В следующем, 1931 году, Кренкеля пригласили радистом в состав советско-германской полярной экспедиции на дирижабле "Граф Цеппелин", идея которой принадлежала Фритьофу Нансену. От СССР в экипаж вошли также директор Института по изучению Севера Р.Л. Самойлович, изобретатель радиозонда П.А. Молчанов и инженер-воздухоплаватель Ф.Ф. Ассберг. До этого дирижабли "Норвегия" и "Италия" стремились к покорению Северного полюса, теперь предполагалось использовать полёт для изучения загадок Арктики.
Вспоминает Э.Т. Кренкель:
"Из рассказов В.Ю. Визе я узнал, что "Аэроарктика" готовит экспедицию для полёта на Северный полюс на дирижабле.
– Владимир Юльевич, ради Бога! Как бы попасть в эту экспедицию?
Визе был человек обязательный и точный. Он сказал:
– Я пока ещё ничего не знаю, но если будет советская группа на дирижабле, то я постараюсь вам помочь, поскольку вы уже имеете опыт работы в Арктике. Я вам помогу". (Кренкель, 1973).
Кандидатура Кренкеля прошла. Поскольку полёт намечался над советским сектором Арктики, нужен был российский радист для переговоров с полярными станциями. А Эрнст Теодорович, к тому же, в совершенстве владел немецким языком и мог свободно общаться со всеми членами экспедиции.
Вылетев из Фридрихсхафена (Германия), воздушный корабль пролетел над Землёй Франца-Иосифа, Северной Землёй, полуостровом Таймыр и Новой Землёй. Учёные впервые получили возможность визуально осмотреть всю Западную Арктику в течение двух дней, провести сопоставления и сравнения. Правда, следует признать, что немецкая сторона крепко "надула" советскую: после возвращения было заявлено, что маршрутная аэрофотосъёмка не удалась, плёнка засвечена. Вообще, это дело тёмное, на дирижабле имелась фотолаборатория и плёнки предполагалось проявлять прямо в ходе полёта, чтобы исключить брак. Но теперь разбираться поздно… Что касается радиосвязи, то вопросов к ней не было. Кренкель с честью выдержал испытание.
С экспедицией на дирижабле "Граф Цеппелин" связана интересная филателистическая история. Видное место отводилось встрече в бухте Тихой с ледокольным пароходом "Малыгин" для обмена почтой. Собственно, весь рейс парохода финансировался за счёт гашения и реализации специально выпущенных конвертов и марок.
На дирижабле оборудовали почтовое отделение, на борт погрузили около 300 кг корреспонденции. Гашением конвертов и карточек пришлось заниматься всем участникам перелёта, в том числе и радисту. На "Малыгине" начальником почтового отделения был И.Д. Папанин. Когда дирижабль приводнился в бухте Тихой, Папанин подплыл к нему на шлюпке и произвёл обмен почтой. Мешки с корреспонденцией ему передал из гондолы Кренкель. Так произошла первая встреча этих людей, переросшая в долгие годы сотрудничества.
…В конце июля 1932 года из Архангельска в сквозное плавание по Северному морскому пути вышла экспедиция Арктического института на ледокольном пароходе "Сибиряков". Возглавлял экспедицию О.Ю. Шмидт, судном командовал В.И. Воронин, научную группу составили В.Ю. Визе, Я.Я. Гаккель, А.Ф. Ларионов и П.П. Ширшов, радистами шли Е.Н. Гиршевич и Э. Т. Кренкель.
Надлежало выяснить возможность сквозного плавания по Северному морскому пути за одну навигацию. До "Сибирякова" такое плавание удалось только трём экспедициям: А.Э. Норденшельда на шхуне "Вега" в 1878–1879 годах, Б.А. Вилькицкого на ледокольных транспортах "Вайгач" и "Таймыр" в 1914–1915 годах, Р. Амундсена на шхуне "Мод" в 1918–1920 годах. Они вынуждены были зимовать в пути, хотя, будем справедливы, Норденшельд зазимовал в двух днях пути от Уэлена – просто не повезло.
