Во время обучения Алексеева в Академии многие отмечали его казавшуюся подчас чрезмерной тщательность в подготовке заданий, педантичность и исключительную работоспособность. Проживая в скромной комнате на 5-й линии Васильевского острова, светской жизнью Петербурга он откровенно пренебрегал, да и вряд ли был бы принят в се среду провинциальный армейский офицер. С другой стороны, заметной стала такая черта, как вдумчивость, стремление максимально расширить свои знания но той или иной теме, не ограничиваясь рамками установленной программы. Всестороннее изучение предмета, стремление к подтверждению своих выводов практическими результатами, в том числе и опытом участия в боевых действиях Русско-турецкой войны, - характерный "почерк" выполняемых молодым генштабистом работ.
В воспоминаниях генерала от инфантерии В.Е. Флуга сохранились весьма примечательные оценки учебы Алексеева в Академии. "Михаила Васильевича, - писал Флуг, - я знал еще но Академии, которую мы кончили вместе в 1890 году. С того времени мы были с ним на "ты" и наружно в приятельских отношениях, познакомившись, между прочим, и семьями… В Академии, которую Алексеев кончил первым, а я одним из первых, он брал упорным трудом, а я - счастьем. На академических экзаменах мне ни разу не случалось вытянуть билет, который я бы не знал достаточно хорошо…
На академических полевых поездках меня часто выручали находчивость и особое чутье, заменявшие глубокие размышления и кропотливое изучение условий данной задачи, чему - с присущим ему усердием - всегда предавался Алексеев. Наш общий руководитель по практическим занятиям, полковник Петр Софронович Кублицкий, очень талантливый профессор, но большой лентяй, обыкновенно не очень напрягал свои ум-ствешгыс силы, входя в подробный разбор решенных офицерами задач, но зато и оценивал их довольно однообразно, выставляя огулом большинству по 10 баллов (по 12-баллыюй системе) за совокупность всех практических полевых занятий. В нашей партии (из 5-6 офицеров), в которую входили Алексеев и я, им было допущено исключение из этого общего правила, а именно работы Алексеева были оценены им в 12 балов, а мои - в 11.
Михаил Васильевич был, в общем, человек справедливый и чуждый зависти, хотя и довольно строгий в своих суждениях о людях. В таком настроении по отношению к бывшим товарищам по Академии его мог еще поддерживать его однополчанин по первым годам офицерской службы Вячеслав Евстафьевич Борисов, человек не без способностей, но с большими странностями и не очень доброжелательный к своим ближним.
Влияние на Алексеева Борисов приобрел еще в полку, импонируя ему своим военно-училищным образованием, которое в те времена в армейской офицерской среде было редкостью. Михаил Васильевич, воспитанник юнкерского училища, по свойственной ему скромности сам себе цены еще не знал и не допускал мысли, чтобы он мог когда-нибудь поступить в Академию. Эту перспективу ему впервые открыл Борисов, а толчок к окончательному решению - искать высшего военного образования - Алексееву, уже по прослужении им более десяти лет в строю, дал М.И. Драгомиров, который, присутствуя однажды в качестве инспектора на тактическом учении Казанского полка (в котором служили Алексеев и Борисов), был восхищен блестящим исполнением данной Алексееву, как командиру роты, тактической задачи (во время корпусных маневров под Белостоком. - В.Ц.).
Проходя в течение трех учебных лет курс Академии совместно с Алексеевым и Борисовым и состоя с ними в одной партии по практическим занятиям, я настолько ознакомился с характерами их обоих, что считаю возможным с некоторой уверенностью установить факт подчинения первого известному влиянию со стороны второго, и не только в полку и в Академии, но и во время последующей службы, которая их часто сводила вместе".
Произошедшая смена руководства Академии (в 1889 г. Драгомирова заменил генерал Леер) отразилась на обучении и содержании программ. В одном из писем своей невесте, Анне Николаевне Пироцкой, Михаил Васильевич отмечал, что "каждая новая перемена лиц, власть имущих, сопровождается, как всегда и везде, новыми порядками, новыми веяниями". Изменения коснулись, в частности, порядка предоставления курсовых работ, увеличения их количества и, соответственно, продления времени обучения.
Возросшая нагрузка не смущала тем не менее штабс-капитана, и написанное Алексеевым курсовое сочинение "О пользе лагерей", посвященное порядку организации воинских частей во время полевых учений, не только получило высший балл, но, "но заявлению Начальника Академии Генерального штаба, генерала от инфантерии Г.Л. Леера, считалось образцовым и было сдано в музей, как пример краткого, ясного и глубокого исследования". Леер отмстил в этом сочинении подтверждение его собственных взглядов об актуальности усиления практической подготовки офицеров к возможным боевым действиям.
