Какой же строй, какие команды мог иметь полк без устава, без обученных начальников, без установленных команд и сигналов? Собравшись, все люди полка были заняты выездкой диких и весьма злых лошадей, приготовлением седел, шитьем мундиров, заготовкой военного обихода. На ученье оборотам "казачьей службы, на хитрые шермиции", подобные регулярным, оставалось весьма мало времени. Прохождение "словесности", порядка караульной службы, аванпостной и разъездной не было вовсе.
А между тем, когда казаки стояли в передовой цепи, отряд спал спокойно. Ребенком, малолеткой, казак уже кое-что слыхал от служилых казаков, но главное свое образование, свою сметку и всю "словесность", которую в солдатских частях учили наизусть, казак шутя проходил во время скучных походных движений. Передвижение полка с Дона на линию или в какой-либо город, или к армии для военных действий, были лучшей и полезнейшей школой для казака.
Казаки к армии отправлялись звеньями, т. е. по частям и по разным дорогам. Обыкновенно полковник, собрав свой полк, говорил, что к такому-то числу казакам быть там-то. "Смотри, ребята, – говорил командир полка, – веди себя хорошо, как того требует служба и честь казачья, а коли ежели что, никак либо что, али там что-либо того – запорю! как Бог свят, запорю, не погляжу, на ком какая регалия. Ну, с Богом, ступай!" И полки шли и шли. Длинна бывала дорога. Приходилось донцам и голодать, и терпеть всякие лишения. Опытные и бывалые урядники дорогой учили молодежь военной хитрости и смекалке. Голод учил их, как обращаться с жителями: где брали силком, где хитрецой, где просьбой, а где и покупали на взятые из дома деньги. Всего полка деревня не прокормит, а десять, пятнадцать человек она с удовольствием примет. И полки шли частями от селенья до селенья, делая в день по 40 и более верст. По свойственному русским людям гостеприимству, казака везде радушно принимали в хату, кормили и слушали его замысловатые рассказы про горы "высоченные и страшенные", что довелось им проходить, про горы "игольные и сахарные", откуда сыплются иглы и добывается сахар, про белую Арапию и двухголовых людей, про колдунов и чертей… или про вурдалаков и упырей, которых в Молдавии встречали, про покойников и еретиков, которых земля не принимает… И разинут рты простоватые хохлы, слушая вранье казака, а тот знай себе уплетает или галушки с салом, или вареники со сметаной и еще с большей охотой несет всякую чушь своим темным слушателям.
– А може, пан козаче и самого биса бачив? – полюбопытствует какой-либо хохол, пользуясь тем временем, когда рассказчик прожевывает огромный вареник, больше его ладони.
– А то и не бачил? Бачил сколько раз и за рога его таскал.
– А який же вин будэ?
– А вроде человека, только на голове рога и ноги козьи; на шее грива и по спине длинная шерсть и перья… пуза голая.
– Ось який страшенный! – удивляются хохлы.
– А може, пан козаче и на войне був? – любопытствуют хохлы.
– Как не быть, был. Всю жизнь воевал.
– А и пули бачив? из рушныци стрыляв?
– Как не стрелять, стрелял. И пикой колол, и шашкой рубил. Чик – и голова летит. А пули, что пчелы: жи, жи… так мимо головы и летят.
– Борони Боже, як в око попадэ! – крестится и шепчет хохлушка, стоя у припечка с ухватом, готовая ко всяким услугам такому необыкновенному воину, что и чертей за рога таскал, и головы рубил, даже и пуль не боится.
А казак давно сыт по горло; он уже спрятал за голенище ложку, которой ел галушки, высыпал уже в кормушку для коня целый четверик овса, что хохол приготовил для посева.
Прибыв на место службы, полк нередко попадал в передовую часть, прямо в бой.
В бою казаки действовали лавой.
Лава не есть строй, но самобытный казачий способ воевать. Лава сегодня строилась так, а завтра уже иначе, в зависимости от цели ее – атаковать или заманивать, и от желания командира полка; команд в ней не было, сигналы заменялись свистом, лаем, особым криком.
