Через несколько минут к входу в "Блютгерихт" подошла группа военных, среди которых Файерабенд узнал гаулейтера. Эрих Кох был одет в теплую пятнистую куртку, какие обычно носили егеря горнострелковых частей, такие же пятнистые брюки и тяжелые горные ботинки. Рядом с ним Файерабенд увидел несколько незнакомых офицеров, среди которых выделялся один в безукоризненно сидящей шинели с большими отворотами и фуражке с высокой тульей. В его петлицах Файерабенд разглядел по одному дубовому листку, а это означало, что вместе с рейхскомиссаром обороны прибыл кто-то из руководителей службы безопасности. За Кохом следовали его адъютант гауптштурмфюрер СС Гюнтер Ленц и, что было большой неожиданностью для временно исполняющего обязанности управляющего винным погребком, доктор Альфред Роде, который не показывался в замке уже несколько дней. Последний раз при его активном участии и под его строгим контролем переносились в зал "Конвента" какие-то продолговатые ящики, до того хранившиеся в подвалах Прусского музея.
Кох хмуро кивнул Файерабенду и часовому фольксштурма, стоявшему у входа, и, пропустив Роде вперед, стал спускаться вслед за ним по ступенькам "Блютгерихта". Узкая, почти шестиметровой длины, лестница вела непосредственно в "Большой ремтер". Адъютант Ленц освещал дорогу большим аккумуляторным фонарем.
Файерабенд не стал спускаться в зал вслед за свитой гаулейтера, понимая, что, будь он нужен, его пригласили бы туда. Он остался стоять около лестницы, с напряжением прислушиваясь к голосам, доносившимся снизу. Но разобрать ничего не мог – звук, гулким эхом перекатываясь по высоким сводам "Большого ремтера", превращался в сплошной гул: кто говорил, о чем – понять было невозможно. Только когда раздались шаги на лестнице, ведущей к выходу из подвала, Файерабенд услышал голос Коха. Обращаясь, по-видимому, к Альфреду Роде, он сказал: "А Вас, доктор, я попрошу оказать всяческое содействие зондергруппе и делать это поактивнее. Культурное достояние рейха ни в коем случае не должно попасть в руки русских. И в первую очередь я имею в виду Янтарный кабинет". Это – единственное, что уловил Пауль Файерабенд, потому у него создалось впечатление (и надо сказать, не безосновательное), будто Кох приезжал в замок исключительно для того, чтобы на месте определить возможности эвакуации ценностей или их более надежного укрытия.
По обрывку фразы, услышанной Файерабендом, можно предположить, что Кох оказался крайне недоволен условиями хранения ценностей. Ведь он-то знал наверняка, что не сегодня завтра в Кёнигсберг втупит Красная Армия, и замок вряд ли будет надежным укрытием для сокровищ. Но что можно было сделать в эти последние дни перед штурмом? Судя по всему, Кох отдал распоряжение вывезти ценности из замка, поручив это сотрудникам оперативной группы или особой команды полиции безопасности и СД. Это могло быть одно из спецподразделений Главного сектора СД в Кёнигсберге, так называемого "ляйтабшнитта-VII", или группа, подчиненная непосредственно какому-либо из отделов III управления РСХА, которое возглавлял бригадефюрер Отто Олендорф, палач десятков тысяч мирных граждан из оккупированных гитлеровцами "восточных областей", спустя шесть лет после описываемых событий казненный в западногерманской тюрьме как нацистский военный преступник. Во всяком случае, ясно одно: Эрих Кох дал указание принять незамедлительные меры для более надежного укрытия Янтарной комнаты и других ценностей, сосредоточенных в орденских залах Королевского замка.
К сожалению, мы не располагаем никакой информацией о том, что произошло дальше. Были ли ценности вывезены из замка или спрятаны в каком-либо другом месте на его территории? Что делал доктор Роде в это время; как выполняла задачу, поставленную Кохом, зондергруппа, руководимая неизвестными лицами; и вообще, что творилось в замке после неожиданного визита Коха в "Блютгерихт" – всего этого в подробностях мы не знаем. Поэтому в дальнейшем мне придется "вплетать" в ткань повествования вероятностные схемы развития событий, которые помогут реконструировать обстоятельства "исчезновения" Янтарной комнаты, а с нею и очень многих других произведений искусства, следы которых необъяснимым образом затерялись в апрельские дни 1945 года. При этом я и впредь буду придерживаться строгой документальности, не допуская искажения уже установленных фактов.
