит имя Аллаха, все земное кажется не таким значительным или уж, во всяком случае, не требующим сокрытия - по крайней мере, между мной и Халилем.
- Скажи, победим мы в этом году душманов? - Сквозь смуглую кожу его лица проступил румянец, а в глазах - черным-черно. - И что нам нужно для этого сделать?
- Разрешите? - Халиль взял в руки рюмку.
- На здоровье.
Он выпил.
- Войска шурави надо вывести из Афганистана…
- Как?
- Победы не будет. Даже через десять, пятнадцать и двадцать святых рамазанов.
Я ждал откровенного ответа на вопрос: когда можно одержать победу? А он ответил, что победы вообще быть не может. Признаюсь, состояние мое было таковым, будто меня обухом по голове хватили.
Я подавил замешательство и налил Халилю еще.
- А ты обоснуй. Я все пойму.
Он выпил и продолжал молчать.
- Слушай, Халиль, даю тебе слово чести, что тайну нашего разговора сохраню 10… 15 лет.
Но он по-прежнему молчал. А я продолжал настаивать.
- Тогда, под Джелалабадом, я тебе доверился. Теперь ты поверь мне.
Больше трех часов длился наш разговор. Говорил в основном Халиль, преодолевая трудности русского языка. Этот разговор, естественно, не стенографировался, как обычно, при переводчике, и никогда и никому мною официально не докладывался.
Поначалу Халиль волновался, но потом, выпив еще коньяку, как-то не по-восточному расслабился и выложил мне все, о чем, вероятно, много сам размышлял, ведомый своей тонкой - в ниточку - мусульманской совестью.
Вот главное, что осталось в памяти от того разговора.
- В Афганистане воюют все против всех. И все предают всех.
- Нас тоже?
Халиль, уклонившись от ответа, продолжал:
- Афганистан спасет лишь джирга и женщина с белым платком, посланная Аллахом.
- Анахита?
- Ее к тому времени Аллах заберет к себе. Другая. Такая же красивая и умная. - Он выпил еще рюмку и прохрипел: - А вы с позором уйдете из Афганистана!
- Довольно, Халиль.
- Извините, вы сами просили… - И, помолчав, хрипло добавил: - Афганистан можно купить. Победить его нельзя, Раис!
Вошел генерал Черемных.
- Докладываю: до пятисот человек.
Халиль вздрогнул. Я не сразу уловил содержание сказанного. Ах да, это он о мероприятии на учебном центре.
Халиль поднялся на нетвердые ноги и со словами "мне пора" стал прощаться. Мы обменялись рукопожатием и, как водится, трижды прикоснувшись щеками друг к другу, расстались.
- Аллах с тобой, Халиль Ула! Щюкрен.
- Щюкрен. - И он вышел из кабинета.
(Мне, вероятно, следовало чуть раньше сказать, что 1982 году он окончил ускоренный курс нашей Академии Генштаба, позднее занимал должность первого заместителя министра обороны ДРА.)
Жив ли ты теперь, генерал-полковник Халиль Ула?..
Я сдержал слово, данное тебе много лет назад. Тогда, в январе 1981 года, ты действительно был умнее и дальновиднее кремлевских политиков, да и кабульских. Умнее меня, верившего тогда в близкую победу над моджахедами в Афганистане. "Воюют все против всех. И все предают всех". Вот чего мы не могли ни понять, ни принять, вводя войска в Афганистан в декабре 1979 года. Я до сих пор вспоминаю тебя с уважением, Халиль, вспоминаю твою честность и твою преданную любовь к свой родине. И я ничего не забыл и о наших отношениях рассказываю теперь все как была.
В Кабуле по-прежнему действовал комендантский час. Управление ГВС находилось на казарменном положении. И я остался ночевать у себя в кабинете.
Около полуночи по "булаве" на меня наконец-то вышел Огарков.
- Догадываюсь, почему не звонишь. - И мягко спросил: - Герат?
- Пропади он пропадом, этот Герат, - ответил я.
- Прецедент, достойный быть приведенным в оперативно-тактическом учебнике, - спокойно сказал Николай Васильевич. - Без боя, без огня овладеть таким большим городом - мастерство!
- Кровь была. Особенно много ее пролили Наджиб и Борис Карлович. Я проклинаю те дни.
Николай Васильевич сказал мне в поддержку несколько слов и попрощался: "Обнимаю".
Я пишу эти строки 26 января 1994 года. Вчера на Новодевичьем кладбище хоронили Маршала Советского Союза Николая Васильевича Огаркова. Его знали и любили в войсках, в штабах, академиях и военных училищах, повсюду, где несут службу российские солдаты и офицеры. Я стоял у гроба в почетном карауле, с неморгающими, полными слез глазами, смотрел на заостренный нос, восковой лоб и поредевшие, некогда густые и вьющиеся волосы и думал о том, что мало прожить свою жизнь достойно - ее важно еще и достойно завершить. Почему-то вспомнились слова Миры Лохвицкой: "Я хочу умереть молодой…" Она и умерла в 35 лет… Но почему вспомнились мне эти слова у гроба Огаркова?
