Победа в Галицийской битве имела большое значение для всего Восточного фронта. 21 августа 1914 г. пал Львов. Австро-венгерские войска оказались не только отброшенными за пределы российской границы, но и оставили почти всю Галицию и Волынь. Была окружена мощная крепость Перемышль, являвшаяся узловым оборонительным пунктом австро-венгерского фронта, противнику потребовалась переброска подкреплений и резервов из других районов, в частности, с Балканского театра, что существенно облегчало положение сербской армии.
За успех этой операции Алексеев получил чин генерала от инфантерии (24 сентября 1914 г.) и был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, причем Верховный Главнокомандующий Великий князь Николай Николаевич лично поздравил генерала с производством и повесил на его грудь собственный орден Святого Георгия. Интересный факт приводил в своих воспоминаниях Протопресвитер Русской армии и флота о. Георгий Шавельский: в знак "высшего доверия" к генералу Великий князь перешел с ним на "ты", это была высшая великокняжеская награда талантливейшему военачальнику. За всю войну никто другой не удостоился такой награды".
В разработке и проведении стратегических планов заслуги Алексеева были несомненны, и георгиевская награда отмечала здесь не личную доблесть, проявленную на "бранном поле", а талантливую деятельность полководца. Здесь проявился характерный для него "почерк" стратегической работы, отмеченный еще в 1906-1907 гг. в ходе Русско-японской войны. Самым скрупулезным образом, "склонившись над картой" с циркулем и линейкой, он проверял направления будущих ударов. Холодность, трезвость рассуждений, выдержка в расчетах и отсутствие эмоциональности, импульсивности - все эти качества были особенно необходимы в штабной работе, и Михаил Васильевич обладал ими вполне.
Для точного составления и корректировки оперативных планов он требовал достоверности и полноты сведений о положении и состоянии частей своего фронта и противника. По воспоминаниям Борисова, с первых же дней войны Алексеев имел почти "ежеминутные знания деталей положения своих и неприятельских сил". Это давало "возможность Алексееву провести Галицийское сражение, все время сохраняя "свое мнение и свое решение". Дела архива штаба Юго-Западного фронта сохранили карты с нанесенным на них положением войск по дням".
Будучи чрезвычайно требовательным к себе в отношении штабной работы, Алексеев добивался той же тщательности и точности от двух своих ближайших помощников - генерала Борисова и молодого, но весьма перспективного полковника М.К. Дитерихса - будущего известного участника Белого движения, Правителя Приамурского земского края в 1922 г. По воспоминаниям генерала Геруа, Алексеев "отделял творческую часть работы от исполнительной… Для первой он привлек… Борисова и Дитерихса. С их помощью Алексеев принимал в своем кабинете решения и их разрабатывал. В готовом виде, часто написанные четкой рукой самого Алексеева… эти распоряжения передавались генерал-квартирмейстеру Пустовойтенко или, через его голову, оперативному отделению… Недостатка в работе, разумеется, не было; требовалось быть в курсе обстановки во всех мельчайших подробностях; требовалась точность, быстрота, налаженность. Но творчества не требовалось. Оно исходило из таинственного кабинета Алексеева… Приближение Алексеевым Борисова и Дитерихса объяснялось тем, что с первым он был дружен давно; знал его философско-стратегические наклонности и ценил его военно-научные труды, хотя склонные к отвлеченности и доктринерству (Борисов особенно занимался Наполеоном); второго Алексеев помнил по Академии и потом имел случай убедиться еще раз в чрезвычайной серьезности этого молодого офицера Генерального штаба".
Не ускользали от внимания начальника штаба и такие "мелочи", на первый взгляд, как выплата жалованья летчикам-офицерам. Признавая, что авиация "приносит армии громадную пользу" (именно на Юго-Западном фронте, в полосе боев 3-й армии, произвел первый в мире воздушный таран штабс-капитан П.Н. Нестеров), Алексеев настаивал перед Ивановым о выделении специальных средств для выплаты жалованья (но 300 рублей в месяц) летчикам-добровольцам, многие из которых прибыли на войну даже с собственными аэропланами.
Михаил Васильевич добивался результативности, четко разделяя обязанности между своими непосредственными подчиненными. Со стороны могло показаться, что руководство операцией носит сугубо "кабинетный характер", а сам начальник штаба претендует на сомнительные "лавры" "кабинетного стратега". Однако весь мировой опыт военного искусства XX столетия доказывает, что кропотливая, хорошо организованная штабная работа имеет не меньшее, а гораздо большее значение, чем командование атакой "с шашкой наголо". В этом Алексеева убеждал и собственный опыт участия в боях Русско-японской войны, и довольно неудачный способ руководства боями из Ставки Верховного Главнокомандующего, при котором Великий князь постоянно выезжал на фронт, менял места размещения своего штаба и все равно не мог оперативно координировать действия фронтов и армий. А своевременно полученная и правильно проанализированная информация, постоянное ощущение "колебаний" фронта, смены ударов и контрударов, позволили Алексееву разработать и провести успешную военную операцию, ставшую достойной, но, к сожалению, почти забытой страницей истории Второй Отечественной войны 1914-1918 гг.