Старший советник Ганс Гербах, участвовавший в инженерной подготовке замка к обороне, впоследствии бегло описал события, которые произошли здесь накануне начала решительного разгрома кёнигсбергской группировки.
Из воспоминаний Ганса Гербаха. Газета "Остпройссенблатт".
7 июня 1969 года
"…Пасхальное воскресенье (1 апреля) было исключительно теплым и солнечным весенним днем. Оставшееся в городе население могло спокойно наслаждаться чудесной погодой и выйти из подвалов. Но все больше признаков указывало на предстоящее большое наступление, спокойствие было обманчивым. Во второй половине дня 5 апреля в сопровождении большой свиты появился гаулейтер Кох, стремящийся выяснить состояние работ в замке. Его сопровождали оставшиеся в Кёнигсберге заместитель гаулейтера Гроссхерр, "пожарный" генерал Фидлер из Метгетена, представитель коменданта генерал инженерных войск Микош и др. Сам Кох постоянно находился в Нойтифе под Пиллау и в период осады, по-моему, только два или три раза прилетал в Кёнигсберг на геликоптере с тем, чтобы своими декларациями создать впечатление, будто он лично на месте руководит обороной Кёнигсберга…"
Указанное наблюдение советника Гербаха очень существенно для нас с точки зрения самого факта посещения Кохом замка. При безусловном дефиците времени гаулейтер и рейхскомиссар обороны нашел возможность специально посетить замок и осмотреть подвалы "Блютгерихта", где хранились ценности. Значит, этот вопрос был одним из самых важных для него, а может быть, даже приоритетным по отношению к другим. Ведь по свидетельствам очевидцев и многих людей, близко знавших Коха, это был алчный, завистливый и жадный сверх всякой меры человек. Он не только бессовестно присваивал попадавшие ему в руки ценности, но и не гнушался прямым расхищением государственных средств, нередко запуская руку в кассу гитлеровской партии. Однажды это стало даже предметом разбирательства РСХА, в результате чего Гиммлер представил Гитлеру доклад о злоупотреблениях восточнопрусского гаулейтера, оставленный, впрочем, без внимания фюрером. Поэтому ценности, хранившиеся в помещениях "Блютгерихта", вполне могли явиться предметом особой заботы рейхскомиссара обороны, реально сознающего сложность складывающейся ситуации и больше помышляющего о перспективе своей личной адаптации в послевоенной жизни, нежели о нуждах безнадежной обороны.
Во время апрельского визита в замок Кох со своей свитой опять крутился все время где-то вокруг "Блютгерихта". Правда, вначале он в сопровождении упомянутых военных и нацистских руководителей обошел основные рубежи обороны, осмотрел огневые позиции, оборудованные во всех четырех крыльях замка, и принял рапорт капитана Ваххольца, построившего прямо во дворе размещенный в замке батальон фольксштурма боевого участка "Зюйд".
Невежественный не только в теории военного искусства, но вообще в элементарных вопросах военного дела, Кох тем не менее направо и налево давал советы, как следует организовывать оборону и обеспечивать четкое взаимодействие между частями, где оборудовать наблюдательный пункт или установить огневые средства. Он предложил, например, затащить на почти стометровую высоту замковой колокольни две 105-мм полевых гаубицы и 76-мм противотанковую пушку, которые, по его мнению, позволили бы контролировать подступы к центру города и эффективно поражать живую силу и танки наступающих. Даже генерал Микош, по специальности являющийся военным сапером, не ожидал столь "глубокого" пассажа со стороны главного руководителя обороны и промямлил что-то невразумительное в ответ на абсурдное предложение гаулейтера. Именно в тот момент старший советник Гербах окончательно понял, что дело проиграно полностью, а с такими руководителями, как Эрих Кох и крайслейтер Эрнст Вагнер, невозможно даже говорить сколь-либо серьезно об организации эффективной обороны.
После осмотра позиций вся компания спустилась в подвалы "Блютгерихта", где предупрежденный о визите Пауль Файерабенд уже накрыл стол в "Малом ремтере", сохранившем свой интерьер, несмотря на все пожары и разрушения. Для высоких визитеров крайсляйтунг сделал исключение, и Файерабенд поставил на середину вытянутого овального стола четыре пузатых бутылки со старинными этикетками. Адъютант гаулейтера Ленц еще по прибытии в замок передал Файерабенду большую банку трофейного английского бекона из запасов продовольствия, хранившихся в одном из бункеров Нойтифа, отчего распорядителю винного погребка стало даже немного дурно – в последнее время в Кёнигсберге несколько раз снижались нормы выдачи продуктов по карточкам и, естественно, уже давно никто из жителей города не только не пробовал, но и не видел никакого мяса.