Вспоминает Ф.П. Решетников, академик, народный художник РСФСР:
"Как-то на палубе появился высокий мужчина с трубкой в руке. Я не знал, кто это, но решил, что характерное лицо незнакомца обязательно должно фигурировать в серии моих шаржей. Как удав, нацелился я на свою "жертву". Мне показалось, что "натурщик" сильно не в духе. Накрыв сердитые глаза густыми бровями, брезгливо выпятив нижнюю губу, он нервно разрывал папиросы "Казбек", закладывая табак в трубку. Затем он подошёл к борту судна, закурил и сквозь дым стал следить за погрузкой. Сердитый взгляд его скользил по ящикам, мешкам и бочкам, которыми была завалена пристань…
Позже, когда мы вывесили первый выпуск "Полярного крокодила" в кают-компании, Кренкель бегал по каютам, по палубе, зазывал всех посмотреть дружеские шаржи… Эрнст стал активным помощником в организации последующих выпусков "Крокодила", а в моём творчестве он неизменно занимал роль заинтересованного и доброжелательного зрителя и критика. Мне всегда было приятно показывать Эрнсту свои зарисовки, композиции. Иной раз он не высказывал своих суждений, но я без слов угадывал его оценку. Зато, когда работа приходилась по вкусу, в его глазах загорался огонёк, он хлопал меня по плечу и приговаривал:
– Ну, молодчина! Ну, молодчина, парень!…". ("Наш Кренкель", 1975).
Слово журналисту Б.В. Громову – участнику похода на "Сибирякове":
"На верхней палубе, меж двух спасательных шлюпок, скромно прилепилась маленькая белая квадратная коробочка – судовая радиостанция. Длинная стрела антенны, соединив верхушки обеих мачт, летит вниз на плоскую крышу, где встречается с блестящим квадратом радиопеленгатора – прибора, с помощью которого ледокол в море, во льдах и тумане определяет своё местонахождение…
Вот сюда, в эту маленькую коробочку, шатаясь, точно пьяные, какой-то растопыренной отяжелевшей походкой, в штормы пробирались матросы, чтобы сунуть в руки радистам Кренкелю или Гиршевичу листок засаленной бумаги с длинными, нелепыми каракулями.
– Пошли, пожалуйста, – говорили они, – когда связь наладите, – матери пишу". (Громов, 1934).
Из воспоминаний В.Ю. Визе – научного руководителя экспедиции на "Сибирякове":
"Нашим радистам – Н. Н. Гиршевичу и Э. Т. Кренкелю – было не до шуток. Они завалены работой по горло, и из радиорубки день и ночь раздавался стук телеграфного ключа. И неудивительно – ведь на борту семь корреспондентов. Профессиональный корреспондент, впрочем, один Б.В. Громов, остальные – "любители"…
Бедные Гиршевич и Кренкель! Пожалуй, вы были единственные на "Сибирякове", кому действительно приходилось иногда туго". (Визе, 1946).
Один из эпизодов, свидетельствующих о юмористическом начале Кренкеля. Однажды, прогуливаясь по палубе с художником Ф. П. Решетниковым, он увидел возле камбуза замороженную свиную голову. У Кренкеля сразу же зажглись в глазах озорные огоньки.
– Слушай, давай-ка что-нибудь придумаем с этой харей. Уж больно она хороша!
Дальше – проще! Перегнувшись через фальшборт, друзья увидели в открытый иллюминатор гидрографа Хмызникова. Привязав за верёвку свиную голову, они опустили её в иллюминатор. Последующее легко представить. Кренкель был в полном восторге от этого зрелища. Он держался за живот и смеялся во всю мощь.
Довольно легко "Сибиряков" прошёл в Карское море. Здесь он посетил базу Североземельской экспедиции Г.А. Ушакова на острове Домашнем (Северная Земля). Простояв сутки, "Сибиряков" направился дальше, увозя драгоценную копию карты побережья архипелага, составленной вторым участником экспедиции Н.Н. Урванцевым.
