То, против чего нельзя бороться, следует принять за данное. Так как никто, очевидно, не может обходиться без пищи и так как в то же время человечество стремится размножиться быстрее средств существования, – нужно поэтому иметь постоянно перед глазами опасность перенаселения и постараться ввиду ее принять предупредительные меры. Если сам человек сознательной волей не поставит пределов своему размножению, это сделает вместо него природа; но сделает грубо и безжалостно. Смерть скосит избыточное потомство. Воображать, что мы можем бороться и с самой смертью, что мы можем оспаривать у нее ее жертвы, позволительно лишь близоруким людям. Если прогресс медицины научит нас справляться с одними болезнями, – распространятся другие, столь же губительные. "При достижении своих великих целей природа устремляется, видимо, к самой слабой преграде, оказывающей ей сопротивление. Если последняя будет усилена при содействии искусства, она направится к другому выходу, по своей прочности следующему за первым, и так далее". В древности наибольшую смертность причиняли войны и чума. Появление оспы отвратило в другую сторону "канал смертности". Новая перемена в его направлении произойдет благодаря тому, что мы научились прививать оспу, однако "в различных каналах, которыми изливается река смерти, останется по-прежнему определенная и неизменная масса воды".
Только предупредительные препятствия могут действительно ослабить или даже сделать совершенно излишним действие препятствии разрушительных. "Если народонаселение должно неизбежно сдерживаться каким-нибудь препятствием, – говорит Мальтус, – лучше, чтобы это было делом благоразумной предусмотрительности ввиду тех затруднений, которые встретит потомство, и страха пред угрожающей нищетой, чем результатом влияния прямой нищеты и болезни. Перенося вопрос на личную почву, можно сказать, что забота о благе потомства должна удерживать человека от следования одним своим – физиологическим побуждениям. Долг каждого – производить на свет только такое количество детей, которое он может воспитать и прокормить. Самообуздание в этом отношении для многих очень тяжело, а такого рода обязанности трудновыполнимы, но отсюда следует только то, что нельзя слишком строго судить за нарушение этих обязанностей, а вовсе не то, что их совсем не существует или что они не имеют большого значения".
Какими же средствами можно побуждать людей к нравственному воздержанию? Средства эти для разных классов общества различны. В высших классах привычки к предусмотрительности уже так распространены, что здесь достаточно было бы, по мнению Мальтуса, предоставить девушкам большую свободу и те же права, как и замужним женщинам. После этого нравственное воздержание не замедлит тотчас же войти в привычку всех состоятельных людей. Что же касается простого народа, то он нуждается еще в широком распространении просвещения. В Англии, где ежегодно громадные суммы тратятся на содержание бедных, слишком мало, по словам Мальтуса, делается для народного образования. А между тем, как он выражается, "правительство, не заботящееся о народном образовании, весьма далеко от совершенства". В данном случае дело идет специально об обучении народа начаткам политической экономии, которую Мальтус считал возможным ввести в курс начальных училищ.
Но, кроме просвещения, трудящимся классам не достает еще в настоящее время стремления к независимости, чувства собственного достоинства, привычек к довольству и домовитости. Как для распространения в народе знаний общество должно озаботиться его просвещением, так для привития ему этих чувств народу должна быть предоставлена большая степень гражданской и политической свободы.
"Конституционный режим, – говорит Мальтус, – имеет не только то, обыкновенно признаваемое за ним, достоинство, что народное представительство стремится обеспечить законы хорошие и равные для всех, но оно еще приучает высшие классы относиться с большим уважением к низшим, оно пробуждает в последних чувство собственного достоинства и налагает на каждого гражданина большую личную ответственность; поэтому такая форма правления оказывает сильнейшее содействие увеличению богатства и благосостояния низших классов". С увеличением же благосостояния человек делается более способным воспринимать здравые знания и следовать голосу рассудка.