Кох собственноручно налил в большой кубок с фирменным вензелем и надписью "Исторический винный погребок "Блютгерихт"" терпкое рейнское вино и, отпив несколько глотков, передал его стоящему рядом своему заместителю Фердинанду Гроссхерру. Принятая в кругу старопрусских вояк и студенческих корпораций традиция "круговой чарки" должна была, вероятно, символизировать неразрывную общность судеб участников мрачного подземного застолья. Но судьбы, как известно, сложились по-разному: гаулейтер через несколько дней бежал на ледоколе "Остпройссен" на остров Рюген, а затем на датский остров Борнхольм; Гроссхерр исчез во время попытки прорыва из окружения где-то в районе Хуфена; генерал-лейтенант Микош оказался в нашем плену вместе со штабом генерала Ляша, а "пожарный" генерал Фидлер захлебнулся в зловонных сточных водах подземного коллектора в районе Альтштадской кирхи при попытке выбраться на окраину города.
На следующий день после массированной артиллерийской подготовки штурмовые отряды советских стрелковых дивизий, подразделения танков и самоходно-артиллерийских установок, сопровождаемые огневым валом артиллерии и минометов, обрушили на Кёнигсберг всю мощь своего удара. К утру же 9 апреля части кёнигсбергского гарнизона удерживали только центральную, наиболее старую часть города. Остатки 367-й немецкой пехотной дивизии, укрепившиеся в районе бастиона "Грольманн" на Литовском вале, пытались не допустить прорыва гвардейцев 8-го стрелкового корпуса в центр города. Но, как известно, еще накануне наши войска завершили полное окружение кёнигсбергского гарнизона – в районе Амалиенау встретились части 18-й и 87-й гвардейских дивизий. В состоянии фатальной безысходности, с остервенением обреченных, яростно сопротивлялись части вермахта и фольксштурма на все сужающемся участке обороны.
Стремительное наступление наших частей в кварталах центра города поддерживалось бомбардировочными ударами советской авиации, интенсивным действием гвардейских реактивных минометов – прославленных "катюш", которых гитлеровцы в ужасе называли "сталинскими орга́нами". Досталось и замку, ставшему одним из опорных пунктов обороны фашистов. Десятки прямых попаданий мощных авиационных бомб до основания разрушили целый ряд помещений северного и южного крыльев замка, буквально стерли с лица земли остатки пристройки "Блютгерихта", вызвали обрушения сводов в некоторых орденских залах. Попрятавшиеся в глубокие подвалы винного погребка фольксштурмисты, наверное, прощались с жизнью, когда северное крыло замка вздрогнуло от страшного взрыва. Земля заходила ходуном, погас и без того бледный свет времянок. Раздался грохот падающих стен и сдавленные крики не успевших укрыться жертв.
От прямого попадания авиабомбы завалило вход в бывшую "Камеру пыток" – один из наиболее популярных залов "Блютгерихта". Помещение площадью около пятидесяти квадратных метров, имеющее трехметровую толщину стен, оказалось полностью замурованным рухнувшими сводчатыми перекрытиями капеллы Святой Анны.
Впрочем, полной уверенности в том, что причиной обрушения было попадание советской авиабомбы, нет. Завал мог быть вызван и другими обстоятельствами, – например, преднамеренным подрывом заранее установленного фугаса в узком помещении уже давно бездействовавшего ватерклозета, примыкавшего к башне фогта Лиделау, где находилась "Камера пыток". Для такого взрыва хватило бы десятка стандартных трехкилограммовых зарядов тротила, использовавшихся в гитлеровской армии. Бомбардировка и обстрел замка, от которых все вокруг дрожало, были вполне удобным естественным фоном для целенаправленного взрыва, производимого с помощью подрывной машинки и электродетонаторов. Если кому-то пришло в голову воспользоваться таким способом для укрытия тайных хранилищ замка, то лучшее время (8–9 апреля 1945 года) найти было трудно. Любой взрыв или разрушение воспринимались спрятавшимися в подземельях людьми как очередное попадание советских бомб или снарядов, и никаких других предположений относительно их причин возникнуть не могло. А значит, советскому командованию, когда оно начнет поиски ценностей, никто не сможет сообщить о каких-либо подозрительных моментах, связанных с их укрытием.
