Отвечая на этот весьма теоретический тезис, Гучков выразил сомнение в том, что народ, совершивший революцию, согласится затем передать власть в чужие руки. По его мнению, ни один революционер и не помыслит об этом. А посему блоку следует самому сделать первый шаг, сместив нынешнего правителя. Согласно Гучкову, именно этим и завершилась встреча. Милюков добавляет, что после этой встречи стало очевидным, что Гучков намеревается организовать переворот, и из-за этого среди руководителей блока пошли споры о том, кому следует войти в новое правительство.
Далее в своих мемуарах Гучков сообщает, что вскоре у него начались сердечные боли и он оказался вынужден проводить все время в постели. Во время болезни его посетил товарищ председателя Думы Некрасов, спросивший, действительно ли Гучков готовит переворот. Тот ответил, что обдумывал такую идею, и они тут же решили создать "ячейку", включив в нее тогдашнего вице-председателя Центрального военно-промышленного комитета Терещенко, а также князя Вяземского. Всю ответственность за разработку и выполнение этого плана Г учков взял на себя с тем, чтобы не подвергать риску других руководителей блока, присутствовавших на встрече, особенно Родзянко. Однако, согласно моей информации, решение об осуществлении переворота Гучков принял не в одиночку, а вместе с другими руководителями блока.
А тем временем вызревал другой заговор, осуществление которого было намечено провести в Ставке царя 15–16 ноября. Его разработали князь Львов и генерал Алексеев. Они пришли к твердому выводу, что необходимо покончить с влиянием дарицы на государя, положив тем самым конец давлению, которое через нее оказывала на царя клика Распутина. В заранее намеченное ими время Алексеев и Львов надеялись убедить царя отослать императрицу в Крым или в Англию. На мой взгляд, это было бы наилучшим решением проблемы, поскольку все, кто наблюдал за царем в Ставке, отмечали, что он вел себя гораздо более раскованно и разумно, когда рядом не было императрицы. Если бы план удалось осуществить и если бы царь остался в Ставке под благодатным влиянием генерала Алексеева, он бы, весьма вероятно, стал совсем другим. К сожалению, в первой половине ноября Алексеев внезапно заболел и отбыл в Крым для лечения. Вернулся он оттуда всего за несколько дней до свержения монархии.
Всю эту историю рассказал мне мой друг В. Вырубов, родственник и сподвижник Львова, который в начале ноября посетил Алексеева с тем, чтобы утвердить дату проведения операции. Генерал Алексеев, которого я тоже хорошо знал, был человеком очень осторожным, в чем я и сам убедился позднее. Не произнеся ни слова, он встал из-за стола, подошел к висевшему на стене календарю и стал отрывать один листок за другим, пока не дошел до 16 ноября. Но к этому дню он уже лечился в Крыму.
Во время пребывания там его посетили некоторые из участников заговора Гучкова, пытавшиеся заручиться поддержкой Алексеева, но тот решительно отказал им.
Естественно, детали подготовки заговора были известны лишь тем, кто в нем непосредственно участвовал, в конце концов, главное правило любого заговора заключается в том, что ни один из заговорщиков не должен знать больше того, что ему лично положено знать по плану заговора. Лидеры "Прогрессивного блока" знали лишь, что подготовка к осуществлению заговора идет своим чередом и соответственно готовились к нему со своей стороны. Знали о заговоре и мы, руководители масонской организации, хоть и не были в курсе всех деталей, и тоже готовились к решающему моменту. Эта подготовка завершилась учреждением информационного центра левых партий, с тем чтобы иметь возможность шаг за шагом сообщать народу о результатах переворота, добиваясь либо его поддержки, либо, на худой конец, отказа от противодействия.
Чтобы лучше понять атмосферу, царившую на последней сессии Думы, которая длилась с 1 ноября 1916 года по 26 февраля 1917 года, надо иметь ввиду, что мысли всех депутатов были заняты ожиданием дворцовой революции. Конечно, рядовые члены политических партий не располагали точными данными о готовящемся перевороте; но зато не было недостатка в скрытых намеках на него в речах тех, кто знал о заговоре и кто видел, куда ведет страну политика царского правительства, в коем Протопопов играл не последнюю роль.