Надо отдать должное научному руководству "Сибирякова": несмотря на задачу максимально быстрого прохождения Севморпути, оно решило попробовать впервые обогнуть Северную Землю, пользуясь картой Урванцева. До этого там никто не ходил. Миновав мыс Молотова (ныне мыс Арктический), судно взяло курс на юг, вдоль восточного побережья архипелага.
Слово журналисту Б. В. Громову:
"Радиосвязь окончательно потеряли. С материка не имели никаких известий, да и наши информационные телеграммы безнадёжно валяются на радиостанции Диксон, заваленной работой по проводке Карской экспедиции.
С.С.Каменев рекомендует наладить коротковолновую связь с Москвой, гарантируя круглосуточное дежурство радистов в Центральном доме Красной Армии и Флота. Но, к несчастью, наша коротковолновая установка в самый последний момент отказалась выбивать тире, став никуда не годной, занимающей лишь место аппаратурой.
Оба радиста – Гиршевич и Кренкель – близко принимают к сердцу это несчастье. Круглые сутки безуспешно выстукивают они "КАНЕ", позывные "Сибирякова", в надежде, что кто-нибудь прицепится и освободит их от груды наваленных на столе телеграмм, приготовленных для передачи на материк.
С огромными трудностями удалось установить кратковременную связь с краболовом, находившимся на громадном расстоянии от нас, на промысле где-то в Охотском море, радист которого любезно согласится перекинуть в центр хотя бы самые срочные депеши". (Громов, 1934)
Более или менее спокойное плавание продолжалось до Чукотки. Но в районе Чаунской губы экспедиция встретила многолетние льды. 10 сентября "Сибиряков" потерпел первую аварию, потеряв все лопасти гребного винта. Несколько суток прошло в изнурительной работе по перегрузке угля с кормы и установке новых лопастей. А буквально через день неподалеку от Берингова пролива, конечной точки маршрута, обломился гребной вал. Поставив самодельные паруса из трюмовых брезентов, сибиряковцы сумели пройти пролив и выйти в Охотское море. Задача экспедиции была выполнена.
Со связью на судне не всё ладилось: коротковолновая радиостанция не действовала, а средневолновый передатчик имел относительно небольшую мощность. В то время вдоль Севморпути имелось всего 13 полярных станций, из них только три – в восточном секторе Арктики (на островах Большой Ляховский и Врангеля, а также на косе Уэлен). Чтобы обеспечить в таких условиях надёжную радиосвязь, от радистов Гиршевича и Кренкеля требовалось не только высокое профессиональное мастерство, но и упорство, настойчивость. Им приходилось круглосуточно прослушивать эфир, получать скудную информацию о ледовой обстановке по маршруту. По итогам экспедиции оба радиста были награждены орденами Трудового Красного Знамени.
Поход "Сибирякова" показал, что связь – дело не простое, нужны значительные средства и специалисты. Стало ясно, что каждую полярную станцию надо оснастить как средневолновой, так и коротковолновой аппаратурой, в том числе "дальнобойными" передатчиками. Кроме того, на трассе Севморпути нужны достаточно мощные многоканальные радиоцентры, способные одновременно вести связь с Москвой, полярными станциями, самолётами и морскими судами. Таковы были выводы.
…На какой-то период времени дирижаблестроение стало в нашей стране всенародным делом. Э.Т. Кренкель вспоминал, что в 1930 году была выпущена агитационная брошюра "Даёшь советский дирижабль!" тиражом в 1 млн. экземпляров. Одновременно на прилавках лежали книги "Дирижабль в СССР", "Дирижабль на хозяйственном фронте", "Строим эскадру дирижаблей имени Ленина" и другие.
Борьба за советский дирижабль, помимо дани мировой моде, имела под собой конкретную российскую основу – громадность территории и практически полное бездорожье. Сенсационные сообщения о полётах германских, итальянских и американских дирижаблей подстёгивали желание иметь собственный флот этих воздушных вездеходов.
В 1925 году при Совнаркоме СССР возникла специальная комиссия по Транссибирскому воздушному дирижабельному пути. Дело было поставлено серьёзно. Одновременно с государственными организациями решением этой проблемы занималась и общественность. Всенародный сбор средств составил исходный фонд в 28 млн. рублей. Осоавиахим построил два дирижабля мягкой конструкции – "Московский химик – резинщик" (В-1) и "Комсомольская правда" (В-2).
