Справедливости ради надо сказать, что в составе высшего партийного и государственного руководства и в хрущевские, и в брежневские годы были и другие лица, хорошо понимавшие опасность того курса, той политики, которую вели названные генсеки, для судеб партии и социализма. Об А. Н. Косыгине я уже писал. Хочу назвать один пример. Вскоре после смерти Брежнева Ю. В. Андропов, ставший генсеком, обозначил в качестве главной задачу: разобраться, в каком обществе мы живем, на какой ступени зрелости оно находится?
А ведь в брежневской Конституции СССР 1977 года – основном законе государства, утверждалось, что "в СССР построено развитое социалистическое общество…"
…Такой "выход" был найден брежневским руководством, вместо того, чтобы признать несостоятельность хрущевской Программы КПСС, принятой с его участием, провозглашавший построение в СССР к 1980 году основ коммунистического общества. Словно её и не было в природе. Стыдливо замалчивали главный партийный документ. А коммунисты должны были руководствоваться им. Иначе как же?
В этой связи мне вспоминается один "казус", имевший место в моей пропагандистской работе.
…Заканчивался 1979 год, предпоследний год двадцатилетия, в результате которого, как говорилось в Программе КПСС, принятой XXII Съездом, в Советском Союзе должна быть построена материально-техническая база коммунизма.
В этой связи в партии и в народе жил обоснованный интерес к тому, как реально обстоит дело с ее выполнением. Хотя многие давно уже поняли утопичность этой хрущевской идеи.
Но Программа КПСС оставалась главным стратегическим документом партии и советского народа, определявшим пути и этапы коммунистического строительства. Соответственно в партийной пропаганде, во всей системе политического просвещения и в учебных курсах вузовских общественных наук продолжалось глубокое и всестороннее изучение партийной Программы и ход ее выполнения.
Зная реальное положение дел в развитии экономики и других сфер советского общества, лекторы ЦК КПСС и ответственные работники Госплана СССР на всесоюзных и республиканских семинарах лекторов партийных комитетов и Общества "Знание" реалистически подходили к освещению этого важнейшего политического вопроса. Основываясь на результатах, достигнутых за годы, прошедшие после принятия Программы КПСС, они делали аргументированные выводы о волюнтаристских сроках построения коммунистического общества в СССР за два десятилетия, определенных Хрущевым.
Участники этих семинаров, возвращаясь в регионы, ориентировались в своих выступлениях по этому вопросу на полученные сведения.
Такой "арсенал", созданный по материалам всесоюзных и республиканских семинаров лекторов, имелся и у меня. Максимально ориентируясь на него, я освещал этот самый животрепещущий вопрос в своих выступлениях.
Заключительным в серии семинаров, проводившихся в Краснодарском крае осенью 1979 года, был областной семинар идеологического и партийно-хозяйственного актива Адыгейской области.
В своей двухчасовой лекции я изложил суть проблемы. Многосотенная аудитория, заполнившая до отказа вместительный зал заседаний областного Дома политпросвещения, с большим вниманием слушала лекцию, содержавшую критический анализ складывающегося реального положения с реализацией двадцатилетней программы создания материально-технической базы коммунизма, построения основ коммунистического общества в СССР, решения других задач, предусмотренных Программой КПСС.
Соответственно, последовал обоснованный на фактах реалистический и аргументированный вывод о том, что за два десятилетия, определенных Программой, нам не удастся выйти на намеченные рубежи. Как показало время, это было нереальным, неосуществимым в столь короткий срок.
Не успел я перейти к ответам на вопросы, как услышал голос секретаря обкома партии, обращенный к аудитории: "Всё, что здесь говорил вам Иван Павлович Осадчий, – это его личное мнение. Именно так надо воспринимать его выводы и оценки. Областной комитет партии не имеет официальных документов ЦК КПСС на сей счет, и мы будем продолжать настойчиво бороться за безусловное выполнение Программы КПСС. На этом закончим работу семинара. Мы посоветовались в президиуме и считаем, что нет необходимости дискуссировать по вопросам, поднятым товарищем Осадчим в его выступлении".
Таким образом, секретарь обкома КПСС дезавуировал главное в моей лекции: критический, реалистический анализ положения дел с выполнением Программы КПСС, выводы и оценки, вытекающие из него.
После семинара меня пригласили в кабинет заведующего Домом политического просвещения. Руководители идеологической работы в области высказали свою неудовлетворенность и недоумение по поводу моей позиции, считая, что она демобилизует партийные комитеты и коммунистов в борьбе за выполнение Программы КПСС.
"Какими бы данными вы не располагали, непозволительно делать оценки и выводы, пока они не сделаны партией, её Центральным Комитетом" – такой был итог нравоучений, полученных мною тогда от руководителей Адыгейского обкома КПСС.
