Но рядом с этими светлыми сторонами женевской жизни выступали и неразлучные с ними темные стороны. Господствовавшее во всех классах благосостояние породило любовь к роскоши, которая, в связи с легким и подвижным характером населения и постоянным наплывом иностранцев, гибельно отражалась на общественной нравственности. Разврат совершался открыто, и все ограничительные меры городских властей сводились лишь к тому, чтобы по возможности урегулировать его. Страсть к игре также свирепствовала среди жителей Женевы. Часто благодаря этой пагубной страсти целые семейства разорялись в короткое время. Но все эти темные стороны были, в сущности, обычными явлениями всякого большого торгового и промышленного центра. Наряду с печальной легкостью нравов мы видим здесь и черты глубокой религиозности и истинного самопожертвования. Многочисленные храмы, украшенные драгоценными произведениями искусства, более двадцати религиозных братств, члены которых по большей части состояли из ремесленников, частые и богатые пожертвования в пользу церкви – все это, конечно, свидетельствует о религиозном духе, которым было проникнуто женевское население. Но еще более говорят в его пользу многочисленные благотворительные учреждения. При населении приблизительно в 20 – 25 тысяч человек в Женеве было не менее девяти госпиталей для бедных; кроме больниц, здесь имелись и богадельни для стариков, для нуждающихся проезжих, для нищих, старающихся скрыть свою бедность; устроен был даже приют для заброшенных детей. И все эти учреждения, так же как и ученая академия Версонэ, имели церковное устройство.
Но важнейшей отличительной чертой женевских граждан, более всего отразившейся на ходе исторической жизни города, был их пламенный патриотизм и непреодолимая любовь к независимости. Эта любовь к свободе придает особую окраску всей истории Женевы, всем явлениям ее политической и религиозной жизни.
Как мы уже видели, из трех властей, разделявших между собой город, власть графа была наименее значительной. Но савойские герцоги, к которым перешла эта власть, были слишком честолюбивы, чтобы довольствоваться ролью простых исполнителей приговоров женевского синдиката. Всевозможные средства – хитрости, подкупы, угрозы – все пускается ими в ход, чтобы постепенно расширить свои права, стать твердой ногой в городе. Но у герцогов, помимо горожан, ревниво оберегавших свои вольности, был другой соперник – епископ, который всегда принимал сторону граждан и издавна считался их естественным защитником и охранителем против притязаний графа. Таким образом, чтобы добиться цели, герцогам оставалось одно – расстроить доброе согласие между обоими союзниками. Средство для этого нашлось отличное. Под влиянием савойского двора папа присвоил себе право самому избирать епископов для Женевы и стал назначать на этот важный пост принцев из савойского дома. Новые епископы, по большей части люди в высшей степени недостойные, стали, конечно, содействовать во всем замыслам герцога, и в 1513 году Иоганн Савойский, самый безнравственный из всех, совершенно уступает герцогу Карлу III свою светскую власть и совершает целый ряд возмутительных насилий над свободой и жизнью граждан. С тех пор между герцогом и епископом, с одной стороны, и гражданами Женевы, с другой, – начинается ожесточенная борьба, которая продолжается вплоть до 1535 года. Во главе партии патриотов стоят трое замечательных людей: Бертелье, Безансон и Боннивар. Они ищут союза с соседними кантонами, Фрейбургом и Берном, которые действительно обещают им свою помощь против Савойи. Но вместе с этим они открывают доступ в Женеву реформации.
При своих обширных сношениях с соседними странами Женева, конечно, не могла оставаться в неизвестности относительно происходившего в них религиозного движения. Тем не менее, реформация вряд ли могла бы рассчитывать здесь на серьезный успех. Несмотря на то, что духовенство и здесь часто вызывало осуждение благодаря своему недостойному образу жизни, в Женеве все-таки не было того враждебного отношения, той оппозиции против духовенства, которая в такой степени обусловливала успехи реформации в Германии. Город был безусловно предан католичеству, и даже измена последних епископов, поставленных Римом, не могла изгладить из памяти граждан тех услуг, которые были оказаны городу их предшественниками. К тому же новый епископ, поставленный в 1523 году, был предан интересам скорее граждан, чем Савойи. Гораздо больше значения имел в этом отношении союз с Берном.