Развивая первоначальный успех, достигнутый в Галиции, Алексеев уже просчитывал вероятные удары немецких сил, которые, хотя и с запозданием, но все же спешили помочь своим австрийским союзникам и не допустить дальнейших успехов русских армий на Юго-Западном фронте. Алексеев предвидел возможность нанесения удара немцами на варшавском направлении, для чего они группировали силы 8-й и 9-й армий под общим командованием генерала Пауля фон Гинденбурга. Парировать этот удар предстояло правому флангу Юго-Западного фронта, выделенной для этого группе в составе 8 кавалерийских дивизий.
В составлении планов большую роль сыграла разведывательная работа, проводившаяся в штабе фронта сослуживцем Алексеева по ГУГШ и коллегой но Академии Генштаба полковником С.Л. Марковым (будущим известным участником Белого движения, командиром 1-го Офицерского полка Добровольческой армии). Марков был командирован в Варшаву "для сбора сведений о движении немцев" и со своей задачей справился весьма успешно. Польская агентура доносила о небольшом количестве (двух резервных) корпусов, отправляемых на "русский фронт" немецким командованием. Перешедшие в наступление корпуса столкнулись с уже готовыми к сопротивлению русскими войсками, и в развернувшихся в сентябре-октябре 1914 г. сражениях, во время Варшавско-Ивангородской операции, противнику не удалось добиться своих целей.
Перед русскими войсками действительно открывалась перспектива нанесения сильного флангового удара по наступавшим немецким войскам. Однако в действиях фронтов не хватало согласованности, должной оперативности взаимодействия. По оценке Шапошникова, развивая успех, достигнутый во время Галицийской битвы, "Юго-Западный фронт продолжает преследовать австрийцев в направлении на Краков. При этом важно напомнить, что еще 24 августа начальник штаба фронта генерал Алексеев предвидел возможность наступления немцев на левом берегу - со стороны Кракова, а также из Силезии. Вот почему и был образован 1-й кавалерийский корпус. Его задача состояла в том, чтобы вести разведку на левом берегу Вислы… Командование Юго-Западного фронта решило перенести действия своих войск на левый берег Вислы… Немецкие войска в это время, как и предполагал генерал Алексеев, сосредотачивались для наступления из Верхней Силезии. Поэтому Алексеев решил перегруппировать войска па средней Висле и отвести их из западной части Галиции. Ставке Верховного Главнокомандующего он внес свое предложение: создать в районе Варшавы мощную группу войск, которая смогла бы успешно атаковать фланг немецких войск, наступавших но левому берегу Вислы. Такую группу войск Алексеев предлагал создать за счет сил Северо-Западного фронта. Но Алексеева упредил командующий Северо-Западным фронтом: он начал отводить левофланговую 2-ю армию на 100-150 км к востоку от Варшавы".
Что же следовало делать дальше? В своем докладе в Ставку Алексеев, подводя итоги Варшавско-Ивангородской операции и опираясь на данные разведки, обращал внимание Верховного командования на неизбежность перенесения тяжести удара в Галицию и на невозможность развития одновременно одинаково сильных ударов на Северо-Западном и Юго-Западном фронтах. Реализовать, в прежнем смысле - предвоенные, планы операций и наносить удары и по Германии, и по Австро-Венгрии, по мнению Алексеева, - нецелесообразно. "Для нас главным врагом, главным предметом действий являлась австрийская армия; главным театром войны - Галиция, ибо через нес пролегают для нас пути к Берлину… Снова австрийская армия, - писал Алексеев, - главным образом защищает пути к Берлину, и до нового се разгрома нельзя рассчитывать на решительность, смелость и быстроту наших операций на Берлин… Августовская операция, закончившаяся разгромом австрийской армии, ставя нас на путях к Берлину, явилась столь грозною для германцев, что они приняли исключительные меры для предотвращения удара, направленного непосредственно против Германии… Ни одно государство в современных условиях не может выставить таких сил, которые позволили бы считать себя готовыми к одновременному выполнению двух главных задач. Приходится группировать для удара войска за счет других участков, прибегая на последних к выжидательным и оборонительным действиям".