При этом, видя мою взволнованность и смущение, они в заключение сказали: "Ни ЦК, ни крайком КПСС мы не будем информировать о вашем субъективном выступлении. Но совет наш учтите, иначе у вас могут возникнуть серьезные неприятности.
Вы человек грамотный и хорошо понимаете, чем это может вам грозить…"
Такова вот случилась история с этим моим выступлением. К счастью, единственная такого рода.
…Вот она бессмертная "правда", саркастически обнаженная величайшим поэтом советской эпохи Владимиром Маяковским:
Нам с тобою думать неча, -
Если думают вожди…
Слепая вера в гениальность вождя, непоколебимая вера в каждое его слово, в непререкаемость и непогрешимость сказанного или сделанного им, – одна из главных причин крушения КПСС…
К горькому сожалению, этот "грех" продолжает жить и ныне, что чревато новыми ошибками и поражениями партии коммунистов.
Верно говорят многие мыслящие люди, что гении, величайшие таланты, мудрые люди рождаются крайне редко. А ведь именно этими качествами должен обладать тот, кто заслуживает чести быть названным партийным, народным вождем.
…Рассказал я здесь о выступлении в Майкопе лишь для подтверждения изложенного. Этот эпизод произошел за три года до смерти Брежнева и за четыре – до мужественного и мудрого признания Ю. В. Андропова, высказанного им в статье "Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР", опубликованной в журнале "Коммунист" в 1983 году.
Спустя четыре года Ю. В. Андропов, избранный Генеральным секретарем ЦК КПСС, в 1983 году, откровенно, мужественно и мудро скажет следующее: "Мы еще не знаем в должной мере общество, в котором живем…, на какой стадии социалистического строительства находится наша страна…" Из-за безвременной смерти Ю. В. Андропов не успел дать ответ на этот вопрос.
Я разделяю вывод российских ученых социалистической ориентации, сделанный в тезисах к 80-летию Великого Октября (1987 год): "При всех своих достижениях, Советский Союз вплоть до его разрушения не вышел за рамки раннего социализма, не завершил решение задач переходного периода…"
Глава вторая. Краснодар (1967–1990). Годы, прожитые не зря
…Ректор Краснодарского педагогического института Константин Александрович Новиков принял меня тепло и сердечно. Он уже знал о моем решении оставить партийную работу и перейти в очную аспирантуру для завершения кандидатской диссертации и её защиты.
Лично мы были знакомы уже более семи лет. Познакомились в Москве в январе 1960 года, в дни работы III Всесоюзного съезда Общества "Знание". Оба являлись его делегатами от Краснодарской краевой организации.
В то время Константин Александрович был ректором Майкопского педагогического института и возглавлял Адыгейскую областную организацию Общества "Знание", а я – ответственным секретарем Туапсинской организации. Не раз встречались на конференциях и пленумах правления Краснодарской краевой организации. Оба входили в состав правления.
Когда Константин Александрович был назначен ректором Краснодарского педагогического института, я уже работал секретарем Туапсинского горкома КПСС и являлся аспирантом-заочником кафедры истории КПСС пединститута.
Вопрос о возможности перевода меня в очную аспирантуру или на преподавательскую работу в пединституте возникал не однажды. И вот пришел день, когда этот вопрос надо было безотлагательно решать…
Константин Александрович обстоятельно расспросил меня об изменениях в руководстве Туапсинского горкома КПСС, о семье и жилье. С пониманием отнесся к моему решению. И тут же заметил: "Приказ о переводе Вас в очную аспирантуру, по согласованию с Минвузом, уже подписан. Но для Вас и семьи это будет трудный год. Аспирантская стипендия мизерная. Вам и одному-то на нее не прожить. Надо подумать о назначении вас по приказу на должность старшего преподавателя кафедры истории КПСС. Там оклад тоже небольшой. Но, во-первых, у вас пойдет вузовский преподавательский стаж, а, во-вторых, несколько десятков рублей при вашем положении совсем не лишние. Давайте вместе подумаем об этом".
Я сразу ответил в тон ректору: "Давайте подумаем…"
– Комната в нашем общежитии на улице Тельмана вам будет предоставлена буквально завтра, – добавил Константин Александрович. – Вот все, чем я могу Вам помочь. Когда завершите работу над диссертацией и защитите ее, – жизнь у Вас войдет в нормальное русло.
