"При всей своей неудержимой страсти к путешествиям, к широкому познанию мира, Кренкель был трогательно близок к домашним, любил детей, семью, вырастил двух девочек от первого брака жены, а к сыну испытывал то чувство товарищеской привязанности, которое не только стирало разницу их лет, но как бы делало их сверстниками. Он любил многолюдство в своей квартире, обретённое после многих лет бездомья, одиночества на полярных станциях, – любил людей, беседы, застольные речи, по-детски восхищался, если что-либо получалось удачно". ("Наш Кренкель", 1975).
Вспоминает Т.Э. Кренкель, сын полярника:
"Мать – обаятельная, умная и властная женщина, умевшая заставить окружающих себя уважать, – была стержнем семьи, другом и советником отца в любых вопросах. Она всегда предоставляла ему полную свободу действий и решений во всём, что касалось его работы. А работой была Арктика…
Не помню случая, чтобы в нашей семье кто-нибудь повысил друг на друга голос. Лишь единственный раз отец закричал на меня, причём меня тогда напугал не столько крик, сколь необычность его. Я с шумом вбежал к нему в кабинет, не обратив внимания на то, что отец сильно взволнован. Ему только что позвонили и сообщили о смерти Петра Петровича Ширшова…
Отец был очень ровен и одинаков в обращении со всеми, с кем ему приходилось сталкиваться, будь то государственный деятель или же, скажем, лифтёрша тётя Настя в Доме полярников. Этой чертой отец был в значительной мере обязан тому же О.Ю. Шмидту и В.Ю. Визе, которые "совершенно одинаково, одним и тем же голосом, одинаково вежливо" разговаривали со всеми…
Добряком отец был необычайным. Прежде всего, это сказывалось в его отношении к животным. Частенько у нас в доме неожиданно появлялся какой-нибудь безродный котёнок, причём это сопровождалось примерно такой аргументацией, обращённой к маме:
– Ты знаешь, Наташка, он такой славный, жалко мне его, беднягу. Пусть поживёт у нас…
В быту отец был очень непритязателен. Его устраивало то, что есть, и так, как всё расставлено и разложено в данный момент. Как все мужчины, он очень сердился, когда кто-нибудь из женщин наводил в его комнате порядок. Очень любил старые и заслуженные вещи. У него были любимые старые-престарые шлёпанцы, видавший виды домашний пиджак, полощущиеся внизу – настолько они были широки – домашние брюки, любимый прокуренный мундштук и бывалый перочинный ножик". ("Наш Кренкель", 1975).
Конечно, напряжённая работа в институте не позволяла Кренкелю бывать в Арктике. Но он продолжал о ней мечтать. Е.К. Фёдоров, вернувшийся к тому времени на должность председателя Госкомгидромета СССР, вспоминал такую просьбу Кренкеля:
"Знаешь, давай найдём какой-нибудь островишко в Ледовитом океане. Построим там маленькую станцию. Доверьте мне, чтобы я был там один, прожил бы там, проработал, провёл бы все наблюдения и держал радиосвязь". ("Наш Кренкель", 1975).
Эту идею Фёдоров не поддержал, но предложил старому товарищу побывать в Антарктике, возглавив морскую экспедицию на научно-исследовательском судне "Профессор Зубов". Помимо знакомства с ледяным континентом, этой рейс позволил ему завершить работу над мемуарной книгой "RAEM – мои позывные".
Из воспоминаний Т.Э. Кренкеля:
"Как мечтал он о плавании к берегам Антарктиды! Для него было бы противоестественным, посвятив жизнь Арктике, упустить возможность побывать в Антарктике. Поэтому когда Евгений Константинович Фёдоров предложил отцу быть начальником рейса "Профессора Зубова", он, конечно, обрадовался такому назначению…
Рейс "Профессора Зубова" был обычным. Корабль вёз смену полярников для советских станций в Антарктиде, но, как и во всяком рейсе, были свои трудности. Потом участники рейса рассказывали, что в сложных ситуациях отец умел принимать решения быстро, но без опрометчивости, руководствуясь здравым смыслом и просто человеческим пониманием сложившейся обстановки, сильных и слабых сторон окружающих его людей". ("Наш Кренкель", 1975).