В то время как солдатские полки имели развернутый строй, как первоначальное построение и строй для атаки, колонны маневренные и походные, сомкнутые и разомкнутые справа и слева, рассыпной строй, управлялись командами и сигналами, казаки не имели никакого строя.
Полк становился кучей или кучами посотенно. Было много места по фронту – куча походила на развернутый строй, мало – на колонну. Каждый казак искал своего урядника-одностаничника и пристраивался к нему, а урядник имел в виду своего хорунжего или сотника, и все следили за сотенным командиром и станичным или полковым знаменем. Доносили передовые разъезды о приближении неприятеля – полковой командир созывал к себе сотенных и говорил им, как он думает атаковать или заманить на сзади находящееся подкрепление; говорил, с чего начнут, кому и как стрелять, с коня или спешившись; объяснял им те знаки, которые он будет подавать. Сотенные рассказывали младшим офицерам, младшие – всем казакам. Иногда после этого объяснения, в виду уже неприятеля, командир полка говорил казакам при распущенных знаменах слово и просил их убедительно, чтобы храбро атаковали неприятеля и не устыдили бы своего начальника. Казаки в один голос отвечали, что умрут или составят славу полку и войску!
Разъехавшись на протяжении двух верст, казаки не могли слышать команды своего командира, да и сотенные были далеко. Управление было немое. Казаки непрестанно следили за своими офицерами, как рой за маткой, и все повороты, перемена аллюра, самая атака происходили по немому знаку шашкой, рукой или движением лошади. Пускай, например, лава заняла две версты, тут и топкий ручей, и маленький овраг; казаки хотят "заманить" неприятеля на стоящую в четырех верстах и прикрытую скатом, поросшим мелким кустарником, пехоту и артиллерию. Лава наступает шагом. Дойдя до ручейка, все всадники, которым придется через него переходить, по знаку своего начальника "падают" с лошадей, которых отдают одному, двум, становящимся скрыто сзади; затем примащиваются со своими ружьями сзади ручья и ждут. Соседи, пройдя ручей, сейчас же затягивают его место, и лава продолжает свое движение. Дойдя до овражка, шагов за триста, часть казаков останавливается и смыкается в кучу, наподобие развернутого строя. После этого лава становится жиже, но протяжение ее остается то же. Теперь начинается решительное и задорное наступление. Если неприятельская конница не обращает внимания на казаков, казаки стреляют с коня чуть не в упор, наскакивают на нее на расстоянии пистолетного выстрела, но лишь только она вышлет один, два взвода для отогнания дерзких всадников, лава подается назад, фланговые взводы сгущаются и с гиком с боков и с тыла несутся на преследователей. Наконец, это "наездничанье" лавой надоедает неприятелю. Он высылает большую часть, полк или два, для наказания казаков. Тогда, уходя, казаки собираются, как раз в две кучи, из которых одна несется прямо к ручью, другая имеет направление на овраг. В 20-ти, 30-ти шагах от препятствия казаки в каждой куче быстро поворачиваются направо и налево и обходят препятствие. Сомкнутые, стройные, увлекшиеся преследованием, эскадроны не могут так скоро изменить направления атаки и одни вязнут и тонут в ручье под выстрелами спешенных казаков, другие, по переходе через овраг, сильно расстроенные атакованы засадой. В то же время и лава уже повернула назад и ударила с флангов и с тыла. Неприятель отходит, высылает более значительные части, и его снова заманивают на уже более сильную пехотную или артиллерийскую засаду. Для таких действий ни команд, ни сигналов не было нужно. Каждый казак должен был понимать, что ему нужно делать. Командир полка и офицеры кричали иногда: "братцы – вперед!", или: "станичники – увиливай!"
Если полков было несколько, то строили лаву, а когда для этого не хватало места, то оставшиеся становились сзади и бывали в засаде, на которую нужно заманивать.
Лава действовала еще и "вентерем". "Вентерем" называется рыболовная сеть, натянутая на ряд уменьшающихся обручей и оканчивающаяся мешком. Рыба, обманутая первоначальным простором, в конце концов оказывается замкнутой в тесном пространстве, где не имеет возможности повернуться. Подобно этому, казаки придумали: на местности пересеченной, с несколькими тесными проходами, заманивать неприятеля в засаду и в ней приканчивать с ним, или избивая, или беря в плен. Лава применялась на местности ровной, открытой, где было место развернуться, вентер – на местности пересеченной, где можно было сделать засаду.