Однако против нравственного воздержания в обществе высказываются иногда некоторые возражения, которые могут явиться препятствием к широкому распространению его в известных слоях населения. Говорят, например, что нравственное воздержание является своего рода отрицанием брака, освященного между тем авторитетом церкви. На это Мальтус отвечает, что с религиозной же точки зрения, следуя учению св. Павла, супружество заслуживает одобрения только в том случае, когда оно не противоречит более высоким обязанностям, иначе оно достойно порицания. Обязанности перед обществом должны быть, разумеется, поставлены выше всяких других. Говорят далее, что если нравственное воздержание станет практиковаться простым народом, это повысит цену на труд и причинит обществу большие неудобства. Тут Мальтус напоминает, что нравственное воздержание и является именно, по его мысли, средством улучшить положение народа, "а желать помочь бедному и в то же время жаловаться на высокую заработную плату значит подражать ребенку, который одной рукой отдает конфетку, а другой старается взять ее обратно и плачет, если ему не возвращают ее". Указывают наконец на то, что нравственное воздержание легко может сделаться безнравственным, потому что, воздерживаясь от брака, люди, быть может, не воздержатся от разврата. На это Мальтус отвечает указанием на существующую уже при современных порядках безнравственность. "Крайняя бедность, в особенности когда она соединяется с леностью, представляет менее всего благоприятные условия для чистоты нравов… Встречается такая степень нищеты, при которой родившаяся девочка уже заранее предназначается для разврата… Уважать себя в положении, в котором никто не уважает тебя, есть дело в высшей степени трудное".
Постоянно подчеркивая, что сокращение размножения необходимо прежде всего в интересах народа, ибо оно одно способно уменьшить его нищету, Мальтус при этом не забывает указывать и на то, какую выгоду получили бы от него руководящие классы. Нравственное воздержание – лучшее средство против всяческих смут. "Толпа, участвующая в мятежах, доставляется избыточным населением".
Мальтус высказывает довольно твердую уверенность, что человечество избежит крайних последствий перенаселения. С одной стороны, естественная осторожность и забота о своем собственном благосостоянии будут сдерживать человека от обременения себя чересчур многолюдной семьей, с другой, – успехи цивилизации постоянно сопровождаются некоторыми вредными для населения последствиями, так что разрушительные препятствия, хотя и отступают на второй план, тем не менее продолжают и всегда будут продолжать оказывать известное влияние на сокращение народонаселения. Примет общество или нет те практические меры, которые Мальтус со своей стороны предлагает, – во всяком случае трезвые знания с течением времени распространятся, и народ станет заботливее относиться к тому, что в настоящее время в его среде обыкновенно ничем не регулируется и является следствием простой невоздержанности.
Настойчивые предупреждения Мальтуса относительно бедствий перенаселения и его горячая рекомендация нравственного воздержания как единственного действительного средства в борьбе с нищетой, произвели на некоторых читателей его "Опыта…" такое впечатление, будто автор вообще не сочувствует возрастанию населения и склонен даже в известных случаях предпочесть жизни смерть. Против такого обвинения Мальтус восстает с величайшей горячностью. "Смотреть на меня, как на врага населения, – говорит он, – значит не иметь понятия о моих принципах. Враги, с которыми я борюсь, суть нищета и порок". То обстоятельство, что всякая убыль населения всегда легко восполняется его естественным приростом, "с нравственной точки зрения, – говорит Мальтус, – не может служить и тенью для извинения безумного пожертвования людьми, уже существующими. Положительное зло, причиняемое их гибелью, страдания, нищета, несчастья, разорение, вызываемые таким преступным пожертвованием, ни в каком случае не могут быть уравновешены соображением, что численная потеря людей легко и скоро может быть пополнена". Людей, заключает Мальтус, надо беречь, и только крайняя необходимость может оправдать отступление от этого общего правила.