Слово В.С. Сидорову:
"Очередная моя встреча с Эрнстом Теодоровичем состоялась на борту "Профессора Зубова", по возвращении его из антарктического рейса. Кренкель стоял в окружении полярников на верхней палубе, курил. На какое-то время толпа встречающих отхлынула, и мы остались вдвоём. Вдруг Эрнст Теодорович как-то обмяк, навалился грудью на планшир. Лицо его побелело, и он начал терять сознание, успев шепнуть:
– Вася, достань пузырёк, срочно!
И указал на карман, где, оказывается, хранилось у него лекарство. Через минуту, когда снова подошли товарищи, он выпрямился, подал мне знак молчать и, как ни в чем ни бывало, рассказал какую-то презабавную историю. Да, Кренкель умел побеждать боль, и никогда люди не видели его хоть чуточку слабым". ("Наш Кренкель", 1975).
Отдавая много сил институту, Кренкель продолжал оставаться страстным радиолюбителем, находя в этой работе своеобразное отдохновение. Вот как писал об этой его страсти сын, Теодор Эрнстович:
"Не знаю, существовал ли когда-нибудь среди радиолюбителей человек, более увлечённый этим делом, чем отец. Помню, с каким прямо-таки юношеским нетерпением летом 1956 года он налаживал радиоаппаратуру, вновь возвращаясь к коротким волнам. Оборудование рабочего места было вполне в духе его традиций – аппаратный журнал, будильник, ключ, привинченный здоровенными шурупами, на выходе передатчика тепловой прибор, примотанный проволокой, короче говоря, "дедушка советского радиолюбительства". На даче в рабочем кабинете отца стояла его радиоаппаратура, на которой он по вечерам, а большей частью далеко за полночь, когда эфир на коротких волнах особенно интересен, "цмыкал" или, иначе, "цыкулил". Над столом окно было сделано в виде иллюминатора, так что всё напоминало радиорубку корабля".("Наш Кренкель", 1975).
С 1961 года и до последних дней Эрнст Теодорович был бессменным председателем Федерации радиоспорта СССР. Участие в соревнованиях, чемпионатах и радиовыставках, знакомство с работой местных федераций отнимали у него немало времени. Но он проводил заседания президиума Федерации деловито и весело, создавая дружескую и непринуждённую обстановку.
60-летие Эрнста Теодоровича отмечалось в Доме дружбы народов на Арбате руководством ЦК ДОСААФ, Управлением связи Советской Армии, Гидрометслужбой СССР и прочими организациями, к деятельности которых был близок Кренкель. На торжество пришли известные полярники, лётчики, радиоспециалисты, коротковолновики.
В последние годы жизни к многочисленным общественным должностям Кренкеля прибавилась ещё одна – в 1966 году его выбрали председателем правления вновь созданного Всесоюзного общества филателистов. Он сам признавался, что главными его друзьями являются книги, а коллекционирование – второе увлечение. Недаром первым выступлением Эрнста Теодоровича в прессе на филателистическую тему стала статья в газете "Советская культура" под заголовком: "Это радость – дарить марке свой досуг".
Должность председателя правления ВОФ была достаточно хлопотной. Верхоглядство в среде коллекционеров нетерпимо. Поэтому, по горло занятый работой в институте, он находил время, чтобы прорабатывать книги по филателии и уверенно чувствовать себя в этой среде.
