Слушали. Следственное дело № 99762… гр. БЛЮМКИНА Якова Гершевича… ранее осуждавшегося за контрреволюционную деятельность…
Дело слушается в несудебном порядке в соотв<етствии> с Пост<ановлением> През<идиума> ВЦИК от 5/V-1927 года.
Постановили. БЛЮМКИНА Якова Гершевича за контрреволюционную деятельность, повторную измену делу пролетарской революции и советской власти, за измену революционной > чекистской армии и шпионаж в пользу германской военной разведки – РАССТРЕЛЯТЬ с конфискацией всего имущества".
Под этим приговором стоит всего три подписи: Менжинского, Ягоды и Трилиссера.
Услышав этот приговор, Блюмкин, как говорят, спросил:
"– А о том, что меня расстреляют, завтра будет в "Известиях" или "Правде"?"
Есть свидетельства, что, когда 3 ноября комендантский взвод под командованием Агранова (почему Агранова, ведь он же не был комендантом ГПУ?) взял 29-летнего Блюмкина на прицел, тот крикнул:
"– Стреляйте, ребята, в мировую революцию! Да здравствует Троцкий! Да здравствует мировая революция!"
И запел "Интернационал":
"– Вставай, проклятьем заклеймённый весь мир голодных и рабов!"
Грянул залп.
В вышедшей в Берлине в 1930 году книге "Г.П.У. Записки чекиста" Георгий Агабеков написал, что, уже находясь в Константинополе, он…
"…получил частное письмо из Москвы. В нём один мой приятель писал о Блюмкине, работавшем на Востоке под псевдонимом "Живой":
– Итак, друг мой, "Живой" помер… Он ушёл из жизни, вопреки ожиданию, спокойно, как мужнина. Отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал красноармейцам: "По революции пли!""
Бенгт Янгфельдт:
"Расстрел Блюмкина потряс его коллег по партии и органам безопасности. Если казнили человека со столь прочными связями в самых высокопоставленных кругах ОГПУ, то такая же участь могла ожидать любого…"
Маяковский был одним из таких "коллег" Блюмкина, знал его с 1918 года и находился с ним в дружеских, а иногда и в крепких деловых отношениях. Кроме того, о следственном процессе над "изменником" Маяковский наверняка получал дополнительную информацию от своих закадычных друзей-гепеушников (Воловича или Горба). Безжалостная расправа над ставшим неугодным "солдатом Дзержинского", являвшегося к тому же одним из самых способных "бойцов особого отряда:" ОГПУ, не могла не ввергнуть Маяковского в глубокие раздумья о своей собственной судьбе. В эти ноябрьские дни он был особенно мрачен.
О том, как на расстрел Блюмкина отреагировал Маяковский, в своих воспоминаниях поведала Галина Катанян, передав рассказ человека…
"…который случайно встретился с Маяковским, когда тот выходил из здания ОГПУ на Лубянке: у поэта было "страшное лицо", и он не поздоровался, хотя они были знакомы".
Яков Блюмкин стал первым, кого расстреляли за контакт с оппозиционером.
Бенгт Янгфельдт:
"Ни Маяковский, ни его друзья не упоминают казнь Блюмкина ни словом, что, с учётом политической взрывоопасности события, неудивительно. Однако трудно поверить, чтобы это событие не вызвало у Маяковского сильных чувств
– и воспоминаний: об анархистском периоде первой революционной поры, о времени, когда всё казалось возможным. Казнь Блюмкина была не просто смертью отдельного человека, а концом революционной эпохи и мечты о не авторитарном социализме. Начиналась новая эра в истории русской революции
– эра террора".
Не удивительно, что Владимир Владимирович именно в эти дни вновь надолго погрузился в тягостное молчание.
Свои выводы из этой истории сделали и кремлёвские вожди. Политбюро обсудило гепеушный вопрос и вынесло постановление: назначить Ягоду первым заместителем главы ОГПУ Менжинского, сняв с поста начальника ИНО ОГПУ Трилиссера. За то, что глава резидентуры во Франции Серебрянский "проморгал" изменника Беседовского,
Серебрянского постановили уволить с должности начальника отделения внешней разведки. Во главе ИНО ОГПУ был поставлен Станислав Адамович Мессинг.
Борис Бажанов:
"С Мессингом пришли новые кадры, спокойные чиновники, которые, конечно, старались, но главным образом делали вид,
что очень стараются, и совсем не были склонны идти ни на какой риск; и если предприятие было рискованное, то всегда находились объективные причины, по которым никогда ничего не выходило".