В начале этой борьбы Берн, несмотря на обещание помощи, относился довольно холодно к критическому положению своего союзника. Партия патриотов терпела поражения, мужественный Бертелье был захвачен герцогом и казнен, Боннивар томился в заключении в Шильонском замке, другие вожаки находились в изгнании, а обещанная помощь все не приходила. Но с 1526 года в политике этого двусмысленного союзника намечается крутая перемена. В 1526 году протестанты одерживают в Берне верх над католиками, и с тех пор этот кантон решительно выступает в защиту Женевы. Уже и раньше бернские граждане стали появляться в Женеве, проповедуя новое учение, обличая пороки духовенства и находя сочувствие преимущественно в среде людей мало религиозных, желавших сбросить с себя узы церковных предписаний или ненавидевших духовенство и его главу, епископа. Совет, хотя и не сочувствовал этому движению, но, дорожа дружбой Берна, смотрел сквозь пальцы на такие проповеди. Таким образом, в этом недавно еще столь преданном католичеству городе появилась партия, не столько реформационная, сколько антиклерикальная. Вряд ли, однако, оппозиция церкви зашла бы далеко, если бы не политика Савойского двора.
Для Карла III это движение показалось лишь удобным средством, чтобы придать больше законности своим посягательствам на свободу города. В своих донесениях императору и папе он не замедлил представить дело так, будто весь город склонен впасть в ересь, а сам он является лишь защитником интересов католицизма. Это обстоятельство решило дело. Приписав церковной оппозиции характер борьбы за независимость, он тем самым усилил ее популярность в народе. Теперь приверженцы новых идей стали выставлять себя единственными искренними защитниками Женевы и, под прикрытием патриотизма, продолжали свою религиозную агитацию. На духовенство и монахов стали смотреть подозрительно, как на врагов свободы и приверженцев Савойи. Совет также стал относиться к духовенству менее почтительно, задерживал выдачу десятины и, в ответ на заступничество католического Фрейбурга, предложил ему убедить соборный капитул и остальное духовенство "употреблять свои доходы более достойным образом, иначе ему придется отдать десятину бедным в госпиталь".
Еще быстрее пошло дело реформации с 1530 года, когда в Женеве появилось бернское войско, посланное для защиты города от герцога и состоявшее по большей части из лютеран. Вид многочисленных католических святынь разжег религиозный фанатизм последних. Они устремились в церкви и монастыри, производя в них полнейший разгром, разбивали статуи, кресты, оскверняли церковную утварь. В соборе Св. Петра появился евангелический проповедник. Казалось, католицизму был нанесен смертельный удар.
Впрочем, эти беспорядки продолжались недолго. С уходом войска монахи вернулись в свои монастыри, духовенство снова вступило в отправление своих обязанностей. Но авторитет его был подорван окончательно. Реформационная партия стала еще смелее, даже в городской школе стали распространяться евангелические идеи. Когда понадобилось заплатить союзникам военные издержки, совет наложил контрибуцию и на духовенство; дошло даже до того, что совет нашел, что в городе слишком много храмов, и некоторые из них были обращены в городские укрепления.
События в Женеве не замедлили обратить на себя внимание соседних евангелических стран. Со всех сторон сюда устремляются проповедники нового учения. Наконец осенью 1532 года в Женеве появляется Фарель.
Жизнь Фареля так тесно связана с жизнью Кальвина, что нам придется сказать несколько слов об этой замечательной личности, игравшей такую важную роль в судьбах Женевы и ее реформатора.
Родился он в 1489 году, в Гале (Дофине) у благородных родителей. Двадцати девяти лет от роду Гильом Фарель отправляется в Париж доканчивать свое образование. Здесь он знакомится с некоторыми приверженцами новых идей, и под их влиянием Фарель, бывший до этого времени, по собственному выражению, "более папистом, чем сам папа", проникается самой ожесточенной враждой ко всему католическому. Из Парижа он отправляется в Южную Францию, чтобы пропагандировать новое учение; но его бурная проповедь, исполненная ненависти к католицизму, не имеет здесь успеха. Спасаясь от преследований, он появляется в Швейцарии и, переходя с места на место, продолжает свою религиозную пропаганду. Но излишняя страстность и здесь часто вредит его успеху. Он смело нападает на религиозные процессии, проникает в храмы и, столкнув ошеломленного священника, занимает его место и начинает проповедовать против "римского антихриста". Часто католики нападают на него, осыпают ругательствами и побоями, не раз и сама жизнь его подвергается опасности, но эти неудачи нисколько не охлаждают его пыла. Покрытый ранами, он снова устремляется в борьбу, и эти неукротимые смелость и настойчивость в конце концов обеспечивают ему успех. Скоро Берн берет его под свое покровительство, и с тех пор реформация, в лице Фареля, делает большие успехи во французских кантонах Швейцарии. Невшатель берется им почти с боя, и с 1530 года здесь окончательно водворяется реформация.