Вторая работа на тему "Основная идея стратегической операции, се постепенное развитие и окончательная установка" оказалась более сложной. Примечательна характеристика будущим Главковерхом особенностей стратегии как науки. Алексеев писал, что при оценке его работы "столкнулись два противоположных мнения, и мнения, касающиеся не реального, а идеи в нашем военном деле. Но ведь идея - не математика, доказать то или иное отвлеченное положение нельзя… Область же нашей науки "стратегии" не поддается каким-либо положительным правилам… Могут быть принципы, но и с теми не все согласны". Сложность защиты, как полагал Алексеев, заключалась отнюдь не в каких-либо "интригах", а в принципиальных разногласиях, возникших у него с новым преподавателем стратегии, генерал-лейтенантом Н.Н. Сухотиным. Последний не во всем поддерживал методику разработки стратегических планов, ранее установленную Леером. Характерно для Алексеева и отсутствие стремления к обострению ситуации, тем более если это чревато последующими осложнениями. "Не считал удобным, - отмечал он, - на защите даже и возражать Сухотину, хотя мог на все замечания дать объяснения. Но… с ним судьба еще может столкнуть меня при проверке и разборе последней работы. Не стоило подвергать себя напрасным неудовольствиям в будущем, так как я но самому уже тону замечаний видел, что для того, чтобы "разносить", он готов дойти до абсурдов".
Третья, заключительная работа носила ярко выраженный геостратегический и геополитический характер. В течение двух месяцев предстояло разработать план "наступления на Румынию" и "взятия укрепленного лагеря Галац, где сосредоточена румынская армия". Здесь, что отличало впоследствии Алексеева, ему предстояло не просто "разрисовать" направления ударов, но и "сделать топографическое исследование нашей Бессарабии и Румынии, до Бухареста почти". Затем следовало собрать сведения: "сколько каких хлебов сеется и собирается, можно ли рассчитывать на местные средства для прокормления войск или же нужно подвозить из России; если - да, то как это устроить". "Обложившись" топографическими картами, схемами и статистическими таблицами из академической библиотеки, "без пяти минут" выпускник старательно разрабатывал план операций на театре военных действий, который в перспективе оказался вполне реальным и весьма важным для Русской армии.
В результате работа была оценена на 11,63 балла из высших 12-ти. Алексеев попал в "1-й разряд" выпускников, но до золотой медали "не дотянул". Примечательна оценка этого результата самим Михаилом Васильевичем. В письме своей невесте Анне Николаевне Пиродкой он отмечал, что "медаль ни в настоящем, ни в будущем ничего практического дать не может, кроме минутного удовлетворения честолюбия (а это относится к семи смертным грехам, поэтому и говорить об этом не следует)".
Обучение в Академии было закончено с высокими оценками. Алексеев был награжден именной "Милютинской премией" в 1000 рублей, хотя и не получил золотой медали и его фамилия не была занесена на почетные "мраморные доски", украшавшие стены Академии.
Тем не менее высокий результат при прохождении "дополнительного" (третьего) курса Академии давал право на зачисление в списки офицеров Генерального штаба и на самостоятельный выбор "вакансии" для продолжения службы. Кроме того, "за отличные успехи в науках" он был 13 мая 1890 г. произведен в капитаны по Генеральному штабу. Так его биография оказалась тесно связана с этим самым авторитетным в России военно-научным и учебным заведением.
Изменилась и личная жизнь генштабиста. Вскоре после окончания учебы он обвенчался с Анной Николаевной (в год венчания ей было 19, а ее жениху - 33 года). Будучи дочерью батальонного командира Казанского полка, она познакомилась с Михаилом Васильевичем еще в годы его службы ротным командиром. Учась в Академии, он доверительно советовался с ней но самым разным вопросам - от подарков родственникам до выбора места будущей службы. Девушка из военной семьи, она не возражала против того образа жизни, который предпочитал се будущий супруг: "Делу - время, потехам и развлечениям - часы". Однако в семье она стала "главнокомандующим" и, никогда не нарушая служебного режима мужа, "по мере продвижения" Алексеева "по служебной иерархической лестнице умела соответственно поставить и вести свой дом". В январе 1891 г., на Святках, в г. Екатеринославе состоялась их свадьба. А в декабре того же года у переехавших в Петербург Алексеевых родился первенец, Николай. В феврале 1893 г. родилась дочь Клавдия, и в 1899 г. - Вера - будущая хранительница семейного архива, автор книги о своем отце. Непродолжительное свободное от службы время Алексеев проводил в кругу семьи. Вместе с супругой они любили ходить на камерные концерты молодого, только что закончившего Консерваторию, С.В. Рахманинова.
