Во время первого года своей работы с ребятами чечено-ингушской студии мы на ноябрьские праздники 1973 года поехали к ним в гости в Грозный. Там Никита Михалков снимал свой первый фильм "Свой среди чужих, чужой среди своих" и приглашал в массовку местных жителей. Мои ребята очень хотели посниматься в кино и показать свою удаль. Подслушав, как в разговоре с Михалковым на репетиции сцены ограбления поезда, московские каскадёры набивают себе цену, один из моих студентов вскочил на лошадь, догнал поезд, на ходу запрыгнул на подножку снова спрыгнул в седло и лихо подъехал к съёмочной группе. Никита ухмыльнулся, а московские каскадёры записали меня в "злейшие враги".
По городу были развешаны объявления о том, что желающие принять участие в съёмках должны прийти к определённому часу в определённое место с паспортом. Плата - три рубля. Чечены, пожелавшие запечатлеть для потомков свой образ, пришли и заплатили администратору три рубля. Администратор собрал с них деньги и долго над ними смеялся вместе со всей съёмочной группой. Потом, когда фильм вышел и добровольные актёры не увидели себя на экране, они написали жалобу. Администратора поймали и посадили в тюрьму на шесть лет. Но одному актёру, Ахмету Закаеву, этого оказалось мало.
Чтобы поменять свою профессию инженера на педагогическую /а Кох меня всё время поддразнивал инженэром/, я поступил в очную аспирантуру Ленинградского научно-исследовательского института физической культуры и продолжал по совместительству работать в Театральном институте. К моменту окончания аспирантуры и поступлению в штат ЛГИТМиКа старшим преподавателем мною была создана комплексная программа трюковой подготовки актёра. В Вузах СССР этот раздел назывался профессиональной прикладной физической подготовкой и разрабатывалась для каждой специальности своя. Она включала в себя занятия акробатикой, вольтижировкой, верховой ездой, фехтованием на саблях, шпагах и мечах, борьбой дзюдо, каратэ и боксом. Кроме того, по обязательной государственной программе комплекса общей физической подготовки "Готов Труду Обороне" 4 ступени проводились занятия по лёгкой атлетике /бег, метания/, лыжным гонкам, плаванию, стрельбе из пневматической винтовки. Этот объём упражнений был рассчитан на обязательные занятия два раза в неделю по два часа в первые два года обучения и свободное посещение секций по борьбе дзюдо, самбо, вольтижировки, боксу и фехтованию в вечернее время на протяжении всех четырёх лет обучения студентов в институте. Контрольные упражнения на зачётах, участие в соревнованиях и подготовка сценических этюдов завершали программу. В итоге под воздействием физических упражнений ребята крепли, приобретали навыки, уверенность, решительность и другой внешний вид - хабитус. Такого не было нигде в мире, не то, что в институтах нашей страны.
Для предмета "Сценическое движение", которым занималась кафедра профессора Ивана Эдмундовича Коха, это была прекрасная подготовительная база. Главное, чтобы ребята успевали восстанавливаться между занятиями, отдыхали и нормально питались. Бывали случаи, когда студенты падали на занятиях от голодного обморока. Кто проверит, поел он сегодня или деньги у него уже закончились? Я старался проверять. Думал о том, как им дать подработать на съёмках.
Один бы я это не вытянул. Это Сан Саныч пробил реализацию этой программы для экспериментальной группы студентов актёров нашего института в Министерстве. О таком финансировании нельзя было и мечтать в СССР. В институте каждую копейку считали. Перешивали костюмы по десять раз из одного и того же полотна. А тут и аренда лошадей, и фехтовальные костюмы, и оружие, и кимоно для дзюдо, и боксёрские перчатки. А аренда специализированного гимнастического зала с батутом сколько стоит? А бассейн, а стрелковый тир, а лыжная база? А учебных часов не сосчитать. Четыре часа в неделю обязательных занятий в расписании и восемь часов факультативных по вечерам в разных секциях - дзюдо, фехтование, бокс, каратэ. Фонд заработной платы преподавателей, доцентов и профессоров превышал все разумные пределы. При том, что численность группы на каждого преподавателя по советским нормативам не должна была превышать пятнадцати человек. А это значит, что на группе в двадцать должны работать два преподавателя и обоим нужно платить зарплату. Мечта идиота. Так что, если вы прочтёте или услышите о каскадёрских школах того времени под руководством Массарского, Корытина, Ходюшина или Шулькина - не верьте. Они работали на своей основной работе и никогда не имели такой материальной базы для таких занятий.