Как я уже писал в первой книге, мой научный руководитель Павел Петрович Измайлов умер после тяжелой болезни где-то года два спустя после зачисления меня в аспирантуру. Обязанности научного руководителя добровольно взял на себя заведующий кафедрой истории КПСС Иван Иванович Алексеенко. Вопрос о моем переводе в очную аспирантуру решался при его активном участии. Он же познакомил меня в один из приездов в Краснодар с первым проректором пединститута Гаврилой Петровичем Ивановым. Эти три человека и были моими "крестными" на этапе моего прихода в пединститут и в последующие годы работы в нем, ставшем в 1970 году Кубанским государственным университетом…
В один из ближайших дней после этой встречи с ректором состоялась еще одна встреча с ним по вопросам моего труда и бытоустройства. В ней участвовали Г. П. Иванов и И. И. Алексеенко. Они поддержали предложение ректора о назначении меня по приказу старшим преподавателем кафедры истории КПСС (должность нашли вместе).
Ректор и первый проректор попросили И. И. Алексеенко определить для меня такой объем учебных поручений, чтобы я имел возможность максимально сосредоточиться на завершении работы над диссертацией и ее защите. Был также согласован вопрос о предоставлении мне нескольких творческих командировок в Москву для работы в центральных государственных архивах и научных библиотеках.
Таким весьма обнадеживающим было начало моей новой жизни.
Руководство пединститута, ректорат и партком, секретарем которого многие годы был Александр Иванович Бакурский, решили также максимально использовать мой большой опыт комсомольской и партийно-политической работы. Спустя несколько месяцев я был избран первым заместителем секретаря парткома пединститута по идеологии и впоследствии многократно избирался на эту должность.
Ко времени моего прихода в пединститут в нем работали мои близкие друзья-единомышленники: Владимир Павлович Фролов – доцент, а затем заведующий кафедрой философии, и Кирилл Асенович Аджаров – заведующий кафедрой и секретарь партбюро юридического факультета.
Владимир Павлович – из когорты друзей, найденных мною в Брюховецком районе. После окончания философского факультета МГУ он работал заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации Брюховецкого райкома партии. Приехал туда уже на рубеже моего отъезда в Туапсе. Мы тогда только познакомились, прониклись глубочайшим уважением друг к другу и вскоре крепко-накрепко подружились, стали братьями роднее родных. И не только мы относились по-братски друг к другу, но и многие считали нас действительно братьями. У нас было общее отчество, и это тоже сближало. А фамилии как-то в расчет не брались.
Квартира и семья Володи Фролова стали для меня родным домом.
Теплом и заботой был я согрет в семье Владимира Павловича. Их излучали и супруга его Мария Кузьминична, и дочь Светлана. Неделями и месяцами я жил у них на всем готовом…
По-братски близкими и сердечными были наши отношения с Владимиром Павловичем до последнего дня жизни. Когда его не стало, мне всегда не доставало его душевной щедрости, верных советов, помощи и поддержки…
Владимир Павлович не только сам проявлял трогательную заботу обо мне и моей семье. В том, что наш сын Коля пошел на философский факультет Московского государственного университета – огромная заслуга Владимира Павловича, окончившего его с отличием вскоре после Великой Отечественной войны. В том выпуске было много фронтовиков, как и он сам…
Владимир Павлович не только согревал меня бескорыстной помощью и душевной щедростью. Он подарил и многих своих друзей-однокурсников. Его имя служило паролем для них. Когда бы я ни обратился к ним, они всегда были готовы прийти на помощь.
Представляя меня своим друзьям, он, по их словам, давал мне такую аттестацию: "Иван Осадчий – обязательный человек". Это качество он считал самым важным для человека. Обязательному человеку чужды равнодушие, безразличие, разрыв между словом и делом. Одним словом, "обязательность" – свидетельство высокой порядочности и надёжности. Владимир Павлович обладал редчайшей чуткостью, умением понимать состояние человека, делить с ним и радость, и беду. Как и Владимир Павлович, я особо ценю человека по его обязательности в любом деле, малом и большом, и в обыденной повседневной жизни.
Назову поименно (не могу не назвать) друзей В. П. Фролова, ставших и моими добрыми товарищами:
Василий Петрович Агафонов, заместитель начальника Управления преподавания общественных наук Министерства высшего образования СССР, заведующий кафедрой философии Лесотехнической академии в Мытищах. На протяжении многих лет он приходил на помощь во всех сложных ситуациях, возникавших в жизни.
Жанна Павловна Крючкова, редактор политической литературы Госполитиздата. Её квартира в течение ряда лет служила для нас гостеприимной обителью…
Геннадий Михайлович Гусев был самым молодым из однокурсников Владимира Павловича. Об этом он сам мне рассказывал: "Я пришёл на философский факультет МГУ со школьной скамьи. В то время, в первые послевоенные годы, со мной учились многие вчерашние фронтовики. У меня за плечами были свежие знания, приобретенные в школе, которую я окончил с золотой медалью. У них – фронтовая закалка, мужество, смелость, твёрдость духа и характера, неуёмная жажда знаний. Я робел перед ними, но они относились ко мне как к равному, даже с подчёркнутым уважением, обращаясь ко мне за консультацией по забытым школьным предметам.