Этот пламенный проповедник нового учения, гроза католического духовенства, давно уже стал следить за движением в Женеве. По своему положению она представлялась самым удобным центром для религиозной пропаганды в романских землях. Необходимо было во что бы то ни стало приобрести этот город для реформации. Положение дел казалось благоприятным. И вот в октябре 1532 года Фарель появляется в Женеве.
Было бы слишком долго рассказывать все различные фазисы, через которые проходила религиозная пропаганда в Женеве. Успехи Фареля вначале были ничтожны. Его появление вызвало большое волнение в среде еще сильной католической партии, которой удалось добиться его изгнания. Тем не менее, Фарель и не думал отказываться от однажды намеченной цели. Он послал в Женеву своих учеников, которые стали вести дело с большей осторожностью. Но католическая партия была уже настороже. Совет наконец понял, что дал слишком разрастись протестантской партии, а это вовсе не входило в его расчеты. Против нового учения началась бы сильная реакция, если бы в защиту его не выступил Берн. Последний прямо поставил условием своего союза беспрепятственное допущение евангелических проповедников. Фарель вернулся назад и стал еще с большей резкостью громить католичество. К этому присоединилось бестактное поведение женевского епископа, который при виде угрожающей опасности заключил союз с Карлом III и открыто объявил войну своему родному городу. Французский король также вздумал воспользоваться смутами в городе и стал навязывать ему свое опасное покровительство. При таких обстоятельствах помощь Берна была более чем необходима, и для спасения независимости города совет решается окончательно пожертвовать католицизмом.
Старания Фареля, таким образом, увенчались успехом. Католичество было изгнано окончательно; с Берном, войска которого одержали блестящую победу над врагами Женевы, заключен в 1536 году "вечный мир", по которому Женева признана независимой, но обязуется не заключать союзов с другими державами, не искать чужой помощи без согласия Берна, уплатить последнему большие суммы за военные издержки, открыть свободный доступ всем бернским гражданам; при этом самым прочным ручательством в сохранении мира должно служить полное единомыслие в делах веры.
Таким образом, после тридцатилетней борьбы Женева окончательно добилась независимости. Вместе с этим с 1535 года протестантизм признан господствующей религией. Католическое богослужение уничтожено: священники, монахи изгнаны, во всех церквах раздается евангелическая проповедь.
Однако, несмотря на победу над внешними врагами, состояние города было довольно плачевное. Долговременная борьба совершенно подорвала благосостояние жителей; торговля и промышленность находились в упадке. Большая часть богатых и наиболее деятельных семейств была в изгнании; среди оставшихся господствовали раздоры. Хуже всего было то, что в городе не нашлось ни одной выдающейся личности, которая сумела бы внушить к себе доверие и восстановить порядок. Боннивар, освобожденный из своего заточения победоносным бернским войском, отличался двусмысленною нравственностью. Другие предводители партии независимости также не внушали доверия, заботясь более всего о своем личном обогащении за счет конфискованных частных и церковных имений. В массе народа господствовало сильное недовольство.
В еще более плачевном состоянии находилась церковь. Новая религия, принятие которой было в значительной степени вынуждено политическими соображениями, еще не успела, конечно, пустить глубоких корней в народе. В сущности, успех реформации был чисто внешним. Все атрибуты католицизма были тщательно истреблены, но на месте этого разрушенного старого здания необходимо было возвести прочное новое – требовалось ввести порядок в богослужении, установить ясную формулу веры для народа, еще недостаточно знакомого с новым учением и толковавшего Евангелие вкривь и вкось. Проповедники же по большей части продолжали по-прежнему громить преступления "римского антихриста" – дальше этого дело религиозного и нравственного перерождения общества не шло. А между тем потребность в твердой организующей руке чувствовалась в церкви не менее настоятельно, чем в государстве. Проповедники сами разнуздали народные страсти, чтобы достигнуть победы над католичеством. Все эти акты насилия, которыми сопровождалась евангелическая проповедь, ежедневно повторявшиеся сцены иконоборства и кощунства над предметами, которые в течение столетий почитались как святыни, – все это не могло не действовать на массу крайне деморализующим образом. Часто Евангелие служило лишь лозунгом, под прикрытием которого творились самые безобразные вещи. Новые проповедники также не могли служить образцами нравственной чистоты. По большей части это были прежние монахи, которые спешили пользоваться своею свободой и вместо примера служили только соблазном для народа. В числе этих эмигрантов, которым Женева гостеприимно открыла свои ворота, часто оказывались искатели приключений, беглые монахи, обокравшие свои монастыри, преступники, скрывавшиеся от правосудия.