Судьба уготовила ему биографию, о которой принято писать в энциклопедиях. Но напишут ли?.. В августе 1991 года Огарков поддержал путчистов. Поэтому, наверное, ни один политик государственного ранга не пришел проститься с ним в тот январский день. Но пришли Маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов и генерал армии Валентин Иванович Варенников, который выступил на митинге с прощальным словом…
Афганская зима была на исходе. Снежный покров еще не таял, но уже и не увеличивался. Земля пока оставалась твердой, небольшой слой снега покрывал ее на плоскогорьях и холмах. Глубокий же снег лежал в балках, распадках, расщелинах, где его спрессовали резкие и напористые афганские ветры. Температура держалась между тремя-пятью градусами мороза.
Кабул расположен на плато в юго-западной части предгорий Гиндукуша, по сравнению с другими землями Афганистана климат здесь более благоприятный. Здесь устойчивое атмосферное давление (680–700 миллиметров ртутного столба, что примерно соответствует условиям нашего Кисловодска с его Храмом Воздуха - эталоном чистоты и комфортности для человеческого организма). Но Кабульское плато, открытое с юго-запада, дважды в год - в мае-июне и сентябре-октябре - подвергается напору сильных ветров, которые в течение 45–50 суток обрушивают на эти места тучи мельчайшего горячего песка. И все кажущиеся природные преимущества перед другими районами Афганистана из-за этого бледнеют. Здесь даже белый день превращается порой в суровую огнедышащую ночь. Даже при плотно сжатых губах мельчайший песок все равно проникает в носоглотку и поскрипывает на зубах. Но, повторяю, длится это лишь определенное время.
В период расцвета картографической службы Генерального штаба России в 80-х и особенно в 90-х годах прошлого столетия и в начале нынешнего из России неоднократно, с согласия эмиров, направлялись в Афганистан научные экспедиции для изучения и описания рельефа и климата. Несколько раз эти научные экспедиции возглавлял видный ученый-географ Генерального штаба России А. Е. Снесарев. В то время название страны еще писали через "в" - "Авганистан"…
Кабульский учебный центр расположен в шести-восьми километрах от Кабула на слегка пересеченном пространстве. Министерство обороны полностью отвело эту местность под различные тактические учения, стрельбы, бомбометания, ракетные пуски - все, что нужно для боевой выучки любой армии в любом государстве.
В тот день на мероприятие было приглашено множество лиц из состава высшего политического, государственного и военного руководства, а также интеллигенции и женского движения ДРА. Ответственным за организацию и проведение мероприятия, за регулярное информирование собравшихся о происходящем назначили министра обороны Рафи. Заранее условились с афганской стороной, что наше присутствие ни в коей мере не подразумевает вмешательства в происходящее. Для нас, собственно говоря, и было важным, чтобы все мероприятие проводилось именно афганской стороной.
Первым пунктом программы был предусмотрен строевой смотр кадетского корпуса Пухантун. Корпус готовил младший командный состав, то есть сержантов для афганской армии. Подбирали туда более или менее образованную молодежь из зажиточных слоев. Обучали в течение десяти или немного больше месяцев. Корпус, насчитывавший пять-шесть тысяч человек, состоял из пяти батальонов: два пехотных, каждый численностью по тысяче человек (по пять рот в каждом батальоне), третий - танковый, четвертый зенитно- и ракетно-артиллерийский; в пятом батальоне готовились специалисты боевого обеспечения: химики, связисты, саперы, тыловики и т. д.
На смотр выставили по одной лучшей роте от каждого батальона. В пешем строю, в фуражках, но в зимней форме при знамени Пухантуна и под музыку сводного оркестра, они должны были промаршировать перед трибунами. Кстати сказать, оркестр собрали из музыкантов всех одиннадцати дивизий и самого министерства обороны.
Вторым пунктом программы можно назвать представление большого количества трофейного оружия. На стеллажах и на грунте красовались мины и взрывные устройства, безоткатные орудия, "стингеры" и гранатометы, стрелковое оружие американского, английского, пакистанского, китайского и иного производства. Все это было захвачено в боях или подобрано на поле боя афганскими или советскими войсками. Смотреть на эти горы оружия было и радостно и тягостно: еще и еще раз становилось ясным, сколь тяжелые и сколь масштабные сражения велись в стране.
Третьим пунктом значилось тактическое учение по теме: "Наступление усиленного пехотного батальона на поспешно перешедшего к обороне противника". Эта Teitfa дает возможность наблюдателю понять, насколько мощным является современный пехотный батальон, да еще усиленный танковой ротой и поддержанный двумя артиллерийскими дивизионами. Перед началом учебных боевых действий батальона истребители-бомбардировщики произведут бомбометания по выставленным в полосе наступления батальона мишеням. А непосредственно перед атакой пройдут три тройки вертолетов, штурмуя цели. И уже после этого с криками "Аллаакбар!" батальон устремится в атаку и в течение двух-трех часов последовательно от рубежа к рубежу будет уничтожать реальные цели (а их против батальона было выставлено около тысячи - это и пехотные, и артиллерийские, и противотанковые, и танковые, и авиационные цели). Так воссоздавалась картина, максимально приближенная к возможным реальным условиям, в которых пехотный батальон наступает на перешедшего к обороне противника численностью до тысячи человек при легком и тяжелом вооружении.
Четвертым и последним пунктом программы предусматривалось непринужденное общение наблюдателей и гостей, обмен впечатлениями, оценками, соображениями - военным людям, как правило, есть о чем поговорить после таких смотров.