Слово известному коллекционеру и историку филателии, журналисту Е.П. Сашенкову:
"Своей коллекцией Кренкель занимался из чистого любительства и никогда не рассчитывал на соискательство наград или соперничество на филателистических выставках. К раритетам – редко встречающимся экземплярам – он относился спокойно; их исключительность, иногда подлинная, а чаще создаваемая искусственно, вызывала у него почтение, но отсутствие той или иной относительно доступной редкости никогда не обескураживало. Это было примечательной чертой Кренкеля-филателиста". ("Наш Кренкель", 1975).
На одном из конгрессов Международной филателистической федерации Эрнста Теодоровича избрали членом исполкома. Работая на этом посту с большой энергией и инициативой, Кренкель способствовал поднятию авторитета советской филателии во всём мире. Не раз он представлял на крупных международных выставках Всесоюзное общество филателистов. В Париже и Карл-Маркс-Штадте, Праге и Кракове, Софии и Бухаресте, Лондоне и Будапеште – всюду бывали ему рады, всюду находились у него друзья, старые и новые. Встречи, пресс-конференции, интервью… Хорошо запомнилась Кренкелю выставка "Прага-68", где после 37-летнего перерыва он встретился с Умберто Нобиле – известным конструктором дирижаблей "Норвегия" и "Италия", участником исторической встречи дирижабля "Граф Цеппелин" и парохода "Малыгин" в бухте Тихой в 1931 году. Вместе они руководили запуском рекламных почтовых шаров, председательствовали на заседаниях, а затем бродили по ночной Праге и вспоминали, вспоминали…
Нельзя не сказать и о почтовых выпусках, посвящённых персонально Кренкелю. В 1973 году, уже после его кончины, вышла марка, отметившая 70-летие полярника. Портрет дан на фоне трёх сюжетов, напоминающих о знаменитых зимовках на "Челюскине", острове Домашнем и дрейфующей станции "Северный полюс". Тогда же вышел маркированный почтовый конверт работы народного художника СССР Яр-Кравченко. В день 70-летия проводилось гашение конверта специальным штемпелем с позывным RAEM. Завершил этот юбилейный почтовый набор номерной сувенирный листок. На нём воспроизведена описанная марка и радиопередатчик, рисунок окаймляют знаменитые радиопозывные Кренкеля.
В 1981 году в серии "Корабли науки" вышла марка, посвященная научно-исследовательскому судну "Эрнст Кренкель". На фоне судна в открытом океане дан овальный портрет полярника.
В 1993 году, к 90-летию Эрнста Теодоровича, официальных почтовых изданий не было, но память о нём настолько широка, что несколько филателистических клубов выпустили свои неофициальные, так называемые "клубные", конверты и сопроводительные штемпеля. В этом выразилась всеобщая любовь к известному человеку.
А вот 100-летний юбилей Кренкеля издательско-торговый центр "Марка" отметил в 2003 году выпуском почтовой марки и конверта, которые гасились на Московском почтамте специальным штемпелем.
Таково довольно солидное филателистическое обрамление имени и образа Э.Т. Кренкеля – первого председателя правления Всесоюзного общества филателистов.
О последних годах жизни Кренкеля вспоминает В.С. Сидоров:
"В 1970 году я вернулся из экспедиции и навестил Кренкеля. Вот тогда-то он и посоветовал мне бросить якорь на Большой Земле и поработать на "чёрной работе", имея в виду должность заместителя директора института, которым он руководил сам. Я, не раздумывая, воспользовался его советом, не веря своему счастью, стал работать под непосредственным руководством Кренкеля.
Работать с ним было очень легко и очень интересно. Вопросы любой сложности он решал с глубоким знанием дела, непринуждённо и как-то по-домашнему просто. Своей скоромностью, кипучим энтузиазмом, работоспособностью и умением всюду и всегда создавать непринуждённую товарищескую атмосферу – на работе ли, в неофициальном ли общении – он завоевал всеобщую любовь и уважение окружающих.