Как и в своих предвоенных стратегических разработках, Алексеев отмечал сложность ведения военных действий исключительно против Германии: "…непрактично и еще более не соответственно обстановке вдаваться в такие отдаленные предприятия, как завоевание Нижней Вислы и Восточной Пруссии. Даже при успехе это предприятие невыгодно в том отношении, что лишает главный театр нескольких корпусов и что результат действий здесь не отразится существенным образом на важнейших операциях. Рассчитывать, что мы прочно утвердимся в Восточной Пруссии, трудно и потому, что это требует продолжительной, тягучей борьбы за крепости и укрепленные пункты".
Сложившаяся в Европе обстановка подтверждала, что приоритет удара по России принадлежал не Германии, а Австро-Венгрии. Большая часть немецких войск сражалась во Франции. Наступление на Берлин могло предприниматься, по мнению Алексеева, только после окончательного поражения австро-венгерских сил. "Обстановка данной минуты… требует признания, что главным театром действий снова становится Галицийский, и, сообразно с этим, надлежит вновь произвести распределение сил, пользуясь для переброски, по мере возможности, нашей бедною железнодорожной сетью". Теперь можно было уже с уверенностью использовать запланированный в предвоенных разработках "ударный кулак" фронтовых соединений против Австро-Венгрии. В октябре к Варшаве подошли ожидаемые подкрепления из Сибири, и Михаил Васильевич предлагал усилить ими войска для наступательных действий, главные силы "привлечь туда, где работа их будет продуктивна, где жертвы окупятся результатами…" Поэтому следовало добиться "достижения главной цели данной минуты - разрушения австрийской армии… чтобы на последующее время армия эта не являлась для нас столь сильной и существенной, как ныне, помехой на пути достижения основной цели действий… Австрийскую армию нужно окончательно расшатать, и чем скорее, решительнее и полнее это будет исполнено, тем выгоднее для общего дела".
Однако, вопреки расчетам Алексеева, Ставка отклонила эти предложения, а их актуальность существенно снизилась после того, как немецкие войска; не дожидаясь удара по своему союзнику, начали операции по охвату с флангов группы русских войск западнее Варшавы. Развернувшаяся в середине ноября Лодзинская операция вошла в историю военного искусства как пример весьма эффективного сочетания фронтальных и фланговых ударов с обеих сторон. Несмотря на все усилия немецкого командования, окружить русские армии не удалось, а наступавшая группа немецких войск сама оказалась в окружении. Позиции в Привислинском крае удалось отстоять почти на тех же приграничных рубежах, что и в начале войны. В том же месяце армии Юго-Западного фронта начали операции но переходу через Карпаты. Важность подобных действий была несомненной, поскольку в случае успеха наступления открывалась перспектива выхода на Венгерскую равнину (вообще, излишняя увлеченность "карпатским направлением" также могла стать ошибочной, поскольку в этом случае русские войска полностью переводились на юго-запад и терялся приоритет поражения Германии). Алексеев добился поддержки плана со стороны Ставки и уже 11 ноября телеграфировал генералу Брусилову, чья 8-я армия наносила удар в направлении на Краков: "Главнокомандующий не только подписал телеграмму, одобряющую Ваше общее решение, но собственноручно прибавил благодарность доблестным войскам".
Победоносная Галицийская операция и отсутствие ярких побед у соседнего Северо-Западного фронта повлияли на перемену отношения высшего военного командования к Юго-Западному направлению. Теперь к мнениям генералов Иванова и Алексеева в Ставке прислушивались с большим вниманием, чем в начале войны. По оценке Борисова, "инициатива операций, видимо, была в руках Алексеева. Ставка в основу действий клала планы, выработанные штабом Юго-запада для себя. Главная масса войск была в руках Юго-запада. Уже тогда высказывалось мнение, что место Алексеева не в штабе Юго-запада, а в Ставке. Но противоположное мнение находило, что Алексеев еще "молод" (!), что надо его пропустить через ценз армии (лучший прием, чтобы "затереть")". Таким образом, прежние интриги в "кулуарах" Военного министерства и Главного штаба отнюдь не прекращались.
Показательно, что сам Алексеев не уделял этой бюрократической суете особенного внимания, считая главным своим делом завершение запланированных операций. Период руководства штабом Юго-Западного фронта был, очевидно, наиболее эмоционально-позитивным во всей военной биографии Михаила Васильевича. Как писал он в письме супруге 6 июля 1915 г., "в штабе Юго-Западного фронта… прожиты хотя иногда и тяжелые минуты, но зато были и минуты высокого подъема, наших начинаний, развиваемых успехов, достигаемых результатов". Сил еще было много, приказания исполнялись, открывались хорошие перспективы победоносных операций…
Правда, отношения с Главнокомандующим армиями фронта не всегда складывались хорошо. Недовольство генерала Иванова вызывали отнюдь не оперативные ошибки Алексеева, а всего лишь его способы штабной работы. О. Георгий Шавельский вспоминал, что Иванов жаловался ему, называя Алексеева "типичным офицером Генерального штаба, желающим все держать в своих руках и все самолично делать, не считаясь с мнением начальника". "Особенно обвинял он Алексеева в том, что тот иногда держал в секрете от него очень важные сведения и распоряжался, не считаясь с ним" (типичная, как будет показано ниже, черта характера Михаила Васильевича).