Полёт на германском дирижабле ЛЦ-127 сдружил Э.Т. Кренкеля с инженером Ф.Ф. Ассбергом, который заразил радиста любовью к этим воздушным гигантам. Вплоть до того, что Эрнст Теодорович поступил на работу к дирижаблистам, которым требовался радист. Размещалась воздухоплавательная база Осоавиахима на окраине деревни Мазилово (позднее она вошла в городской район Фили, неподалеку от Кунцева). Конечно, служба была бедной – ни ангаров, ни хорошей техники. Но энтузиазма – хоть отбавляй. Дирижабль имелся, и основным занятием службы являлось наложение заплаток на баллон.
Участие в экспедиции "Сибирякова" вынудило Кренкеля сделать перерыв. А когда он вернулся, у дирижаблистов появился ещё один аппарат – "Ударник" (В-3). Он в два раза превосходил по кубатуре своего предшественника – "Комсомольскую правду". К созданию этого самого мощного советского дирижабля имел прямое отношение конструктор и генерал Умберто Нобиле, которого после аварии дирижабля "Италия" правительство Муссолини фактически вынудило покинуть родину.
СССР пригласил Нобиле, дав должность начальника техотдела треста "Дирижаблестрой", базировавшегося в подмосковном городе Долгопрудном. Известный конструктор особо голову не ломал, в основу В-3 положил конструкцию дирижаблей "Норвегия" и "Италия", ставших знаменитыми благодаря полётам на Северный полюс. В Советском Союзе итальянец проработал около двух лет.
Руководство Осоавиахима решило провести пробный полёт для проверки конструкции В-3 и тренировки экипажа по трассе Москва – Владимир – Иваново – Ярославль – Москва. Этот перелёт состоялся в марте 1933 года, но отсутствие навыков привело к аварийной посадке и гибели дирижабля. Экипаж не пострадал.
Катастрофы воздушных гигантов заставили правительства многих стран отказаться от идеи развития дирижаблестроения. Дольше всех держались Германия и СССР. Но гибель дирижабля "Гиденбург" при перелёте в Нью-Йорк в 1937 году и В-6 при спасении папанинцев в 1938 году окончательно подорвали веру в эти аппараты.
…Созданное после рейса "Сибирякова" Главное управление Северного морского пути решило повторить сквозной рейс вдоль арктического побережья СССР уже на обычном, а не ледокольном, пароходе, чтобы показать возможность самостоятельного их плавания в ледовых условиях.
Выбор пал на новый пароход "Челюскин", построенный в Дании. Экспедицию вновь возглавил О.Ю. Шмидт, теперь начальник Главсевморпути, командовал судном В.И. Воронин, радиостанцией заведовал Э.Т. Кренкель.
Специально для рейса "Челюскина" Ленинградская опытная радиолаборатория изготовила мощный коротковолновый передатчик. Устанавливать его послали Н.Н. Стромилова. Именно на "Челюскине" произошла его встреча с Кренкелем, переросшая в многолетнее сотрудничество.
Вот как вспоминает об этой встрече Стромилов:
"Моё первое впечатление о Кренкеле: мрачноват, не особенно любезен. Как часто первое впечатление бывает ошибочным! На поверку Кренкель оказался на редкость приятным, обаятельным человеком. И совсем не был он "мрачноват", наоборот, любил шутить. Человек хорошо воспитанный, умный, эрудированный, он просто не мог быть "не особенно любезен".
Почти три месяца проработал я с Кренкелем на "Челюскине". Передавали друг другу вахты, жили в одной каюте, играли в шахматы, забивали "козла". Чем запомнился мне Кренкель? Кроме тех качеств, о которых я уже говорил, – высокоразвитым чувством служебного долга. У него было чему поучиться. Он, например, не представлял себе, что можно опоздать на вахту или не вовремя провести ранее назначенную связь. Не терпел беспредметного "радиотрёпа", понимая, что может помешать другим радиолюбителям. Он прекрасно ориентировался в эфире. Принимал телеграммы с хорошей скоростью. На ключе работал не быстро, но очень чётко". ("Наш Кренкель", 1975).