Одним из этих "спокойных чиновников" стал хорошо знакомый нам Лев Гилярович Эльберт (тот самый, что в 1921 году ездил с Лили Брик в командировку в Латвию). Он возглавил отделение внешней разведки ИНО ОГПУ вместо уволенного с этого поста Якова Серебрянского.
Во главе Особой группы ("группы Яши") был поставлен Сергей Михайлович Шпигельглас. А Серебрянского перевели на рядовую оперативную работу.
Здесь сразу вспоминается ещё одно событие, о котором нельзя не сообщить. В 1929 году в Промакадемию на факультет текстильной промышленности поступила учиться Надежда Аллилуева, жена Иосифа Сталина. Однажды исчезли восемь её однокурсниц. Начал распространяться слух, что их арестовало ОГПУ. Надежда тут же позвонила Генриху Ягоде и потребовала немедленно их освободить. Ягода тотчас ответил, что он ничего не может сделать, так как арестованные скоропостижно скончались от какой-то инфекционной болезни.
"Читки" продолжаются
30 октября 1929 года состоялась ещё одна читка "Бани", а затем и её обсуждение в клубе Первой образцовой типографии Государственного издательства. Один из организаторов этого мероприятия впоследствии вспоминал:
"Читал Маяковский захватывающе. <…> Напряжённая тишина изредка прерывается сильными взрывами смеха. <…> Начались прения. Маяковский записывал все выступления рабочих. Время от времени он перебрасывался замечаниями с сидевшим рядом Мейерхольдом".
Вот несколько фраз, которые Владимир Владимирович высказал во время того обсуждения:
"Я бичую бюрократов… во всей пьесе…
То, что мы нашу пятилетку выполним в четыре года, – это и есть своего рода машина времени. В четыре года сделать пятилетку – это и есть задача времени. <…> Это машина темпа социалистического строительства…
Я хочу, чтоб агитация была весёлая, со звоном".
Из зала поступила записка с вопросом: почему вы вашу пьесу называете драмой? Маяковский ответил:
"– А это чтоб смешнее было, а второе – разве мало бюрократов, и разве это не драма нашего Союза?"
Хотя отдельные места "Бани" выступавшие подвергли критике, в целом о пьесе говорили с одобрением, а некоторые дали ей очень высокую оценку. Но у Маяковского уже было написано стихотворение, сначала названное "Гость", видимо, потому что начало у него было такое:
"Он вошёл, / склонясь учтиво.
Руку жму. / – Товарищ – / сядьте!
Что вам дать? /Автограф? / Чтиво?
– Нет. / Мерси вас. / Я – / писатель".
И этот "гость" принялся рассказывать о себе, пересыпая свой рассказ утверждениями, что он, дескать, "с музами в связи", и что у него "слог изыскан":
"Тинтидликал / мандолиной,
дундудел виолончелью".
И неожиданно стал вдруг очень походить на Осипа Брика, с которым Владимир Владимирович давно уже был не в ладу. Видимо, Брик что-то весьма нелестное сказал Маяковскому по поводу "Бани". И терпение у того, к кому пожаловал нежданный стихотворный "гость", лопнуло, и он воскликнул:
"Попрошу вас / покороче.
Бросьте вы / поэта корчить!
Посмотрю / с лица ли, / сзади ль,
вы тюльпан, / а не писатель.
Вы, / над облаками рея,
птица / в человечий рост.
Вы, мусье, / из канареек,
чижик вы, мусье, / и дрозд.
В испытанье / бите / и бед
с вами, што ли, / мы / полезем?
В наше время / тот – / поэт,
тот – / писатель, / кто полезен".
А в финале стихотворения Маяковский добавил:
"В наши дни / писатель тот,
кто напишет / марш / и лозунг".
И переименовал стихотворение в "Птичку божию".
В журнале "Крокодил" в октябре 1929 года были напечатаны "Стихи о Фоме", в которых под Фомой тоже явно подразумевался Осип Брик, всегда имевший на любое событие, которое происходило в стране, своё особое мнение. В стихах говорилось:
"Мы строим коммуну, / и жизнь / сама
трубит / наступающей эре.
Но между нами / ходит / Фома,
и он / ни во что не верит.
Наставь / ему / достижений любых
на каждый / вкус / и вид,
он лишь / тебе / половину губы -
на достиженья – / скривит…
Покажешь / Фомам / вознесённый дом
и ткнёшь их / ив окна /и в двери.
Ничем / не расцветятся / лица у Фом.
Взглянут – / и вздохнут: / "Не верим!""