Других построений казаки не знали. Там, где нельзя было работать пикой и шашкой на коне, казаки спешивались, и винтовкой владели не хуже, чем пикой. Спешивалась обыкновенно целая сотня, оставляя лошадей сбатованными за полком. Имея свою артиллерию, казаки умели превосходно прикрывать ее, и не было случая, чтобы хотя одно донское орудие попало в руки неприятеля.
Порядок службы в сторожевой цепи весь был основан на секретах, на подслушивании и выглядывании одиночных всадников. Нередко передовая застава, расседлав коней, крепко спала. За нее не спит часовой, притаившись лежащий с односумом-товарищем "на курганчике" и зорко глядящий на все стороны; за нее не спит и тот любитель-казак, что за две версты ушел и залег в укромном местечке; наконец, не спит далеко вперед с офицером убежавшая партия… Стоит только появиться неприятелю – сделает "выпал" секрет, подхватит часовой, и в несколько минут застава, совсем готовая, подкрепленная сном, бежит навстречу противнику.
В партиях казаку было гораздо труднее, ездили почти всегда без карт, а время определяли "по солнышку". Часы, по бедности, немногие и офицеры имели.
Так составлялся, служил и работал в походе и в бою донской казачий полк. Успех побед казачьих заключался в том, что и отец, и мать, и дед любовно снаряжали сына на военную службу. Они говорили ему о чести быть воином, внушали быть храбрым. Казак в бою, на чужой стороне, всегда помнил Дон. Помнил, как провожала семья, весь хутор, вся станица его на службу, что говорил ему отец. А провожали так, как поется в этой прекрасной песне:
Конь боевой с походным вьюком
У церкви ржет – кого-то ждет.
В ограде бабка плачет с внуком,
Молодка возле слезы льет.А из дверей святого храма
Казак в доспехах боевых
Идет к коню, из церкви прямо.
С отцом, в кругу своих родных.Жена коня подводит мужу,
Племянник пику подает.
"Вот – говорит отец – послушай
Моих речей ты наперед.Мы послужили Государю,
Теперь тебе черед служить.
Ну, поцелуй же женку Варю,
И Бог тебя благословит!И да пошлет тебе Он силы
Долг службы свято соблюдать,
Служить, как мы Царю служили,
И славу рода поддержать.Иди туда, куда укажут
Господь, начальство и черед,
Когда же в бой лететь прикажут,
Благословясь ступай вперед!..
Но ни в бою, ни перед боем
Ты не бранися, не ругай;
Будь христианин и пред боем
Крестом себя ты осеняй…Коня даю тебе лихого,
Он добровит был у меня,
Он твоего отца седого
Носил в огонь и из огня.А добрый конь – все наше счастье,
И честь, и слава казака,
Он нужен в счастье и в напастьи,
И за врагом, и на врага!Конь боевой всего дороже,
И ты, мой сын, им дорожи;
И лучше сам ты ешь поплоше,
А лошадь в холе содержи!Тот колет пикою ловчее,
И в деле тот и молодец,
Кому коня добыл добрее
Дед, прадед, дядя иль отецА вот и пика родовая,
Подруга славы и побед,
И наша шашка боевая –
С ней бился я и бился дед!Исправен будь! И старших слушай,
Найди товарища себе.
Живите с ним душа вы в душу,
Клянитесь выручить в беде!..Куда придешь – ты, первым делом,
Разведай все, – до пустяка.
Где тракт какой, кто есть, примером,
Где лес, где села, где река.Тогда ты свой в чужой сторонке,
И командирам ты рука!
Ведь ловкость, сметка да сноровка: –
Весь капитал у казака!..
48. Война с французами. 1805 год. Аустерлиц
В 1805 году государь император Александр I назначил в помощь австрийскому императору, оборонявшемуся от Наполеона, корпус своих войск под начальством фельдмаршала Кутузова. В войсках Кутузова находилось два донских казачьих полка – полк № 2 Сысоева и № 3 Ханженкова.