И для борьбы со всем этим накопившимся злом в Женеве был один Фарель.
Глава V. Кальвин в Женеве
Кальвин попадает в Женеву и остается. – Характеристика обоих реформаторов. – Вире. – Первые успехи Кальвина: катехизис, исповедание веры. – Его усиливающееся влияние и чрезмерная требовательность. – Диспут с анабаптистами и Кароли. – Борьба с оппозицией и "бернские обычаи". – Кальвин изгоняется. – Попытки добиться возвращения. – Уныние Кальвина; его отъезд в Страсбург
Среди этой-то неурядицы, в июле 1536 года, в одной из гостиниц Женевы остановился приезжий – молодой человек лет двадцати семи, высокий, худой, с бледным, аскетически изможденным лицом, бородкой клином и черными блестящими глазами. Он рассчитывал пробыть в городе только одну ночь и на следующее утро отправиться в Базель. Но случилось иначе.
Приезжий молодой человек был Кальвин. Случайно он наткнулся в Женеве на своего прежнего спутника – Тиллье, который, в восторге от этой встречи, не замедлил по секрету сообщить своим знакомым о приезде знаменитого автора "Христианской институции". Таким образом весть о прибытии Кальвина дошла и до Фареля.
Положение этого "завоевателя Женевы" становилось все более затруднительным. Со свойственной ему страстной решительностью он вначале принялся было за водворение порядка в церкви. Он настаивал на исправном посещении проповеди, на проведении строгой нравственной дисциплины, старался поднять школьное образование, пришедшее в упадок в смутную эпоху борьбы. Но результаты всех этих усилий оказались ничтожными. Строгие меры вызывали громкий ропот. Совет, стремившийся, по образцу Берна, подчинить церковь государству, относился подозрительно к требовательному проповеднику. Особенно сильное неудовольствие вызвало требование Фареля об отлучении от церкви всех тех, кто не хотел подчиниться введенной им строгой нравственной дисциплине. Он начинал понимать всю шаткость своего положения среди населения, в котором еще не исчезли прежние католические симпатии. У него не было энергичных помощников, на которых он мог бы опереться; да и сам он, при всем своем красноречии, более способен был разрушать старое, чем созидать новое. Это был народный оратор, увлекавший за собою толпу огнем своих речей, но ему недоставало организаторского таланта, с помощью которого он мог бы придать своему делу устойчивость. Мужество начинало покидать его; он чувствовал, что дело, столь блистательно начатое, может погибнуть. Он обращается к отдаленным друзьям и единомышленникам, просит у них совета, помощи...
Легко понять, с каким восторгом он вдруг узнает о приезде знаменитого ученого. Нет сомнения, сам Господь послал ему желанного помощника. Немедленно отправляется он по указанному адресу и настоятельно просит Кальвина остаться в Женеве и посвятить себя делу организации церкви. Но для Кальвина в этом предложении не было ничего заманчивого. Он жаждал покоя, а ему предлагают снова кинуться в бурный водоворот страстей. Он стал ссылаться на свою молодость, неопытность, на врожденную робость, на необходимость продолжать свои научные занятия. Однако Фарель не принимает никаких возражений. Он настаивает все сильнее и сильнее и, наконец, выведенный из себя упорством своего собеседника, восклицает вдохновенным тоном: "А, ты выставляешь предлогом свои занятия, но именем всемогущего Бога я объявляю тебе: божественное проклятие постигнет тебя, если ты откажешь нам в своем содействии и будешь заботиться больше о себе, чем о Христе".
Это грозное воззвание решило дело. Кальвину показалось, что устами этого вдохновенного проповедника говорит само Божество. Испуганный, потрясенный, он решается последовать внушению Фареля. Он только просит позволения отправиться на короткое время в Базель, чтобы привести в порядок свои дела. И действительно, в конце августа он снова возвращается в Женеву, чтобы наряду с Фарелем работать над упрочением в ней реформации.