27 октября журнал "Огонёк" опубликовал стихотворение Маяковского "Мы", которое отвечало "Фомам неверующим":
"Мы / Эдисоны / невиданных взлётов, / энергий / и светов.
Но главное в нас – / и это / ничем не заслонится, -
главное в нас / это – наша / Страна советов,
советская воля, / советское знамя, / советское солнце.
Внедряйтесь / и взлетайте
и вширь / и ввысь.
Взвивай, / изобретатель,
рабочую /мысль!..
Вредителей / предательство
и белый / знаний / лоск
забей / изобретательством,
рабочий / мозг".
Маяковский впрямую заявлял о том, что он – за изобретателей. За тех, кто изобретает и создаёт "Машины Времени". Пусть им нехватает знаний, ведь у знаний – "белым" ("белогвардейский") лоск, который и порождает "вредителей предательство". Иными словами, всех тех, кто располагал знаниями, поэт зачислял в стан "вредителей" и "предателей", то есть "врагов народа".
Как бы лишний раз подтверждая это, в октябрьском номере журнала "Даёшь" Маяковский опубликовал стихотворение "Даёшь!", в котором славилась то, что происходило тогда в стране Советов:
"Коммуну / вынь да положь,
даёшь / непрерывность хода!
Даёшь пятилетку!/Даёшь -
пятилетку / в четыре года!"
Вскоре в газетах и журналах начали появляться фрагменты "Бани" с комментариями автора.
4 ноября в "Литературной газете" Маяковский заявил:
""Баня" бьёт по бюрократизму…. "Баня" агитирует за горизонт, за изобретательскую инициативу".
Выкорчёвывание "правых"
7 ноября 1929 года газета "Правда" опубликовала статью Сталина "Год великого перелома (Год 12-й годовщины Октября)", в которой говорилось:
"…речь идёт о коренном переломе в развитии нашего земледелия от мелкого и отсталого индивидуального хозяйства к крупному и передовому коллективному земледелию, к совместной обработке земли, к машино-тракторным станциям, к артелям, колхозам, которые опираются на новую технику".
В тот же день газета "Труд" напечатала "Октябрьский марш" Маяковского:
"В строгое / зеркало / сердцем взглянем,
очистим / нагар / и шлак.
С партией в ногу! /Держи / без виляний
шаг, / шаг, / шаг!"
10 ноября начал работу пленум ЦК ВКП(б), на котором был сделан ещё один шаг на пути ускорения индустриализации и коллективизации, темпы которых, как говорилось на пленуме, превзошли "самые оптимистические проектировки". Это означало, по мнению большинства ЦК…
"…банкротство позиции правых уклонистов (группа т. Бухарина), являющейся не чем иным, как выражением давления мелкобуржуазной стихии, паникой перед обострившейся классовой борьбой, капитулянством перед трудностями социалистического строительства".
Бухарин, Рыков, Томский и Угланов были названы лидерами "правых оппортунистов", а ЦК ВКП(б) постановил:
"1. Т. Бухарина, как застрельщика и руководителя правых уклонистов, вывести из состава Политбюро.
2. Т.т. Рыкова, Томского и Угланова строго предупредить".
Ещё раньше – во второй половине апреля 1929 года – Объединённый пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) постановил снять Бухарина с постов редактора "Правды" и главы Коминтерна, а Томского – с поста главы ВЦСПС (профсоюзов). Но это решение не было опубликовано. Теперь же о начале преследования вождей "правых" узнала вся страна.
Ян Гамарник, первый заметитель нарокмвоенмора Клима Ворошилова, в своём выступлении на пленуме сказал:
"– Мы не можем терпеть, чтобы в рядах нашего Политбюро находились люди, которые мешают нашей борьбе, которые путаются между ног, которые объективно защищают классового врага".
Явно присоединяясь к этим словам (и вообще ко всем решениям партийного пленума), Маяковский опубликовал в ноябрьском номере журнала "Чудак" стихотворение "Рассказ Хренова о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка". Видимо,
Владимир Владимирович узнал, с какой иронией Юрий Анненков высказался о его стихотворении "Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру":
"…своего литейщика Маяковский недаром назвал Козыревым, то есть – козырь, удачник.
Рассматривая эту поэму с точки зрения литературной формы, мы видим, что Маяковский просто стёр самого себя".
И Маяковский дал герою своей новой поэмы не козырную фамилию. И не побоялся упомянуть трудности, которые возникают на пути строителей нового советского города:
"Свела / промозглость / корчею -
неважный / мокр / уют,
сидят / впотьмах /рабочие,
подмокший / хлеб / жуют.