В начале января в Петроград прибыл вместе с группой офицеров популярный генерал А. М. Крымов, командующий 3-го кавалерийского корпуса на Юго-Западном фронте. Родзянко договорился с ними о встрече на своей квартире, на которую были приглашены и лидеры "Прогрессивного блока". На этой встрече генерал Крымов от имени армии призвал Думу совершить без всякого промедления переворот, заявив, что в противном случае у России нет шансов на победу в войне. Все присутствовавшие поддержали точку зрения Крымова, а некоторые позволили себе говорить о государе в таких выражениях, что Родзянко вынужден был попросить их не прибегать к подобному языку в доме Председателя Думы.
Реальное осуществление планируемого переворота все время откладывалось, поскольку в том его виде, в каком он был задуман, его выполнение было задачей чрезвычайно трудной. Прежде всего, организаторы заговора поставили перед собой задачу привлечь к нему как можно меньше людей и лишь офицеров, чтобы не подвергать риску рядовых солдат. Во-вторых, они решили, дабы не вызывать кровопролития, осуществить его не в Ставке и уж тем более не в Царском Селе. Заговорщики остановились на идее задержать царский поезд где-нибудь между Ставкой и Петроградом, в том месте, где охрану железной дороги несли кавалерийские части императорской гвардии, офицеры которой и войдут в вагон царя, потребовав от него отречения от престола.
В своих мемуарах Гучков писал, что заговорщики не намеревались прибегать к физической силе или убивать царя. "Мы не собирались, - писал он, - совершать переворот, в котором брату и сыну уготовано бы было переступить через тело брата и отца". Тем временем подготовка к перевороту, хоть и ужасающе медленно, но близилась к завершению. Его дата была намечена на середину марта. Но конец наступил 27 февраля, и совсем по-другому.
4 мая на частной встрече членов Думы Маклаков в самых резких выражениях подверг критике Временное правительство:
"Господа, хочу сказать вам полную правду. Нет, мы не хотели революции во время войны. Мы опасались, что ни одной нации не под силу вынести одновременно смену государственной системы и связанной с ней общественной системы, совершить переворот и одновременно довести до победного конца войну. Но наступил момент, когда всем стало ясно, что добиться победы в войне при сохранении старой системы невозможно. И те, кто понимал, что революция будет равнозначна катастрофе, сочли своим долгом, своей миссией спасти Россию от революции посредством переворота сверху. Такова была миссия, которую мы призваны были возложить на себя и которую мы не выполнили. И если наши потомки проклянут революцию, они проклянут и тех, кто вовремя не прибег к средствам, что могли бы ее предотвратить.
2 августа Гучков подтвердил справедливость сказанных Маклаковым слов, не упомянув при этом о той руководящей роли, которую играл в заговоре, направленном на свержение царя. На заседании Чрезвычайной следственной комиссии он сказал:
"Развитие событий требовало переворота. Ошибка, если можно говорить об исторической ошибке русского общества, заключается в том, что это общество, представленное своими ведущими кругами, не осознало в полной мере необходимости такого переворота и не осуществило его, предоставив, тем самым, проведение этой болезненной операции слепым, стихийным силам".
Глава 10
Власть темных сил во дворце
1 ноября 1906 года Николай II записал в своем дневнике: "…повстречались с Божьим человеком Григорием, родом из Тобольской губернии…" Тот год ознаменовал начало всевластия при императорском дворе Григория Распутина и той фатальной дороги, которая неумолимо привела царя и его семью в подвал Ипатьевского дома в Екатеринбурге, где они приняли смерть от пуль чека.
Трудно вообразить себе ту беспредельную власть, которой обладал неграмотный мужик из далекой сибирской деревни Покровское. Фантастическое превращение Распутина из близкого к императорской семье знахаря в человека, творившего историю России, - одна из тех исторических нелепостей, когда сугубо личная семейная драма выносится на авансцену мировой политики. Это лишь еще раз подтверждает мою убежденность в том, что история не определяется "объективными" законами и что отнюдь не последнюю роль в ее развитии играет личность.
Будущий император Николай II встретил и влюбился в Алису Гессенскую и Дармштадтскую в Виндзорском замке. Королева Виктория весьма благожелательно отнеслась к зарождавшимся чувствам своей любимой внучки и молодого наследника престола. Царь Александр, зная, что гемофилия из поколения в поколение поражала членов гессенского дома, решительно воспротивился планам брачного союза, но в конце концов вынужден был уступить. Принцесса Алиса почти ничего не знала о России, где до того побывала лишь однажды, проведя несколько недель в гостях у своей сестры, жены Великого князя Сергея Александровича. Времени, чтобы приготовиться к выполнению своих августейших обязанностей, у нее тоже не было. О помолвке с наследником было объявлено в апреле 1894 года, а свадьбу отпраздновали в ноябре того же года, вскоре после смерти Александра III.