С Сашей, то есть с Александром Шехтелем мы учились вместе в аспирантуре ЛНИИФКа у одного руководителя Валентина Алексеевича Булкина. После завершения учёбы вместе распределились на работу в Театральный институт. Ещё в 1975 году я соблазнил туда же на работу отличного фехтмейстера Осю Кринского, которого встретил на новоселье у своего друга Стаса и тут же вызвал его на сабельный поединок. Ося был его соседом на проспекте Гагарина, 28. После того, как замахнувшись, Ося разнёс вдребезги чешскую люстру, подаренную Стасу родителями, я понял, что терять этого парня из виду нельзя.
Отец Сан Саныча был главным человеком в спортивном Ленинграде. Мума - как ласково называла этого гиганта его жена Тамара, грузинка из рода Тотейишвили. Александр Яковлевич Шехтель в молодости был чемпионом СССР в метании молота и с тех пор стал авторитетным работником физкультуры и спорта. Саше, как родному сыну, он щедро помогал.
Саша стал заведующим кафедрой, а я просто доцентом, руководителем курса трюковой подготовки актёров и председателем спортивного клуба института. Саша прилежно посещал в костюме и галстуке все официальные заседания, а я в паре с Осей вёл свои экспериментальные занятия фехтованием, акробатикой и верховой ездой в Сестрорецке на группе актёров, организовывал работу спортивных секций клуба и, самое приятное, мог в любое время уехать на съёмки. Бесценное качество Сан Саныча заключалось в том, что он не был формалистом. Формализм - страшное зло. Он губит живительную радость всего сущего. Саша этой радости давал цвести пышным цветом.
Едва начав работу в институте, я имел сказочную возможность совмещать её с работой на съёмочной площадке фильмов "Легенда о Тиле", "Блокада" и "Стрелы Робин Гуда". Зимой 1974 года Андрей Михалков - Кончаловский пригласил меня для постановки трюков в "Романсе о влюблённых", где мой тренер Александр Массарский чуть не убил маленькую девочку с Романом Громадским на съёмках наводнения от Цунами, которое снимали в Казахстане. Массарский мечтал стать единственным и неповторимым, но в кино смыслил мало и работал там спустя рукава. Я не один составил ему конкуренцию. Был и Сысоев, Корытин, Василюк и Усвяцов. Но меня он вычеркнул из своей жизни особенно решительно. После съёмок фильма "Стрелы Робин Гуда" мы с Массарским разошлись. Я оставил спорт и посвятил себя трюковым съёмкам. Вспомнил Кончаловский обо мне и годом позже, пригласив меня ставить трюки в его четырёхсерийной эпопее "Сибириада". Это было очень кстати. Монополия Массарского была нарушена. Да ещё где?! На Мосфильме, у лучшего режиссёра страны. Мой статус гигантски вырос. Не порадовало это и группу "Скифы" Коли Сысоева и Олега Корытина. Эти трюкачи были способны на всё, на любую мерзость, лишь бы лизнуть сладенького.
Съёмки на "Сибириаде" продолжались три года и время от времени я уезжал и брал с собой некоторых студентов. Саша и Ося брали на себя мои учебные занятия, а потом я мог поработать за них. В 1978 году начались съёмки "Д'Артаньян и три мушкетёра", куда Георгий Юнгвальд- Хилькевич пригласил меня ставить трюки. Со мной на летних каникулах поехали работать и Ося Кринский и наши студенты. Полученные на занятиях навыки они применяли в своей профессии на съёмочной площадке и со шпагой, и верхом на лошадях.
В 1979 году моя работа у Игоря Масленникова на фильме "Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона" позволила мне создать творческую атмосферу на занятиях, репетируя возможные варианты сцены поединка у Рейхенбахского водопада. Для отработки сцены падения в пропасть я попросил дать несколько уроков альпиниста Михаила Боброва. В один из воскресных дней он отвёл нас на шпиль Петропавловского собора и показал, как они с альпинистами маскировали шпиль в войну. Ребята были в восторге.
Осенью 1981 в Ленинграде снимал свой фильм "Красные колокола" Сергей Бондарчук, которому я помогал штурмовать Зимний дворец. Платили хорошо и со мной на штурм Зимнего дворца каждый день ходили наши студенты. Их Мастера, понимая пользу мероприятия, закрывали глаза даже на их прогулы. Пообщаться с Франко Неро, Сергеем Бондарчуком, Ириной Скобцевой удаётся не каждый день. Приревновал ребят, правда, профессор Куницын. Написал на меня жалобу ректору и не отпустил своих студентов на съёмки.
Завистники плодились, как мыши, не по дням, а по часам. Моих учеников переманивали конкуренты, другие перебегали сами в надежде на лучшую долю. К Массарскому перешёл Женя Топоров /правая рука Кости Могилы/, Агапов, Покрамович. Сысоев и Корытин переманили Филатова, Федулова. Борьба за работу на фильмах, особенно знаменитых режиссёров, обострялась до неприличия.
Зимой 1981 года Сергей Юткевич позвал мою группу на съёмки Кронштадтского мятежа в своём фильме "Ленин в Париже". Посмотрев на работу моих учеников, он пришёл в восторг и стал рассказывать, как они осваивали трюковые съёмки в начале века со Львом Кулешовым, Сергеем Эйзенштейном, Всеволодом Пудовкиным, Борисом Барнетом, как актёры занимались боксом, акробатикой, фехтованием. У них, авангардистов и революционеров в искусстве, считалось, что драматический актёр, как актёр цирка, должен уметь делать любой трюк. Отчаянные были ребята на заре Советской власти.
После съёмок в Ленинграде киногруппа Сергея Юткевича отправлялась в Париж. Я попросил его поинтересоваться, как учат актёров трюкам во Франции. Так он привёз мне приглашение на стажировку в Национальной консерватории драматического искусства в самом Париже и от самого Жана-Поля Бельмондо, профессора-фейхтмейстера Клода Карлье, профессора-конника Мишеля Надал, профессора пластики и пантомимы Жана Лекока. Это было сногсшибательно. Оставалось уговорить советское правительство и партийных чинуш. Этим я и начал заниматься.
В это самое время я жил распрекрасной жизнью. В 1973 году у нас родился сын Тимофей, а в 1977 родилась дочка Оля. Иногда я брал их с собой на работу в Сестрорецк и они учились ездить верхом на лошадях, катались на коньках и санках, плавали на лодках по заливу, ловили рыбу в реке Сестре.
В 1979 году я защитил диссертацию и получил звание доцента кафедры физического воспитания Ленинградского института театра, музыки и кинематографии. Накопив немножко денег я купил большую антикварную квартиру на Кронверкском проспекте с камином, дубовыми потолками и видом на парк и шпиль Петропавловского собора. Я был принят в Совет Дома учёных и проводил там с семьёй праздники. Купил дачу на берегу реки Мги и жена выращивала для детей яблоки и клубнику. Чтобы разделить радость, выпить вина, съесть жареного мяса, копчёных лещей я созывал тех, кого считал своими друзьями.
В 1980 я поехал делать доклад на международном симпозиуме по биомеханике в Тбилиси. Доклад мой произвёл впечатление. В беседе с заместителем министра культуры СССР Лидией Григорьевной Ильиной я ненавязчиво спросил о возможности моей стажировки в Париже по теме моей работы. Она, не моргнув глазом, дала согласие и сказала мне, чтобы я готовил документы. Тбилиси стал мне ещё милее, а грузины - ближе родных братьев. А грузинки - ближе сестёр.
Ректор поддержал моё желание съездить на годик в Париж и послал запрос в Министерство культуры РСФСР. Довольно быстро оттуда прилетел отказ. На занятиях со студентами в Пушкинском театре я пожаловался Игорю Олеговичу Горбачёву на министра культуры РСФСР. Игорь Олегович снял трубку и тут же поворковал с Милентьевым обо мне. Проблема была решена.
Но она была не последней. Нужно было пройти обсуждение на партийных собраниях кафедры, факультета, института, райкома и Обкома КПСС, пройти проверку в местных и союзных органах КГБ СССР, пройти собеседование с послом Франции в СССР на французском языке и, самое главное, получить разрешение на въезд во Францию от французской разведки. Из двухсот сорока претендентов на стажировку по научному обмену между СССР и странами капитализма в тот 1982 год положительные ответы получили сорок претендентов. Из шести, посланных кандидатов во Францию, приглашение получили двое - Владимир Борев из ГИТИСа и я. Оставалось пройти месячную спецподготовку в Москве в июне.
В марте 1982 года я работал постановщиком трюков на фильме Владимира Воробьёва "Остров сокровищ". Его сын Костя, студент курса профессора Рубена Сергеевича Агамирзяна, много рассказывал папе о наших занятиях. Владимир Егорович пришёл на мои занятия, посмотрел как дерётся Костя Демидов с Колей Устиновым, как взлетает махом в седло Толя Петров и сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться - поработать постановщиком трюков на его фильме.
Мы отсняли несколько эпизодов в апреле на Куршской косе в маленьком, сказочном городе Нида, провели роскошный месяц май в Крыму, в Судаке и Новом свете и сняли эпизод в Петропавловской крепости, закамуфлированной под Бристоль. Наши бывшие студенты, а теперь актёры Малого театра Льва Додина Игорь Иванов, Сергей Бехтерев, Валерий Захарьев, Петя Семак радовали душу своей блистательной работой на площадке, получив заслуженную похвалу от Олега Борисова, Владислава Стржелчика и Владимира Егоровича Воробьёва. Работа была закончена. Я поехал в Москву на подготовку к отъезду в Париж.
Июнь в Москве стоял жаркий и душный. Я жил у своих друзей на Арбате. Они были на даче и иногда приезжали навестить меня, чтобы я не сдох со скуки. Но скучно мне не было. Занятия по французскому мы проводили в парке. Ещё пару - тройку раз я встречался с уникальным человеком, разведчиком в отставке Виктором Андреевичем Любимовым. Тоже на пленере, у стен Кремля. Виктор Андреевич долгие годы работал во Франции с агентом под псевдонимом Мюрей и мог рассказать много полезного. Тем более, что выйдя в отставку он скучал по своему любимому делу.
Получив в министерстве документы и авиабилет в Париж, я вернулся в Питер обнять жену и детей. На даче царила райская атмосфера, жужжали пчёлы, пели птицы, краснела клубника в сливках. Я искупался, выпил чаю и крепко обняв всех, сел в машину и нажал на газ. Ветер приятно обдувал лицо. Дорога была свободной. Самолёт в Париж вылетал из Москвы в полдень. На "Красной стреле" я успевал до Шереметьева добраться на метро. Нервяк мешал дождаться поезда дома и я решил ехать на вокзал пораньше, пройтись по Невскому. Телефонный звонок раздался, когда я уже стоял на пороге. Я постоял в раздумье, нехотя снял трубку. Голос ректора в телефонной трубке меня удивил. Я думал он звонит пожелать мне доброго пути, успехов и удачи. Он - то знал, сколько я положил на это усилий. Но Николай Михайлович попросил меня не огорчаться, сказал, что поездка отменена, виза закрыта. Сообщил по секрету, что пришла "телега" в Обком КПСС о том, что я враг народа, связан с невозвращенцем Андреем Михалковым - Кончаловским и с шайкой Кости Могилы. Органам КГБ потребуется дополнительная проверка указанных фактов.
Андроповский перебор
Похороны Леонида Ильича Брежнева в СССР были обставлены в стране необычайно пышно. Умер он прямо к празднику, Дню милиции 10 ноября 1982 года. Со времён похорон Сталина /Иосифа Джугашвили/ традиция была утеряна и, видимо, коммунисты хотели её возродить. А может быть благодарные ему иммигранты в Землю обетованную таким образом воздавали Брежневу почести. Поговаривали, что его жена была иудейкой и помогала своим единоверцам встать на ноги и занять почётное положение в стране после гонений Сталина.