Интересный источниковедческий факт: немалая часть информации об отношении Михаила Васильевича к тем или иным вопросам военного дела, обустройства тыла и даже политического порядка содержится не столько в рапортах, докладных и служебных записках, сколько в частной, семейной переписке. Психологически это вполне объяснимо. Ведь именно в семье, в общении с самыми близкими ему людьми, обладавшими безусловным доверием генерала, он, не отличающийся открытостью характера, мог позволить себе "излить душу", найти столь необходимую подчас моральную поддержку и опору Письма отнюдь не писались им но принципу: "Все хорошо, а будет еще лучше". Тому способствовала и почти утраченная, к сожалению, культура эпистолярного жанра, свойственная многим представителям русской интеллигенции на рубеже столетий…
Алексеев был "причислен к Генеральному штабу и назначен на службу в Петербургский военный округ". Летом он начал службу в штабе округа, хотя и не испытывал удовлетворения от однообразия военно-бюрократической системы. Вскоре начались лагерные сборы при штабе Гвардейского корпуса, во время которых Алексеев "отдыхал душой", вернувшись к привычным для себя полевым занятиям. На маневрах, в "Высочайшем присутствии", Алексееву было поручено руководить высадкой "немецкого десанта" под Петербургом, тогда как прибывший на маневры император Германской империи Вильгельм II Гогенцоллерн должен был "защищать" российскую столицу.
Тем же летом, неожиданно, выпускнику Академии удалось не только получить дополнительный заработок, что при перспективе создания семьи было отнюдь не лишним, но и получить первый опыт профессиональной преподавательской работы. Ему предоставили возможность проведения занятий по топографическим съемкам и военно-административному праву у юнкеров Николаевского кавалерийского училища. И хотя первоначально он намеревался оценивать воспитанников "но всей строгости", ему быстро пришлось столкнуться с "неписаными правилами" поведения в этом элитном училище, готовившем офицеров кавалерийских полков. С присущей ему мягкостью и терпимым отношением к неуспевающим Алексеев немного завышал оценку. Вот как объяснял он это в одном из писем Ане Пироцкой: "Прошло кажется хорошо, затрудняюсь я, разве, в одном - сделать оценку баллами этих юношей. По справедливости - они особо многого не заслуживают, но по принятым обычаям в училище их оценивают более чем снисходительно. Вот нужно уловить эту меру снисходительности, к ней примериться. Ведь они сами не виноваты, что мало знают, мало умеют. С них мало требовали, и было бы несправедливо не принять это во внимание".
Первый педагогический опыт 1890-1891 учебного года оказался удачным. Юнкера "приняли" нового преподавателя. Во многом его занятия напоминали "беседы", проводившиеся в роте Казанского полка. Весьма примечательные "психологические" характеристики занятий капитана Алексеева приводил его ученик, будущий донской атаман генерал-лейтенант А.П. Богаевский (статья в журнале "Донская волна" в январе 1919 г.). "Четверть века тому назад, - вспоминал он, - юнкером Николаевского кавалерийского училища я впервые увидел подполковника Генерального штаба М.В. Алексеева. Он читал в моем классе лекции по администрации, науке нужной, но весьма скучной. Хороший тон и "традиции юнкеров славной школы" повелевали тогда относиться с уважением только к верховой езде и вообще к наукам, имевшим непосредственное к ней отношение…
Без особой любви относились "господа корнеты" и к скучной администрации. Однако все попытки не учить ее - были очень скоро прекращены талантливым преподавателем: он не ставил дурных отметок; никогда не издевался над беспомощно "плавающим" во время репетиций юнкером, а спокойно снова читал ему сжато и образно свою лекцию и умел заставить выучить все тут же на месте. Тетради наших практических упражнений (а их было не мало!) всегда носили следы упорной и усидчивой работы руководителя: мы получали их обратно исписанными четким почерком пометками красными чернилами со ссылками на статьи уставов и законов. Видно было искреннее желание научить нас, а не отбыть только номер. И эта добросовестность невольно заставляла легкомысленную молодежь хорошо учить лекции Михаила Васильевича и знать его предмет.