Кренкель умело сочетал руководство институтом с практической помощью своим товарищам по работе. Добрым советом и непосредственным участием он всегда, когда в том возникала необходимость, помогал начальникам отделов, лабораторий и своим заместителям. Он умел так поставить дело, что к нему легко можно было обратиться по любому, казалось бы, неразрешимому и спорному вопросу и всегда сразу же получить надёжное решение. И, выходя от Кренкеля, я частенько испытывал лёгкие угрызения совести: как это я сам не додумался до такого простого решения?". ("Наш Кренкель", 1975).
О последней встрече с Кренкелем В.С. Сидоров пишет так:
"В конце рабочего дня Эрнст Теодорович по обыкновению зашёл ко мне в кабинет поделиться впечатлениями, подытожить события дня, "подкинуть" одну-другую перспективную задачку на завтра. Он собирался лететь на Кубу, и в связи с этим ему были сделаны профилактические прививки. Чувствовал он себя неважно. Знобило, держалась повышенная температура, ощущалась боль в области сердца. Он поведал мне о своём скверном состоянии. Я посоветовал ему срочно ехать домой, лечь в постель и полежать денёк-два. Я сам испытал подобное состояние перед отправкой в Антарктиду, когда мне также сделали прививку, и после неё двое суток у меня держалась высокая температура. Сказал об этом Кренкелю. Он обещал "закруглить" все спешные дела и последовать моему совету, отлежаться. Но где там! Дела увлекли его.
В постель он лёг только тогда, когда уж не мог держаться на ногах. В больницу ехать категорически отказался. Дети Эрнста Теодоровича вызвали "неотложку"… Даже в последние секунды своей жизни Кренкель нашёл в себе силы пошутить. Усаживаясь в санитарную машину, он помахал водителю рукой и сказал:
– Привет пилоту!
Это были последние слова Эрнста Теодоровича Кренкеля". ("Наш Кренкель", 1975).
Скончался Э.Т. Кренкель 8 декабря 1971 года, не дожив две недели до 68-ми лет. Имя выдающегося советского полярника увековечено в названиях залива на восточном берегу о. Комсомолец (Северная Земля), Полярной гидрометеорологической обсерватории на острове Хейса (Земля Франца-Иосифа), Центрального радиоклуба в Москве, Электротехникума связи в Санкт-Петербурге, научно-исследовательского судна Гидрометслужбы.
Ежегодно 24 декабря, в день рождения Эрнста Теодоровича, у его могилы на Новодевичьем кладбище в Москве собираются близкие люди, соратники и ученики. После этого они совершают круг по кладбищу, последовательно останавливаясь у могил Ширшова, Фёдорова, Папанина, Шмидта. Оставляют цветы, поднимают стопки, поминают о былом. Но начинают всегда у могилы Кренкеля и именно в его день рождения. Наверное, не случайно.
Соратники и современники о Э.Т. Кренкеле
("Наш Кренкель", 1975)
Е.К. Фёдоров - академик, начальник Гидрометслужбы СССР, Герой Советского Союза:
"Эрнст Теодорович многому нас научил. Я лично многим обязан ему в своей жизни, как и многие из тех, кто с ним работал, многому у него научился. И вот, если подумать, а что нам нужно от него более всего унаследовать? Я полагаю, чувство долга, с которым он всю свою жизнь прожил. Он был воплощением долга перед своими товарищами, в любом коллективе, где он работал".
И.Д. Папанин – начальник Главсевморпути, дважды Герой Советского Союза:
"Радист на зимовке всегда чуть-чуть особенный человек. Через радиста проходит тот главный нерв, что связывает горстку людей с Большой 3емлёй, со страной, с миром…
Эрнст Теодорович Кренкель был мужественным человеком. Он гордился тем, что даже с тонущего "Челюскина" не подал сигнала SOS. В трудные минуты – а наш плавучий лагерь ("СП-1") в один прекрасный день оказался на обломке льдины размером 30 × 50 м – Кренкель, бывало, заведёт патефон или предложит сыграть в шахматы. Сколько партий я ему проиграл – не счесть!… Когда трещина прошла буквально рядом с палаткой и срочно надо было из неё выбираться, Кренкель в своём обычном шутливом тоне сказал: "Давайте прежде всего чайку попьём…".
Спасибо судьбе за то, что она подарила нашей четвёрке такого прекрасного и верного товарища, как Эрнст Теодорович Кренкель".
Б.А. Кремер – начальник ряда полярных станций, Почётный полярник:
"Трудно сыскать человека более скромного, более непримиримо относящегося к ложному пафосу и затасканной героике, чем Эрнст Теодорович.
Кто-то разделяет мнение, что он "возвысился на фоне серой массы радистов своего времени". Подобное мнение мало того, что неверно по самой сути, но и умаляет самого Кренкеля. В том-то и состоит подлинная заслуга Эрнста Теодоровича, что даже на таком блестящем фоне, как его знаменитые коллеги, он был, так сказать, "вне конкуренции". Потому что в этом человеке с наибольшей полнотой и выразительностью счастливо совместились все лучшие качества, свойственные каждому из них в отдельности".
В.Г. Лидин – писатель, участник челюскинской эпопеи:
"Эрнст Теодорович Кренкель, несмотря на свою суровую биографию, был человеком лирическим и задушевным, по-детски жадным слушателем, если касалось чьих-нибудь дел или судьбы, и вместе с тем – человеком ироническим; и хотя его ирония была всегда остра, но в своей основе беззлобна. Просто он любил мир со всеми его просторами и красками, любил людей, но не прощал пошлости и обывательщины, – пожалуй, лишь в этих случаях бывал беспощаден в своих характеристиках, и ещё – любил книги".
О.Н. Комова – метеоролог, участница челюскинской эпопеи:
"Кренкеля любили все челюскинцы – за его весёлый, даже немного озорной характер, искреннее, товарищеское отношение к людям, неистощимый, какой-то добрый юмор, за благожелательность и чуткость".
Н.Н. Стромилов - радиоинженер, участник Первой воздушной экспедиции на Северный полюс:
"В любом деле кто-то всегда бывает первым. В арктическую связь короткие волны первым стал внедрять Кренкель. Вскоре по проложенному им пути пошли другие. Сразу оговоримся: это не было шоссе с асфальтовым покрытием. Это была ухабистая тропа со многими поворотами, на которой приходилось сталкиваться с неверием в короткие волны, косностью, равнодушием, а то и явной неприязнью".
М.И. Шевелёв - начальник Управления полярной авиации Главсевморпути, Герой Советского Союза:
"Работали мы с Эрнстом Теодоровичем и позже, в Главсевморпути, когда он возглавлял Управление полярных станций. Мы с ним дружили, что, впрочем, продолжалось до последних дней его жизни, испытывали друг к другу взаимную симпатию, даже нечто вроде родства душ. Мы одинаково подходили к жизненным явлениям, к работе, к человеческим отношениям. Причём я не помню, чтоб у нас с Кренкелем бывали длинные разговоры. Мы отлично понимали друг друга сразу, с полуслова. "Вопрос ясен, пошли дальше" – такое резюме чаще всего подводило итог нашим беседам".
В.С. Сидоров – вице-президент Ассоциации полярников, Герой Социалистического Труда:
"С малых лет Кренкель служил мне образцом для подражания. Как и многие мальчишки моего поколения, я стремился стать таким, как он. Всю свою жизнь подчинил я тому, чтобы быть хоть в чём-то похожим на него, а позднее, будучи уже близко знаком с Эрнстом Теодоровичем, изо всех сил старался делом заслужить его скупое одобрение".
Д.Я. Суражский - радиоконструктор, лауреат Государственной премии СССР:
"Юмор бывает очень и очень разным. А у Кренкеля он был такого свойства, что все 20 лет его пребывания в институте я шёл на работу, как на праздник!".