Еще менее справедливое обвинение возвели на Мальтуса те из его врагов и друзей, которые решили, что так как сокращение размножения – его главная цель, следовательно, для Мальтуса в сущности безразлично, какими средствами будет оно достигаться. Исходя отсюда, так называемые мальтузианцы стали рекомендовать разные меры для предупреждения зачатия или для вытравления плода – меры, которые автор "Опыта…" никогда не поставил бы рядом с рекомендуемым им нравственным воздержанием. Исходя отсюда же, некоторые противники Мальтуса заключили, что он должен сочувствовать всему, что будет препятствовать людям вступать в супружество, и что поэтому он признает целесообразным запретить просто беднякам обзаводиться семьями. Хотя ничего подобного Мальтус в действительности не говорил, тем не менее это нелепое обвинение фигурирует постоянно в шаблонных критиках его учения. Дюрингом, например, в его "Курсе национальной и социальной экономии", оно формулируется так: "Политические идеалы Мальтуса заключались, очевидно, в том состоянии общества, при котором для низших классов как полусвободных заключение брака зависело бы от дозволения каких-нибудь господ". В какой степени такого рода "идеал" противоречит действительным убеждениям автора "Опыта о народонаселении", это видно из следующего его вполне категорического заявления: "Меня обвиняли в том, – говорит он, – что я предлагал закон, запрещающий бедным жениться. Это несправедливо. Я не только не предполагал такого закона, но говорил самым ясным образом, что если человек желает жениться, не имея основательных надежд на возможность содержать семью, свобода его в этом отношении не должна быть стесняема… Я придерживаюсь самым решительным образом того мнения, что всякий закон, ограничивающий брачный возраст, и несправедлив, и безнравствен".
Полемизируя с критиками и отстаивая перед ними свои убеждения, Мальтус в конце концов высказывает сожаление, что резкостью своих выражений и суровостью своих нападок на человеческие слабости он навлек на себя осуждение людей, "одобрение и сочувствие которых ему были бы особенно лестны". "По всей вероятности, – сознается сам Мальтус, – найдя лук слишком согнутым в одну сторону, я, чтобы его выпрямить, вынужден был слишком перегнуть в другую". Допуская в своем сочинении возможность ошибок как плод увлечения, Мальтус не допускает, однако, чтобы кем-нибудь была заподозрена чистота его намерений. Вот подлинные и в то же время заключительные слова его книги: "Всякий беспристрастный читатель, полагаю я, должен признать, что практическая цель, которую всегда преследовал автор, в какие бы ошибки он ни впадал при этом, состояла в улучшении положения и в увеличении счастья низших классов общества".
Теперь, когда читатели подробно ознакомились с идеями и учением Мальтуса, постараемся разобраться, в какие именно ошибки впал он, какое отношение имеет его учение к "увеличению счастья низших классов" и в чем вообще состоят заслуги и значение автора "Опыта о народонаселении".
Заключение
Разнообразие мнений, высказываемых о Мальтусе. – Необходимость рассматривать все его сочинения в целом. – Основные черты единства во взглядах Мальтуса. – Специально-экономические заслуги. – Истинное и ложное в учении Мальтуса о народонаселении. – Его публицистические и научные элементы.
Трудно вообразить себе большую разноголосицу, большие несогласия, чем те, которые разделяют экономистов в общей оценке значения Мальтуса. Было бы еще понятно, если бы разногласия эти существовали между представителями разных школ и национальностей, а то ведь люди, вообще солидарные между собой, соотечественники и современники, как только дело коснется Мальтуса, оказываются вдруг величайшими антагонистами. Выходит так, что легче прийти к соглашению по всем важнейшим пунктам теоретической экономии, нежели по такому сравнительно частному и второстепенному вопросу, каким является признание заслуг автора "Опыта о народонаселении". Несколько случайно взятых примеров лучше всего нам покажут характер существующих в этом отношении разногласий.
Известный историк политической экономии, Ингрэм, высказывает в своей книге следующее весьма суровое мнение: "Трудно открыть, – говорит он, – в чем заключается тот солидный вклад, который Мальтус сделал в нашу науку; нелегко также определенно указать, какие именно практические правила, кроме уже известных, выводил он из своих теоретических принципов". Что кажется столь трудным для Ингрэма, то делает с большой легкостью и в очень лестных для Мальтуса выражениях Кауц, другой историк экономической науки, столь же солидный, как и его английский собрат, и притом весьма близкий к нему по своему направлению. Вот что мы читаем в его ученом труде "Историческое развитие политической экономии и экономической литературы": "Своими столь же гениальными, сколь и глубокомысленными исследованиями, которые имели предметом отношения национального распределения доходов и развитие национальной промышленности, движение народонаселения и положение рабочих классов и которые вместе с тем открывали новую, в высшей степени важную область политической экономии, – Мальтус установил ряд истин, недостаточно принимавшихся во внимание, а между тем имеющих для практики такую же важность, как и для науки… Значение этого великого мыслителя для развития политико-экономической науки так же велико, как и разнообразно".
Немецкий экономист Кон называет мальтусов закон народонаселения "важнейшим и непоколебимейшим законом всей политической экономии", а его соотечественник и современник Вирт считает учение Мальтуса "печальным заблуждением, которое ныне стараются воскресить, как труп, путем гальванизирования".
Знаменитый английский экономист и философ Дж. Ст. Милль рассматривает положения Мальтуса "в значительной степени как аксиомы", а его американский собрат Кэри в своих "Основах социальной науки" видит в тех же положениях полное извращение истины, и потому сам выворачивает их наизнанку.
Немецкий социалист Карл Маркс считает "Опыт о народонаселении" "ученически поверхностным и поповски напыщенным плагиатом", а его последователь, австрийский социалист Каутский, несмотря на свое строгое отношение к Мальтусу, принимает и его закон народонаселения, и его предупредительное средство (нравственное воздержание).
После этого уже не приходится удивляться, что, по мнению Дюринга, современная экономическая наука доказала полную ошибочность выводов Мальтуса, тогда как в глазах Рошера выводы эти сделались, напротив, "прочным достоянием" той же самой науки.
Читатель согласится, что высказывать об одном предмете суждения более противоположные, чем те, которые нами только что приведены, мудрено. Чем же объясняется эта разноголосица?
Мы думаем, что она может быть объяснена двумя причинами: во-первых, при постановке окончательного приговора Мальтусу его судьи почти никогда не имеют в виду всех его сочинений; их общая оценка производится обыкновенно на основании одного "Опыта о народонаселении", а во-вторых, и сам "Опыт…" рассматривают не всегда с той объективностью и беспристрастностью, которой требует это прежде всего научное сочинение, но непременно с точки зрения какой-нибудь партии, причем на практические выводы Мальтуса обращается больше внимания, чем на научные основы его учения о народонаселении. Только уже в сравнительно недавнее время в этом отношении замечается некоторый поворот: целый ряд немецких ученых занялся разбором учения Мальтуса по существу. Что же получилось? Такие авторитетные представители науки, какими являются Ланге, Эттинген, Ад. Вагнер, Рюмелин, и другие, объявили себя сторонниками "сущности" мальтусова учения.
Судить о Мальтусе не только по одному "Опыту о народонаселении", но постоянно иметь в виду и его "Политическую экономию", и его сочинение "Об определениях", и его трактат о ренте, – кажется нам столь же обязательным, как обязательно, например, при суждении о Милле не игнорировать его философских трудов. По одному "Опыту…" нельзя произвести полной оценки значения Мальтуса, и, таким образом, нельзя произвести верной его оценки. Экономические взгляды Мальтуса выясняются лишь из сличения всех его трудов: "Политическая экономия" служит объяснением "Опыта…", а сочинения об определениях и о ренте дают ключ к пониманию отдельных частей "Политической экономии". Попробуем наметить здесь некоторые главнейшие черты того объединяющего экономического миросозерцания, которое лежит в основе всех трудов Мальтуса.
Во второй главе мы сделали попытку резюмировать все взгляды Мальтуса по вопросам теоретической и прикладной экономии. В дальнейшем изложении мы имели в виду уже только одно учение о народонаселении. Употребляя выражения, принятые в науках уголовного и гражданского права, можно сказать, что мы разбирали сначала общую и затем особенную часть учения Мальтуса. Главнейшие положения особенной части являются, как тому и следует быть, дальнейшим развитием и частным применением основных положений общей части учения.