Прекрасный знаток техники военного дела, уставов, наставлений и проч., он и во время летних занятий по тактике также усердно и добросовестно учил нас и умел заинтересовать работой: он лично на местности проверял шагами размеры позиций, биваков и проч., учил не только "рассказом, но и показом", подтверждая примерами из военной истории правильность того или другого решения. Поверки наших работ являлись живыми лекциями в поле, которые навсегда оставались в нашей памяти.
Его манера обращаться с юнкерами добродушно - насмешливая и доброжелательная, но вместе с тем чуждая всякого заигрывания и амикошонства, невольно внушала уважение и располагала к нему сердца молодежи; однако он умел быть строгим к лентяям и лодырям, но никогда не был жестоким и мстительным; достаточно было проявить хоть тень раскаяния и старания, и Михаил Васильевич быстро забывал свое неудовольствие на провинившегося и снова всей душой старался научить и передать юноше свои богатые познания, свое безупречно честное, добросовестное отношение к делу…
В Академию он пошел не на четвертом году службы, как значительное большинство офицеров Генерального штаба, а прослужив в строю скромного армейского пехотного полка больше десяти лет, ушел оттуда ротным командиром, имея уже хороший служебный и жизненный опыт.
Среднего роста, сухощавый, с живыми движениями, он был неутомимым ходоком, и "шикарные господа корнеты", которых он беспощадно таскал за собой пешком по съемочному участку, выдумали про него даже анекдот, приписывая ему фразу, будто бы сказанную им в ответ на предложение эскадронного командира юнкеров дать ему лошадь для переезда на участок: "Нет, благодарю! Мне нужно скорее попасть туда - я пойду пешком!"
Строгий к себе в отношении своих обязанностей, он требовал того же и от юнкеров. И в результате - работы его партии оказывались всегда лучшими, и его ученики, забыв свое неудовольствие на пешую тренировку и суровое лишение таких удобств, как съемка на извозчике, переноска планшета и съемочных принадлежностей наемными мальчишками, приятный сон в кустах или флирт с дачницами в то время, как более старательный товарищ беспомощно "ловил горизонтали", - все же впоследствии были глубоко благодарны подполковнику Алексееву за то, что он сумел научить их знанию и искусству, столь нужному в военном деле".
Подобное отношение к своим ученикам, конечно, нельзя назвать сухим, педантичным или тем более жестоким. Налицо вполне либеральный подход к воспитанникам. Невольно напрашивается вывод о "чересчур снисходительном" преподавателе, слабохарактерном и добродушном, чьими слабостями охотно пользуются будущие "господа корнеты". Так, наверное, и должно было быть, если исключить очевидную любовь к своему предмету, увлеченность им и стремление добиться, "донести" до каждого слушателя важность преподаваемой дисциплины (хотя бы она и казалась слишком "скучной"). Стремление к тому, чтобы учебный материал стал не просто понятным, но и осознанно важным для будущего офицера, желание добиться обязательного понимания выглядело действительно несколько странным в весьма специфичной среде юнкеров-аристократов. Тем более ценным становилось признание авторитета своего учителя. Главным среди педагогических методов Алексеева становилось понимание каждого ученика, а отнюдь не стремление возвыситься "в глазах" юнкеров и оправдать свои педагогические "комплексы".
Хотя в училище у Алексеева была "временная работа", вскоре преподавательский труд станет для него основным.
Но пока опережала штабная "карьера". 26 ноября 1890 г. последовало назначение на должность старшего адъютанта при штабе 1-го армейского корпуса, а с 31 мая 1894 г., накануне производства в чин подполковника (30 августа 1894 г.), - перевод в канцелярию Военно-учебного комитета Главного штаба на должность младшего делопроизводителя. Административная работа в штабе корпуса была достаточно хорошо известна ему, хотя и не вызывала большого энтузиазма из-за отсутствия творческой инициативы. "Бумажные дела" чередовались с полевыми выходами, лагерными сборами, преподавательской работой. Свой командный ценз Алексеев проходил в должности командира батальона Лейб-Гвардии Гренадерского полка (с 8 мая по 16 сентября 1899 г.).
Что же касается Военно-учебного комитета, то в нем, без преувеличения, начал формироваться стратегический талант Михаила Васильевича - то, что позднее станет своеобразным "стилем" его штабной работы. Здесь он, по собственному признанию, научился анализировать особенности ведения современной войны, учитывать сложность комплексной характеристики театра военных действий, технического оснащения противостоящих армий, наличия путей сообщения, фронтовых резервов, продовольственного снабжения. Именно ко времени работы Алексеева в Военно-учебном комитете наметились разработки будущих операций русских войск на западной границе, в частности - планы нанесения ударов по Австро-Венгрии через Галицию, Карпаты.