А вот как вспоминал о своих коллегах Э.Т. Кренкель:
"В радиорубке "Челюскина" собралась неплохая компания. Самый младший – С.А. Иванов, которого иначе, как Симочка, никто и не называл. Несмотря на свою молодость (Симочке было 24 года), он уже успел не только отслужить срочную службу на флоте, но и побывать в Арктике. Симочка не был нашим коренным кадром. Он направлялся радистом на остров Врангеля, но, будучи человеком трудолюбивым, не желал сидеть без дела и помогал нам, как мог. Самой интересной фигурой в нашей четвёрке был В.В. Иванюк. Несмотря на возраст (ему было тогда 34 года – по моим тогдашним меркам, очень много), Иванюк ещё не покинул студенческую скамью. Мастер своего дела, опытный радист-полярник, участвовавший в экспедициях на Землю Франца-Иосифа, Новую Землю, Новосибирские острова, он учился в Ленинградском политехническом институте.
Самым опытным, самым умелым из нашей четвёрки, бесспорно, был Н.Н. Стромилов. С виду суховатый, не очень общительный, но какой превосходный человек! Он великолепно организовал всё, чтобы радиорубка "Челюскина" отвечала духу времени и была на уровне лучших образцов техники. Датской аппаратуры на корабле не было. Мы ставили всё своё: передатчик, пеленгатор, приёмник.
Я быстро понял, что имею дело с великолепным специалистом, отлично знающим технику. Подкупало и то, что Николай Николаевич был моим старшим товарищем по увлечению: одним из старейших в нашей стране радиолюбителем – коротковолновиком". (Кренкель, 1973).
Сравнительно легко преодолев западный участок маршрута, "Челюскин" остановился на день у строящейся полярной обсерватории на мысе Челюскина. Здесь произошло знакомство, ставшее позднее символическим. В домике обсерватории встретились О.Ю. Шмидт, П.П. Ширшов и Э.Т. Кренкель, прибывшие на "Челюскине", а с другой стороны – И.Д. Папанин и Е.К. Фёдоров, возводившие новую обсерваторию. Они и не подозревали, что через четыре года составят первую советскую экспедицию на Северный полюс.
Вспоминает Ф.П. Решетников:
"На "Челюскине" одним из любимых занятий Кренкеля было чаепитие. После вахт он усаживался за стол в кают-компании, и ему тотчас же приносили большой медный чайник с кипятком и маленький с заваркой. К чаепитию Эрнст относился с достоинством и с пониманием, как к некому священнодействию. Пил долго, не торопясь, из блюдечка, вприкуску. После каждого выпитого стакана крякал, как-то особенно торжественно наливал другой, третий, пятый… Процесс втягивания горячей влаги сопровождался у него глубоким раздумьем. Он смотрел поверх блюдечка в противоположный конец кают-компании, где был вход, но входивших и выходивших, казалось, не замечал…
Видимо, порой Эрнсту нужна была разрядка, и тогда он искал общения с людьми. В кругу друзей от его мрачности не оставалось и следа. Он бывал оживлён, весь открыт, как бы вбирал в себя всё веселье. При встрече с друзьями Эрнст требовал выдать "на гора" свежий анекдот и если он приходился по вкусу, с удовольствием смеялся. Кренкель любил и ценил добрую шутку, тонкий юмор. Вообще чувство юмора, это ценнейшее человеческое качество, было ему присуще". ("Наш Кренкель", 1975).
Дальше дело пошло хуже. Хотя по классификации Английского Ллойда пароход "Челюскин" имел класс "100А", но для плавания в тяжёлых арктических льдах оказался недостаточно пригодным. В разреженных полях, на малом ходу, он не слушался руля, что мешало маневренности. При первой же встрече с торосами в его корпусе появились трещины и вмятина, открылась течь.
Слово Ф.П. Решетникову: