После этого чудесного спасения (ну как тут не вспомнить анекдот про "неуловимого Джо") майор вермахта Побигущий превращается в командира полка дивизии ваффен-СС "Галиция", формирование которой началось во Львове в начале марта 1943 г. (интересное совпадение дат?). Шухевич же благополучно покидает Львов, перебирается на Волынь, где становится одним из главных организаторов формирующейся бандеровской "армии" (правда, первым командующим был назначен руководитель ОУН(б) на Северо-Западных украинских землях, т. е. на Волыни и Полесье, 32-летний Дмитро Клячкивский; Шухевич сменил его на этом посту лишь поздней осенью 1943 г.)
Если верить бандеровским пропагандистам, новорожденная армия добилась огромных успехов. "На протяжении 1942–1944 гг. под исключтельным контролем УПА находились целые районы Полесья, Волыни, Карпат, отдельные лесные массивы Галичины" – читаем мы в брошюре "Кто такие бандеровцы и за что они борются" (издана в подполье в 1950 г. на украинском и русском языках, автор – начальник политвоспитательного отдела Главного штаба УПА Петр Федун-"Полтава"). Если бы это было правдой, то дискуссию о том, с кем и против кого воевала УПА можно было бы считать закрытой. Если "целые районы Полесья и Волыни" находились под контролем бандеровцев (да еще и под "исключительным контролем"!), и по этой территории два года шли с запада на восток немецкие эшелоны с боеприпасами, то роль ОУН и УПА понятна – они союзники Германии. Даже не "благожелательные нейтралы" (транзит военных грузов, да еще и во время боевых действий, несовместим с понятием нейтралитета), а именно союзники. Но поскольку "исключительный контроль" существовал лишь в иллюзиях, то вопрос о целях и задачах, поставленных перед бандеровской УПА, все еще остается открытым.
Вопрос этот действительно очень сложный, да еще и старательно запутанный многолетней пропагандистской "войной". Не дерзая разрешить его в рамках небольшой обзорной статьи, приведу лишь несколько авторитетных мнений и свидетельств.
2 августа 1943 г. Васыль Макар (на тот момент – начальник бандеровской Службы безопасности на северо-западных украинских землях, т. е. крупный руководитель, непосредственно участвовавший в создании УПА) пишет своему брату Владимиру письмо, в котором так рассказывает про обстоятельства этого дела:
"… Повстанчу акцію на північно-західних і частично східних (на северо-западных и частично восточных) теренах ми мусіли почати (должны были начать) і то не було зарано (и это не было преждевременно), як дехто каже (как говорят некоторые), але виривався нам з рук. З одної сторони – почали множитись отаманчики, як Бульба-Боровець, а з другої сторони – червона партизанка почала заливати терен… Друге (Во-вторых): ще тоді, коли чи не починали повстанчої акції, німота (немчура) почала масово винищувати села… Всіх людей вистрілювала, а забудування (постройки) палили. У зв'язку з тим маса людей почала втікати (бежать) в ліси і блукати самопас. Почались грабіжі, інші пішли в комуністичну партизанку, до Бульби і т. п. Отже ми мусіли (поэтому мы должны были) організаційно охоплювати (охватить) тих людей в лісі. Оце дві засадничі (основные) причини нашої повстанської акції.
Є ще і третя, морального характеру. Почулись голоси: "Де ж той провід? Чому не дає зарядження (задание) бити німців?" і т. п."… Тепер ми тим балакунам заткнули роти, а революцію усуспільнили (сделали делом всего общества). Тягар (тяготы) боротьби розложили на плечі усього суспільства, хоче воно тогочи ні, мусить нести його…"
Лучше и не скажешь: ситуация стала "вырываться из рук", а народные массы – "блукати самопас" или даже уходить в партизаны и бить немцев, не дожидаясь руководящих указаний от бандеровского провіда…Не последним человеком в том провіде был и получатель письма, Владимир Макар, сотрудник отдела агитации и пропаганды. Тем же летом 1943 года он пишет статью, в которой описывает сложившуюся на Волыни ситуацию:
"До початку (до начала) 1943 року переслідувані німецькими окупантами українці, яким грозила смерть на місці або на каторзі в "райху", були приневолені здебільша (главным образом) шукати (искать) пристанища в рядах червоних партизан, хоч бачили їхню ворожу поставу (враждебное отношение) до самостійницьких змагань (устремлений) України… Більшовицька партизанка вже в 1942 році опанувала всеціло Полісся і північну лісову смугу (северную лесную полосу) Волині… Перші організовані виступи відділів (отрядов) УПА припадають на лютий – березнь (февраль-март) 1943 року. Штабові УПА йшлось передусім про здобуття (штабу УПА прежде всего необходимо было предусмотреть овладение) добрих стратегічних позицій для розгорнення дальших плянових акцій. Ці найкращі позиції на ПЗУЗ (Волынь и Полесье) були в руках червоних партизан. Їх передусім треба було здобути. Так прийшло до перших боїв УПА з червоними партизанами…"
Можете не сомневаться – за "первыми боями" последовали все новые и новые. В донесениях, сводках, отчетах и мемуарах партизанских командиров эта тема – бои против вооруженных отрядов украинских националистов – присутствует постоянно.
"Отряд им. Хрущева 14 июня отправлял на аэродром раненых. В лесах возли Ракитно (100 км северо-восточнее Ровно. – М.С.) на сопровождающих 130 партизан напало до 600 бандеровцев. Два с половиной часа вели ожесточенный бой, сходились чуть ли не в рукопашную… Националисты крепко дерутся. Они отступили лишь тогда, когда понесли большие потери – около 40 убитыми и до 150 ранеными…"
8 июля, командир отряда им. Сталина (соединение А.Федорова) Г.Балицкий:
"Вчера наткнулись на вражеский отряд 300 человек, вооружены пулеметами, автоматами и минометами. Обстановка хреновая, но настроение бодрое…В свое время каждый куст был для партизана крепостью, но теперь этот куст является смертью для партизан, ибо враг сейчас сидит в лесу, он хорошо знает его… Коварный враг, что и говорить. Немец не всегда идет в лес, а эта сволочь находится в лесу и в маленьких хуторах, и поэтому националистические банды далеко опаснее, чем немецкие карательные отряды…"
Он же, 7 августа, район Ковельского ж/д узла:
"Всякими способами мешают нам – партизанам – подходить к ж/д, делают везде нам засаду, этим самым не давая возможности подходить к ж/д полотну, но мы своим оружием, своим духом, волей горим и посылаем (их) на…"
Советские ("красные") партизаны были самым сильным, но не единственным вооруженным противником бандеровцев. Прежде всего они нанесли сокрушительный удар по отрядам Тараса Боровца (псевдоним "Бульба"). Боровец не был "красным", его даже нельзя назвать "бледно-розовым". Атаман действовал от имени эмигрантского правительства Украинской Народной Республики (антибольшевистское, "петлюровское" правительство, контролировавшее значительную часть Украины в 1918–1920 г.г.) и ее "президента" Андрея Левицкого. Еще в конце 1932 г. Боровец создал на Полесье подпольную организацию под названием "Украинское Национальное Возрождение"; организация была малочисленной, а ее руководитель в конце концов попал в Березу-Картузску. Военное поражение Польши освободило узников концлагеря, в числе которых был и Боровец; в августе 1940 г. он нелегально перешел границу теперь уже советской Украины и приступил к формированию структур будущей Украинской Повстанческой армии.
В написанной после войны, в Канаде, книге воспоминаний ("Армiя без держави") Боровец описывает первые дни советско-германской войны в таком стиле:
"Часть фронтовых чекистов и комиссаров, если их не одолел и не перестрелял советский солдат, к своему счастью на автомобилях и награбленных конях день и ночь бегут лесами и болотами на восток. За ними лезет туча местных энкавэдэшников, милиционеров, секретарей и глав всех районов, обкомов, которые до этого, как мошки и пиявки, точили живую кровь из нашего народа…"
Боровец не просто наблюдал за этими событиями, созданные им вооруженные отряды приняли в них активное участие – обстреливали отступающие подразделения Красной Армии, уничтожали диверсионные группы НКВД, создавали органы местного самоуправления. По согласованию с командованием вермахта Боровец создал в районе Сарны – Олевск (северо-восток Волыни) нечто вроде "антипартизанской республики". Одним словом, для бандеровцев он должен был бы быть "вполне своим", и он стремился к объединению сил с ОУН, ездил на переговоры во Львов – но непреодолимым препятствием стало нежелание Лебедя и Ко делиться с кем бы то ни было хотя бы крохами "влады".
К весне 1943 года в отрядах Боровца (они же УПА, они же "Полесская Сечь") было порядка 5–6 тыс человек. Это была серьезная сила, и бандеровцы отнеслись к ней очень серьезно. Создав значительное численное преимущество (к лету 1943 г. бандеровская "армия" насчитывала порядка 20–30 тыс человек), усиленное превосходством в вооружении и военной подготовке командного состава, бандеровцы предъявили Боровцу ультиматум: сдать все, сдать название ("украинская повстанческая армия"), оружие, личный состав. Напрасно атаман пытался возвать к совести засліплених тоталітаристів, напрасно ("Открытое письмо" от 4 августа 1943 г.) засыпал их потоком риторических вопросов ("З цих категоричних поглядів дозволю собі запитати Вас: за що Ви боретесь? За Україну чи за ОУН? За українську державу чи за диктатуру в цій державі? За український народ, чи тільки за свою партію?"); напрасно взывал к задавленному террором населению ("Трудящі України!.. Якщо бандерівські фашисти починають кидати в народ демократичні лозунги і говорять, що вони також боряться за єдність і за повну свободу трудящих, то ж чому вони цю єдність розбивають прагненням (стремлением) встановити безконтрольну диктатуру…")
Один за другим отряды "Полесской Сечи" окружались и уничтожались – командиров передавали для "дознания" в руки Службы безопасности, рядовых повстанцев разоружали и предлагали добровольно вступить в бандеровскую УПА. Не желающих вступать добровольно расстреливали на месте. Вступившие "добровольно" оставались под постоянным наблюдением СБ и уничтожались при малейшем подозрении или же просто в рамках очередной кампании "чистки рядов". 19 августа 1943 г. боевики бандеровской СБ атаковали штаб "Полесской Сечи", где захватили в плен жену атамана, которую в ходе допроса замучили до смерти. Руководство ОУН(б) в специальном сообщении даже разъяснило, что Анна Боровец "була польським шпигуном (шпионом) серед українців", за что и была "засуджена ревтрибуналом"…
При такой занятости оставалось ли у бандеровцев время и силы для борьбы против немцев? Странный вопрос, не правда ли? Кто же не помнит знаменитую строчку из дневника комиссара Руднева: "Националисты наши враги, но они бьют немцев". Ее цитировали тысячу и один раз; еще бы – сам комиссар легендарного Ковпака (и вроде бы даже еврей) признает… Ну что ж, звиняйте, панове, не я начинал разговор про дневник Руднева.
Указанная выше строка в дневнике есть. Вот эта запись от 24 июня 1943 года:
"…За эти дни, а особенно за последний день, нервы настолько напряжены, что я вторые сутки почти ничего не кушаю. Так как здесь такое политическое переплетение, что нужно крепко думать. Убить – это очень простая вещь; но надо сделать, чтобы избежать этого. Националисты наши враги, но они бьют немцев…"
Ни я, ни большинство моих читателей "настоящего пороха не нюхали". Спасибо судьбе. Но в турпоходе, надеюсь, случалось бывать каждому, посему каждый может оценить сам – до какой же степени нервного и физического стресса должен дойти человек, чтобы в лесу, "на свежем воздухе", кусок в горло не шел… В таком состоянии чего только не померещится… Судя по дневнику, в дальнейшем такой срыв у комиссара не повторялся, а вот упоминания про "националистов" идут одно за другим.
Запись от 30 июня:
"…Надоела эта комедия с этой сволочью. Собрался всякий националистический сброд, разбить их нет никакого труда, но это будет на руку немцам, и противопоставим против себя западных украинцев. Среди них только верхушка идейно сильна, а основная масса – это слепое оружие в руках националистических прохвостов. При первом ударе все это разлетится…"
Запись от 2 июля:
"…В наши руки попал ряд ценных националистических документов, которые показывают полное слияние немецких фашистов с украинскими националистами. Есть письмо Мельника, одного из националистических руководителей к германским властям [с просьбой] о помощи им оружием для борьбы с Московией… Нет никакого сомнения, что верхушка националистов обманывает рядовую массу в том, что они ведут борьбу против немцев, а на самом деле они ведут вместе с немцами и при их поддержке борьбу против советской власти…"
Запись от 5 июля:
"…Костяком и основой повстанческой Украинской армии являются полицейские западных областей. После занятия немцами западных областей Украины кулаки и репрессированные элементы пошли в полицию, которая грабила и убивала еврейские семьи, и этим грабежом жили, а когда немцы посадили их на паек, вся эта черносотенная сволочь, которой руководили националисты, забрала данное немцами оружие и ушла в леса. Здесь они объединялись по сотням и первой своей задачей поставили объявить беспощадную резню всему польскому населению. Началась страшная резня, целые села, районы, польское население самым зверским образом убивалось, причем зверски мучили и убивали детей, женщин и стариков, а все постройки предавали огню. Несомненно, что немецкая охранка здесь в этой национальной резне [сыграла] главную роль…"
Запись в дневнике Руднева от 5 июля 1943 года – это сделанное по горячим следам (увы, в данном случае расхожее выражение приобретает очень мрачный подтекст) свидетельство о самом главном, самом масштабном действии, совершенном бандеровской УПА и СБ. Не случайно, что факт совершения этого тягчайшего преступления (а по действующим нормам международного права преступления геноцида не имеют срока давности) с неподдельной яростью отрицался и отрицается апологетами бандеровщины. Точнее говоря, сам факт массовых убийств польского населения на Волыни никто уже не отрицает. Практически не осталось места и для дискуссии о масштабе резни – 60 тыс убитых насчитывается только на Волыни (не считая Галичину, где, правда, резня началась позднее и проходила с меньшим размахом), и это только в тех населенных пунктах, по которым польским исследователям удалось составить конкретные списки погибших; понятно, что общее число жертв значительно выше. Предметом яростной дискуссии являются причины произошедшего и роль во всем этом руководства ОУН(б).
У самых безсоромных авторов резня называется "вооруженные столкновения между отрядами УПА и Армии Крайовой". Вот такая она, оказывается, польская партизанская армия, на три четверти состоявшая из женщин и детей… Или: "поляки начали первыми". Остается спросить – зачем? Перед началом войны, в 1939 г. на Волыни (по оценкам разных авторов) поляки составляли никак не более 15–18 % населения, причем большая их часть была сосредоточена в городах; село же было преимущественно украинским. После аннексии этих территорий Советским Союзом значительная часть польского населения была депортирована в Сибирь и Северный Казахстан; в частности, практически поголовно были высланы (если не арестованы как "шпионы и враги советской власти") так называемые "осадники" – польские крестьяне, которым власти 2-й Речи Посполитой предоставляли лучшие земли на кресах всходних ("восточных окраинах"). К моменту начала второй, гитлеровской оккупации Волыни, поляки составляли не более 7–8 % сельского населения, распыленного среди моря украинских сел и хуторов. Причем остались именно те, кто жил на этих землях бок о бок с украинцами сотни лет. И вот они-то в припадке массового сумасшедствия начали резать десятикратно превосходящих их в численности украинских соседей?
Последний "рубеж обороны" адвокатов бандеровщины выглядит так: "Террор развивался стихийно и массово как реакция на двадцатилетие унижений и насилия со стороны польских властей… Руководство ОУН и командование УПА некоторое время просто закрывали глаза на то, что творится". Просто закрывали глаза. От стыда, надо полагать…
Прежде, чем перейти к цитированию документов, обратимся к фрагменту из книги "Горькая правда", написанной в Канаде украинским историком Виктором Полищуком. Автор родился и вырос на Волыни, в крестьянской семье; жизнь, порядки и обычаи этого глухого, бедного края видел он своими глазами:
"Я, як і мої сестри, виховувався (воспитывался) в українській патріотичній родині (семье), яка, однак, не мала нічого спільного (общего) зі зневагою (презрением) до поляків чи євреїв. Найближчим нашим сусідом був єврей Гершко, з котрим батько й мати розмовляли виключно по-українськи, так само, як і ми, діти, з його дітьми. Ніколи між нами не було сварки, а на єврейську пасху сусід давав нам мацу.
В нашому містечку не було української школи, отже я ходив до польської, а читати й писати по-українськи навчив мене батько. Закінчивши 1939 року сім (семь) класів, я склав екзамен до комерційної гімназії в нашому місті, проте (однако) війна й арешт батька 17 вересня (сентября) 1939 року більшовиками, перекреслили плани мого дальшого тоді навчання (обучения). Всі канікули ми, діти, проводили на селі, в діда й баби. Ні від них, ні від будь-кого в селі тоді я ніколи не чув поганого слова на адресу поляків чи євреїв. Село було однонаціональне, українське, спокійне, працьовите (работящее) Характерно, що ніколи, ні влітку, ні під час різдвяних чи великодніх свят (ни летом, ни на Рождество или Пасху) я не бачив там пхяної людини. В моїх діда й баби на рік (в год) ішло не більш, як півлітри горілки: по малій чарці випивали дідуньо, мій батько й дядько Іван. Хати не мали замків (не имели замков), двері замикали кілочком (палочкой), що мало означати, що нікого вдома немає. Про крадіжки ніхто не чув (про воровство никто и не слышал)…"