На траурном митинге в Театральном институте, который проходил в зале Учебного театра, выступали ведущие коммунисты. Секретарь партийного бюро Виктор Иванович Тарасов, несостоявшийся актёр, пытаясь наверстать упущенное на сцене, дошёл до такой точки истерии, страдая о Брежневе, что сам мог упасть без чувств. Впрочем, из зала за ним наблюдали и те, кто мечтал занять его партийное место, по причине собственной несостоятельности. Евгений Евгеньевич давно ждал, когда Виктор Иванович поскользнётся, чтобы из его заместителей стать партийным боссом института. А дальше? Дальше, как Бог даст. Правда Богу коммунисты тогда ещё не молились ни тайно, ни явно. С проблемами психологии творчества лаборатория, которую он возглавлял по щедрой рекомендации КГБ, явно не справлялась со своими основными задачами. Пока в КГБ проверяли на меня кляузу о моей связи с "мушкетёрами" Толи Ходюшина, которого осудили на два года лагерей за хранение оружия и участие в ограблении польского туриста во Львове во время съёмок "Д'Артаньян и три мушкетёра", Серёгой Васильевым, который взял на себя вину за это ограбление и сел на десять лет, Женей Топоровым, который поснимался с Массарским в Молдавии в 1979 на фильме "Подготовка к экзамену", сел на тринадцать лет за ограбление с отягчающими обстоятельствами в Тулунскую тюрьму в компании с Вячеславом Иваньковым по кличке Япончик /кстати окончившим цирковое училище в Москве и рвущимся в кино с Сашей Иншаковым/, у меня оставалась надежда на выезд во Францию. Но вот когда сексоты лейтенанта КГБ Володи Путина и, по совместительству, каскадёры прислали в Обком КПСС телегу о том, что я ещё ворую деньги, сдавая спортзал института своим знакомым офицерам из училища подводного плавания, а заведующего кафедрой физвоспитания ЛГИТМиК Сан Саныча посадили в тюрьму, оставив меня на свободе до окончания следствия, Париж растаял в серой дымке. Все мои защитники из КГБ и КПСС резко от меня отвернулись. Органам правопорядка совслужащие доверяли, как Богу. Так было всегда. И в 1937 и позже. Это и был для них Бог. Следствие тянулось полгода. Меня оставили на свободе, а Сан Саныча, как руководителя подразделения, допустившего нарушения финансовой дисциплины, посадили на полтора года. От меня все отвернулись и не подавали мне руки. Продолжать работать в институте в такой атмосфере было очень трудно. Почти невозможно.
Во главе СССР встал Юрий Андропов, жёсткий чекист, проявивший себя в 1957 при подавлении венгерского восстания и скрипевший зубами на воров и жуликов, которых расплодил брежневские царедворцы. По началу учебного года моё дело о выезде ещё рассматривалось чекистами и я оставался членом партийного бюро института, лелея надежду уехать в Париж. Но когда мои друзья в Смольном сообщили мне, что, получив положительное решение органов госбезопасности о моей заграничной командировке, второй секретарь Обкома Ходырев В. Я., под нажимом друга моего бывшего тренера по самбо Александра Массарского и председателя ЛОС ДСО "ЗЕНИТ" Владимира Полысаева вернул её на дополнительную проверку, настроение у меня ухудшилось. Партийные органы командовали органами госбезопасности, как своими опричниками, и решающее слово в посадках неугодных оставалось за ними. Мои друзья из КГБ посоветовали мне, чтобы выжить, писать жалобу самому Андропову. Он в это время проводил чистку в органах, вышвыривая присосавшихся там брежневских подхалимов и жуликов, и моя жалоба могла оказаться ему на руку. Подумав денёк, я так и сделал. Сгонял на Красной стреле в Москву и в приёмной КГБ вручил своё послание о ложных на себя доносах.