Когда русские войска пришли в Австрию, они узнали, что австрийцы разбиты Наполеоном и их армия уничтожена. Маленькому русскому корпусу пришлось бороться против целой французской армии, бывшей под предводительством непобедимого Наполеона. Решивши отойти к столице Австрии – Вене, куда подходили наши гвардейские войска вместе с императором Александром I, Кутузов начал отступать. Для прикрытия отступления был назначен небольшой отряд под начальством князя Багратиона. В этот отряд попали и донские полки.
4 ноября 1805 года Багратион занял своими войсками, которых было всего 5000 человек, деревню Шенграбен и решил умереть, но задержать французов на сутки, чтобы дать время Кутузову отойти к деревне Погорлицу и там соединиться с австрийцами.
Аустерлиц
Уже смеркалось, когда к Шенграбену стали подходить французские войска. Их вел лучший генерал Наполеона – Мюрат. С ним было 30 000, и этой, сравнительно с пятью тысячами Багратиона, громадной силой он начал давить наши войска. Нашей артиллерии удалось зажечь деревню Шенграбен. При свете пожара русские солдаты отражали все атаки французов. Не раз с протяжным гиком неслись донские полки в атаку и копьями прогоняли французов. Превосходившие в шесть раз Багратиона французы обошли его…
Русский отряд ожидало истребление или плен. Тогда, построивши остатки своих полков, Багратион двинул вперед полки Сысоева и Ханженкова; за ними, работая штыками, кинулась пехота, и русский отряд пробил себе дорогу.
Армия Кутузова за время этого отчаянного боя дошла до Погорлица и была спасена горстью храбрецов. За подвиги у Шенграбена император Александр I пожаловал многим полкам еще небывалую награду – Георгиевские знамена. И вот, в числе первых, удостоившихся этой высокой награды, заслуженной целой частью, были донские полки Ханженкова и Сысоева. На знаменах этих была сделана надпись: – "за подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5 тысячного корпуса с неприятельским, из 30 тысяч состоявшим". Кроме того, казаки получили еще от государя императора по 2 рубля награды…
Этот геройский подвиг наших войск вдохновил императоров Александра I и Австрийского, и они решили перейти в наступление. По невылазной осенней грязи наша армия тронулась в путь и 19 ноября достигла до деревни Аустерлиц, у которой стоял Наполеон. На рассвете 20 ноября, под Аустерлицем, начался жестокий бой. Австрийцы нам помогали плохо. В самом начале боя мы потеряли горы, разделявшие наше расположение, и Наполеон стал бить наши полки в обе стороны. Положение русских войск было тяжелое. На помощь им была двинута наша гвардейская пехота. Ее должны были поддержать австрийцы, но австрийцы опоздали, и наши гвардейские пехотные полки попали под удары многочисленного неприятеля. Их выручила гвардейская кавалерия, и в ее рядах лейб-казаки.
В лейб-казакн назначались лучшие люди со всего Дона. Громадного роста, на отличных лошадях, великолепно одетые в алые мундиры, – это были краса Донского войска, удальцы, которые признавали только победу или смерть. Все начало Аустерлицкого боя они простояли в бездействии. Они слышали жестокий бой и грохот пушек вдали, но их не требовали. И скучали удалые казаки. Но вдруг к полку подскакал ординарец от государя и передал приказание командиру полка полковнику Чернозубову спешить на помощь гвардии. Живо сели лейб-казаки на лошадей и полным наметом понеслись по замерзшей земле, через лужи и канавы. Они скакали к месту боя 10 верст. И вот увидали они вдали лейб-гусар, атакованных французской конницей, и наши пехотные каре, в которые врубились французские кирасиры. В том углу уже не стреляли. Молча, штыками отражали солдаты напор коней и отбивали удары тяжелых палашей. Навстречу несшейся атаке французских латников, решившись умереть, кинулись наши кавалергарды. Все офицеры этого полка погибли смертью храбрых. Их подкрепили лихой атакой лейб-казаки. Под напором красных гвардейских донских пик французская конница оставила пехоту и кинулась сражаться с казаками. И казаки боролись страшным боем грудь с грудью, прикрывая собой пехоту. Лейб-казаки потеряли убитыми 1 офицера и 22 казаков, и много было казаков переранено.