В тяжелых условиях войны усиливались его религиозные настроения. В письме к сыну в феврале 1915 г. он писал: "Работы у меня снова много. Но это было бы, конечно, ничего; к этому я привык. А скверно то, что на душе тревожно и тяжело… Приходится думать много, но из границы возможного не выйдешь. Будем надеяться на Господнюю помощь и милость; будем сами тверды, настойчивы, будем добиваться даже в тяжелых условиях успеха".
Говоря о религиозности генерала, необычной и непонятной для многих его современников, уместно привести два показательных эпизода из его биографии. Еще будучи командиром роты Казанского полка в Кобрине, во время учебных стрельб капитан Алексеев, осматривая мишени своих подчиненных, едва не был убит случайным выстрелом. Второй раз, в 1911 г., возвращаясь с окружных маневров на автомобиле, он попал в аварию. Машина упала с моста в глубокое озеро, и генерала в бессознательном состоянии с трудом удалось спасти. В обоих случаях Михаил Васильевич был убежден в Божием промысле. И это к тому, что принимая непосредственное участие в сражениях Русско-турецкой и Русско-японской войн, он получал лишь легкие ранения. Алексеев не скрывал своей глубокой веры, но при этом никогда не проявлял показной, фарисейски демонстративной набожности…
В конце 1914 - начале 1915 г. наступление Юго-Западного фронта успешно продолжалось. Был окружен и 9 марта капитулировал гарнизон крепости Перемышль, сильнейшего укрепленного пункта австро-венгерской армии в Галиции. Но полки и дивизии, оказавшись в тяжелых горных условиях, начинали испытывать острый недостаток в снабжении теплым обмундированием, боеприпасами и продовольствием. При разработке стратегического плана на 1915 г. командование Юго-Западного фронта отстаивало перед Ставкой необходимость дальнейшего развития наступления против Австро-Венгрии. Считалось, что, выведя главного союзника Германии из войны, добившись разрешения геополитических планов Российской империи на Балканах и в центре Европы, легче будет разгромить и немецкие силы. "Путь на Берлин лежит не через Восточную Пруссию, а через Вену", - таким был главный мотив требований.
Как отмечал известный военный историк генерал от инфантерии А.М. Зайончковский, "Алексеев давно тяготел к мысли о разгроме австро-венгерских армий, в результате чего ему рисовалось распадение лоскутной монархии и заключение с ней сепаратного мира. Для достижения этой цели могло быть выбрано одно из трех направлений: 1) по левому берегу Вислы - бить в стык между германцами и австрийцами; 2) вторгнуться через Карпаты в Венгрию; 3) охватить правый фланг австрийцев через Буковину и Венгрию. Алексеев, как всегда, колебался и, в зависимости от момента, склонялся то к одному, то к другому направлению. В начале января 1915 г. он стоял за первое направление. Но более устойчивый, хотя и ограниченный, Иванов понимал, что его армии к данному моменту уже нацелились на Карпаты, и потому нужно их преодолеть. Иванов живо ухватился за эту идею и затем упрямо стал се отстаивать. 5 февраля Иванов прибыл в Ставку и лично доложил, что тяжелое положение армии Юго-Западного фронта, создавшееся в Карпатах ввиду зимнего времени и отсутствия помещений, вынуждает поскорее сбросить австрийцев с гор и спуститься в Венгрию".
В итоге Ставка утвердила план, согласно которому приоритет не отдавался ни одному из направлений, а предполагалось нанести одновременные удары и по Германии, и по Австро-Венгрии. Тем самым Верховное командование опять возвращалось к осуществлению предвоенного стратегического развертывания, даже при обстоятельствах, сложившихся после операций первого периода войны. Однако весной 1915 г. осуществление подобного плана, в отличие от лета 1914 г., оказалось уже невозможным. И главным фактором теперь был не выбор направлений, а проблемы сугубо военно-промышленного, технического порядка, фронт остро нуждался в подкреплениях. Правда, военное руководство Империи не теряло надежд на скорое пополнение истощенных ресурсов за счет набиравшей темны, переведенной на "военные рельсы" промышленности.