Не исключено, что сделанное мной отступление вызовет скептическую усмешку у некоторых читателей: не слишком ли в данном случае фантазирует автор, постоянно подчеркивающий документальность своего повествования? Ведь для подобных допущений о преднамеренном взрыве вроде бы нет никаких оснований. Прямых, конечно, нет. А косвенных – сколько угодно. И в этом вы сможете еще раз убедиться в процессе дальнейшего знакомства с фактами. Делая отступления, я приглашаю вас к совместному осмыслению минувших событий, к творческой, аналитической работе. А в ней, как известно, не должно быть места догматизму, упрощенному, схематическому пониманию исторических ситуаций. Некоторая доля фантазии, разумеется, стоящей на почве реальности, – только поможет нам разобраться в этой крайне запутанной истории. Но продолжу свой рассказ.
После неудачного прорыва остатков частей кёнигсбергского гарнизона в сторону городского района Ратсхоф вдоль улицы Альте-Пиллауер-Ландштрассе , когда они были буквально накрыты огнем "катюш", генерал Ляш, размещавшийся со своим штабом в бункере на площади Парадеплатц, принял решение о капитуляции и послал парламентеров к советскому командованию.
Не буду описывать подробности этого драматического эпизода Великой Отечественной войны, поскольку они обстоятельно освещены в многочисленных мемуарах и статьях, посвященных штурму Кёнигсберга, а остановлюсь лишь на тех моментах, которые непосредственно связаны с Королевским замком и событиями последних часов перед тем, как в него ворвались советские солдаты.
В заключительные сутки боев в Кёнигсберге действовали лишь разрозненные очаги сопротивления гитлеровцев, не имевшие между собой никакой связи и по большому счету не способные к серьезному противодействию нашим войскам. Еще удерживались бастионы "Грольманн" и "Штернварте", казармы "Кронпринц" и "Троммельплатц", башни "Дер Дона" и "Дер Врангель", здания Правительства, "Штадтхауза", Городского театра, Университетской библиотеки, Кёнигсбергского университета и, наконец, Королевского замка. Яростно сопротивляясь, немцы не могли уже не понимать, что это абсолютно бессмысленно, и поодиночке, а иногда и группами пытались выбраться из окутанных дымом развалин, чтобы отсидеться где-нибудь в подвале или канализационном колодце.
Иначе вели себя нацистские руководители и фанатичные приверженцы режима из государственного аппарата. С одной стороны, они всеми средствами старались активизировать сопротивление, а с другой – стали предпринимать попытки спасения собственной жизни, используя для этого заранее подготовленные варианты бегства. Особенно активными в этом отношении оказались офицеры полицейских и эсэсовских частей, руководители подразделений НСДАП, Германского трудового фронта, группы СА "Остланд", Национал-социалистского автомобильного корпуса и других гитлеровских организаций.
Когда руководитель Восточнопрусской полиции безопасности и СД оберфюрер СС Бёме узнал о том, что генерал Ляш начал переговоры с представителями советского командования, он объявил "от имени фюрера" о смещении коменданта крепости и заочном смертном приговоре ему, вынесенном судом военного трибунала. С командного пункта боевой группы "Шуберт", который находился в подвале разрушенного дома где-то в районе Ангера , на площадь Парадеплатц было направлено несколько эсэсовцев, которые вместе с генералом Фидлером должны были арестовать Ляша, привести приговор в исполнение, а заодно и расстрелять русских парламентеров, если они еще не покинули бункер коменданта крепости. Оберфюрер Бёме, возглавлявший эсэсовский полк, или точнее то, что осталось от него, назначил руководителем обороны города генерал-майора ОРПО Шуберта, а тот, хорошенько подумав о дальнейших перспективах, передал эту должность майору охранной полиции Фойгту, командовавшему остатками 31-го полицейского полка. На заключительном этапе развернувшейся драмы никто не рассчитывал снискать себе славу военачальника. Фойгт принял решение прорываться к Королевскому замку, где, объединившись с батальоном фольксштурма, попытаться осуществить хоть какое-нибудь организованное сопротивление.
Из книги Отто Ляша "Так пал Кёнигсберг".
Штуттгарт, 1976 год
"…Майор Фойгт приказал стянуть все оставшиеся силы в замок, чтобы превратить его в последнюю цитадель обороны. Разбившись на группы, остатки соединения под командованием Фойгта общей численностью около 120–150 эсэсовцев и полицейских преодолели сопротивление противника, достигшего уже улицы Францёзишештрассе , и прорвались в замок…"