Но шёпот / громче голода -
он кроет / капель / спад:
"Через четыре / года
здесь / будет / город-сад!.."
Я знаю – / город / будет,
я знаю – / саду / цвесть,
когда / такие люди
в стране / в советской / есть!"
Но были в тот момент в советской стране люди, которых большевики-сталинцы воспевать не собирались. Одним из них был Николай Поликарпов (авиаконструктор, создавший самолёт для первоначального обучения пилотов У-2). Следствие по его делу шло около месяца. Гепеушникам давно было ясно, что их подследственный "изобретатель" явный "контрреволюционер-вредитель". Поэтому ему без всякого суда объявили приговор: высшая мера наказания. И Поликарпов стал ждать дня, когда его поведут на расстрел.
Были в стране Советов и другие люди, неугодные большевикам. О них говорил "Проект закона о перебежчиках с поправками т. Сталина", утверждённый на одном из ноябрьских заседаний политбюро. Нежелание возвращаться из-за границы в СССР теперь предлагалось рассматривать "как перебежки в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и квалифицироватъ как измену". А 21 ноября 1929 года ЦИК СССР принял постановление, которое гласило:
"Лица, отказавшиеся вернуться в Союз ССР, объявляются вне закона. Объявление вне закона влечёт за собой:
а) конфискацию всего имущества осуждённого,
б) расстрел осуждённого через 24 часа после удостоверения его личности.
Настоящий закон имеет обратную силу".
Последняя фраза оповещала о том, что расстрелу подлежали все невозвращенцы (даже те, кто остался за рубежом несколько лет назад).
Владимир Маяковский на эти постановления советской власти не откликнулся. Он написал стихотворение "Старое и новое", впоследствии переименованное в "Отречёмся". В нём говорилось:
"Мораль / стиха / понятна сама,
гвоздями / в мозг / вбита:
– Товарищи, / переезжая / в новые дета,
отречёмся / от старого быта!"
Под "старым бытом", от которого предлагал "отречься" поэт, подразумевалось отсутствие ванной, лифта и прочих удобств, что воспевались в стихотворении о вселении "литейщика Ивана Козырева" в новую квартиру. Под стихотворением рукою Маяковского проставлена дата его создания: "22–23 ноября 1929 г."
Тем временем в ГосТИМе продолжали ждать разрешения Главреперткома на постановку "Бани". Но главреперткомовцы вынесение вердикта всё откладывали, продолжая устраивать общественные обсуждения пьесы. И Маяковскому приходилось вновь и вновь разъяснять, для чего он создавал свою "Баню". 30 ноября в журнале "Огонёк" он написал:
""Баня" – моет (просто стирает) бюрократов".
В двенадцатом номере журнала "Даёшь" говорилось, что "Баня" направлена…
"…против бюрократизма, против узости, против покоя.
"Баня "чистит и моет.
"Баня "защищает горизонты изобретательства, энтузиазм".
Но общественные обсуждения пьесы продолжались. На них "организаторы травли" продолжали жалить драматурга. Об этом – Валентин Катаев (в "Траве забвения"):
"Маяковский брал меня с собой почти на все чтитки. По дороге обыкновенно советовался:
– А может быть, читать Оптимистенко без украинского акцента? Как вы думаете?
– Не поможет.
– Всё-таки попробую. Чтобы не быть великодержавным шовинистом.
И он пробовал.
Помню, как было ему трудно читать текст своего Оптимистенко "без украинского акцента". Маяковский всю свою энергию тратил на то, чтобы Оптимистенко получился без национальности, "никакой", бесцветный персонаж с бесцветным языком. В таком виде "Баня" теряла, конечно, половину своей силы, оригинальности, яркости, юмора. Но что было делать? Маяковский, как мог, всеми способами спасал своё детище. К великодержавному шовинизму на этот раз, правда, не придрались, но зато обвинили в "барски-пренебрежительном отношении к рабочему классу".
– Что это за Велосипедкин? Что это за Фоскин, Двойкин, Тройкин? Издевательство над рабочей молодёжью, над комсомолом. Да и образ Победоносикова подозрителен. На кого намекает автор?.. Характеры, собранные Маяковским, далеко не отвечают требованиям единственно правильной марксистской теории живого человека. Так что учтите это, товарищ Маяковский, пока ещё не поздно, пока вы ещё не скатились в мелкобуржуазное болото.
– Запрещаете?
– Нет, не запрещаем.
– Значит, разрешаете?