Владимир Павлович был и на факультете, и на курсе, и в нашей учебной группе, пожалуй, самым авторитетным. Не случайно он являлся нашим бессменным парторгом"…
Геннадий Гусев был самым близким другом В. П. Фролова. Они дружили семьями и часто встречались, навещали друг друга. Он очень дорожил дружбой с Владимиром Павловичем. И, потеряв его, считал себя осиротевшим.
После окончания философского факультета Геннадий Гусев был приглашен на работу в ЦК ВЛКСМ. Затем много лет трудился в ЦК КПСС. Впоследствии был референтом Председателя Президиума Верховного Совета СССР, члена Политбюро ЦК КПСС В. И. Воротникова. Многие годы входил в состав редколлегии "Роман-газеты" и ряд лет являлся её главным редактором…
Он откликался на все мои просьбы, чаще всего, – по вопросам бронирования мест в московских гостиницах для меня и семьи…
За неделю до кончины Владимира Павловича, мы с сыном встречались с ним. Он обстоятельно интересовался предстоявшей защитой Колей кандидатской диссертации, давал советы, вручил отзыв кафедры философии Кубанского университета на автореферат диссертации. А перед самым нашим уходом спохватился: "В Институте повышения квалификации я познакомился с заведующим кафедрой философии Владимирского пединститута Федором Васильевичем Цанн-Кай-Си. Я позвоню ему и попрошу поучаствовать в защите. Ведь Владимир рядом с Москвой".
Вечером того же дня сообщил: "Договорился. Федор Васильевич обязательно будет на защите и выступит в качестве неофициального оппонента. Автореферат он получил, прочитал и хорошо отозвался о нём…".
Забегая вперёд, скажу, что Ф. В. Цанн-Кай-Си слово своё сдержал…
Разве мог я предвидеть, что это было наше последнее общение с Владимиром Павловичем, последняя встреча. Ничего не предвещало беды… Неделю спустя Владимира Павловича не стало. Он изредка жаловался на боли в сердце. Потом был инфаркт. Но Владимир Павлович справился с ним и вернулся в строй. И вот на выходные он поехал в кубанскую станицу Варениковскую, на родину супруги Марии Кузьминичны. После позднего плотного ужина разразилась острая боль в груди. Вызвали "скорую". Новый инфаркт. На этот раз роковой…
В последний путь провожали Владимира Павловича его многочисленные друзья, товарищи по работе, преподаватели и студенты университета. Из Москвы прилетел на похороны своего самого первого и любимого друга Геннадий Михайлович Гусев. Долго держался, но не в силах был совладать с постигшим горем, – разрыдался. – Как и я, и многие, стоявшие у его гроба. Осиротела не только семья, родные и близкие Владимира Павловича. Осиротели и мы, его друзья-товарищи, коллеги и ученики…
Многие годы моим другом-единомышленником являлся Кирилл Асенович Аджаров. Он был не только крупным ученым в области международного права. Он по праву считался одним из лучших лекторов-международников не только в крае, но и во всем Советском Союзе. Часто бывал в Туапсе. К горести моей и всех, кто знал его, он тоже рано, безвременно ушел из жизни…
В большой университетской семье у меня появилось великое множество друзей-товарищей, с которыми нас роднило глубокое взаимное уважение и взаимопонимание. Назвать всех просто невозможно. Назову только отдельные имена.
На юридическом факультете, где начиналась моя учебно-педагогическая деятельность в университете, помимо уже упомянутого К. А. Аджарова, это были: декан факультета А. А. Хмыров и его заместитель Б. М. Бахарев. Удивительной порядочности люди. К горькому сожалению, Б. М. Бахарев тоже очень рано ушел из жизни.
На моей родной кафедре истории КПСС, которой заведовал И. И. Алексеенко, работала группа способных преподавателей, ставших моими "товарищами по оружию": И. С. Казюкин, В. А. Мирзо, И. Б. Алещенко, работавший секретарем Краснодарского крайкома КПСС по идеологии, а затем – ректором Краснодарского пединститута; В. Ф. Прудкогляд, В. В. Криводед, А. Ф. Норицына и А. Ф. Чиченина; из молодых – В. Д. Сафонов и Ю. А. Пеницын, парторг кафедры Н. Н. Давыдов; заведующая кабинетом Лидия Герасимовна Еремеева.
На кафедре научного коммунизма, которой мне впоследствии довелось заведовать, безупречно трудились К. М. Мартыненко, ставший профессором и сменивший меня на должности заведующего кафедрой, С. А. Колесник, Т. Г. Хижняк, Д. Г. Щербина и другие. Добрыми соратниками по работе были преподаватели других кафедр общественных наук – философии и политэкономии.