Принцесса Алиса получила воспитание в Виндзорском замке, однако во всем другом она мало чем отличалась от типичной английской девушки викторианской эпохи. И кто бы мог предугадать, что искрящейся радостью принцессе, "виндзорскому солнечному лучику", как ласково называл ее Николай II, суждено стать мрачной русской царицей, фанатичной сторонницей православной церкви. Однако семена будущих бедствий уже гнездились в очаровательной принцессе: вместе со склонностью к мистицизму она унаследовала от своей матери способность передавать наследникам по мужской линии гемофилию. Поначалу судьба, судя по всему, благоволила ей, отказав даровать ей сына. Она родила четырех дочерей, что повредило ее здоровью, но не смогла дать жизнь наследнику престола. Страстное желание родить сына побудило царицу искать помощи у шарлатанов, авантюристов и "чудотворцев".
Европа тех лет буквально кишела ими и некоторые попытали свое счастье в России. Первым при дворе появился д-р Энкосс, француз, которого все именовали Папусом. Он был представлен Николаю II в 1901 году в Париже Великим князем Николаем Александровичем. В 1901, 1905 и 1906 годах Папус побывал в России и навсегда остался другом императорского семейства. В качестве президента Высшего Совета ордена мартинистов он основал в Санкт-Петербурге масонскую ложу, в которой царь, по слухам, занял пост "Высшего гостя". В число членов ложи вошли наиболее видные представители санкт-петербургского общества. Папус проводил сеансы, во время которых обычно вызывал дух Александра III для бесед его с сыном Николаем II. Незыблемая верность царя союзу с Францией, которую не могло поколебать никакое внешнее давление, часто объясняют связями с орденом мартинистов. Папус был предшественником и духовным отцом другого "чудотворца" - Филиппа Вашода, человека весьма незаурядного. Уроженец Лиона, он был представлен императорской чете в Компьене во время их визита во Францию, и его влияние на царицу было столь сильным, что в своем письме к мужу в 1916 году она именует его "одним из двух друзей, посланных нам Богом", под вторым подразумевая, конечно же, Григория Распутина. Престиж Филиппа Вашода был огромен, он имел немало последователей во Франции. Царица самозабвенно следовала всем его наставлениям, но наследника по-прежнему не было. В конце концов французу пришлось покинуть Россию. Духовник царицы митрополит Феофан осудил его, назвав "порождением бесовских сил".
Лишь долгие годы спустя, 30 июля 1904 года, после десяти лет супружеской жизни, императрица родила сына. Его рождение вызвало в Александре Федоровне глубокие изменения. До этого все ее интересы ограничивались в основном семейным кругом. В чуждой и враждебной ей атмосфере двора она жила в постоянном страхе перед актами террора в отношении царя. Болезненная, крайне застенчивая, неимоверно страдающая при исполнении своих официальных функций, она редко появлялась в санкт-петербургском обществе, довольствуясь узким кругом склонных к мистицизму друзей. Однако после рождения престолонаследника она стала уделять внимание делам государственным, поскольку самодержавие отныне символизировало уже не только власть ее мужа, но и будущее ее сына. Алексей должен стать истинным самодержцем. В ее экзальтированном сознании православие и абсолютизм были неразделимы. Она верила в мистическое единение короны и народа и страшилась любой идеи ограничения самодержавной власти. В этом ее всячески поощряли и Вашод и Распутин. Вот что писала она в письме императору:"…сам месье Филипп сказал, что дарование Конституции обернется большой потерей и для тебя, и для России". Она умоляла царя быть настоящим самодержцем, напоминая о том, что "им следует научиться трепетать перед тобой, помни, ведь о том же говорили тебе месье Филипп и Григорий…" Имя месье Филиппа упоминалось также в письме, написанном в 1915 году, когда император, уступив ее настояниям, принял на себя Верховное командование армией: "Наш первый друг (месье Филипп) подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я бы предостерегала тебя". И далее: "…стань новым Петром Великим, покажи, что ты властелин, и твоя воля будет исполнена… Важно, чтобы министры боялись тебя".
Но на трон уже легла тень смерти. Сын царицы страдал гемофилией, болезнью страшной и неизлечимой. Однако Александра Федоровна была не из тех женщин, которые сдаются без борьбы. Убежденная, что вера способна сдвинуть горы, она была одержима идеей найти святого человека, который молился бы за нее и сына. И тут из самой гущи народа, нижайший из самых низких, появился Григорий Распутин. Жизнь этого удивительного человека хорошо известна, и я ограничусь лишь изложением основных фактов. В годы молодости Распутин, неграмотный крестьянин, отличался распутством, пьянством и буйством. Как и отец, который промышлял конокрадством, он никогда не жил в достатке и не гнушался воровством. Подобно ‘многим сибирским крестьянам, Григорий время от временц занимался извозом, совершая поездки в самые глухие уголки Тобольской губернии. Рассказывают, что однажды ему довелось везти в один из дальних монастырей священника, и по дороге они разговорились. Священнику, видимо, удалось затронуть какую-то потаенную струну в сердце деревенского буяна.
Совершенно неожиданно Распутина охватило раскаяние. И с этого дня всю силу своей необузданной души он обратил к молитве, посту и хождению в церковь. Оставив дом и семью, он обошел пешком огромные просторы России, переходя от монастыря к монастырю. Он стал странствующим проповедником того типа, который столь характерен для России. Вскоре вокруг него образовался кружок верных последовательниц, которых он называл своими "утешительницами". Его идеи о грехе и покаянии представляли собой путаную мешанину из религиозного экстаза и эротики.
Вскоре слухи о Распутине - удивительные рассказы о его разнузданности и оргиях, благочестии и богоданном наитии - распространились по всей России и быстро дошли до Санкт-Петербурга. Уже в тревожном 1905 году Распутин оказался в столице. Звезда его восходила стремительно. Он стал желанным гостем в домах церковных сановников и любимцем тех слоев общества, где процветали вошедший в ту пору в моду мистицизм и увлечение спиритическими сеансами. Основой его влияния и успеха по-прежнему были женщины.
Григорию ничего не стоило после самой разнузданной оргии перейти к состоянию наивысшего религиозного экстаза. Наделенный живым умом, необычайной интуицией и необъяснимым магнетизмом, он хорошо понимал, какую ему следует выбрать для себя роль. Постепенно он стал вхож к митрополиту Феофану, инспектору санкт-петербургской духовной академии и духовнику царицы, известному своей святостью и аскетизмом. Феофана не оставили равнодушным распутинский "дар проповедника", страстная истовость веры и врожденная мудрость его туманных толкований Евангелия. Благословение высокочтимого митрополита окончательно закрепило за Распутиным репутацию святого человека и провидца.
В значительной мере успеху Распутина способствовало покровительство двух дочерей черногорского князя, как их называли, "черногорок". Одна из них, Милица, была замужем за Великим князем Петром Николаевичем, вторая, Анастасия, - за его братом, Великим князем Николаем Николаевичем. Анастасия была ярой приверженкой спиритизма и мистицизма. Постоянно ощущая остракизм со стороны высшего света, сестры находили утешение в дружбе с царицей Александрой. Через Великого князя Николая Николаевича они и представили императорской чете Распутина. Прошло совсем немного времени, как митрополит Феофан осознал, что Распутин вовсе не был ни божьим избранником, ни "святым чертом", как называли его ревностные столичные поклонницы, что он просто дьявол. Но к тому времени уже и доброму митрополиту было не под силу обуздать власть Распутина. Не Распутин, а он, митрополит Феофан, вынужден был покинуть столицу и уехать в Крым.
Постепенно Распутину удалось удалить из близкого окружения царицы черногорских принцесс, восстановив этим против себя Великого князя Николая Николаевича. В 1914 году, находясь на посту Верховного главнокомандующего, Великий князь получил телеграмму с просьбой разрешить Распутину посетить его. Ответ был краток: "Милости просим. Повешу немедля".
Во дворце Распутина считали святым человеком и целителем, обладавшим сверхъестественной силой. Такие заслуживающие доверия свидетели, как преданный царю камердинер Чемодуров и семейный врач Д. Деревенько, рассказывали мне, что в ряде случаев Распутину и впрямь удавалось остановить кровотечение у больного мальчика. Однако они же отмечали, что Распутин каждый раз появлялся у постели ребенка к концу кризиса, когда кровотечение, судя по всему, должно было остановиться само собой.