Разумеется, пили те, кому водка была доступнее. Как я уже говорил, в войну мы, младшие офицеры и солдаты, почти не пили - негде было взять ни вина, ни водки. А чем офицеры старше, и чем большую должность они занимали, тем и пили чаще. Их угощали. Помню, как я, двадцатилетний командир батареи, приказывал старшине иметь бутылку-другую самогона "на случай, если кто придет". А эти "кто" были: от командира дивизиона и выше. А если уж генерал какой нагрянет, и обедать останется, как же не подашь ему самогона?
Водки и вина у нас не было. У местных жителей доставали самогон.
Помню, как однажды мне сказали: батарею посетит поэт Алексей Сурков - автор знаменитой "Землянки". У нас дух захватило от волнения. Никогда я не видел поэта, а тут собственной персоной! И, конечно же, не один, а и командир дивизиона будет с ним, и командир полка, а может, и генерал!..
Из офицерского пайка выделил я мыло, масло, сахар, - выменяли три литра самогона.
Сурков не приехал, а самогон долго не залежался: в штабе дивизиона прослышали о нем, налетели стаей - выпили.
Представляю же, как встречали поэтов и писателей, - Шолохова, например, - в разных высших штабах, во фронтовых войсках и всюду, где он только появлялся.
О Шолохове я уже тогда, на фронте, слышал: пьет наш великий писатель, ох, как пьет!
И потом, после войны, работая в Москве, в газете военных летчиков "Сталинский сокол", получил задание от редактора Сергея Семеновича Устинова: пойти в гостиницу "Москва", разыскать Шолохова - он там остановился - и попросить его, чтобы он написал новогоднее приветствие летчикам.
Приближался Новый год - то ли 1949, то ли 1950.
Пришел в гостиницу, но меня к Шолохову не пускают: говорят. выпил он, отдыхает.
Пришел я на следующий день, и на третий… Времени до Нового года оставалось мало, и я должен был во что бы то ни стало привезти в редакцию приветствие - хотя бы несколько слов.
Пытаюсь прорваться в номер, меня не пускают. Выходят от Шолохова незнакомые люди, - очевидно, писатели, - спрашивают:
- Чего надо?
Я им объясняю. Они качают пьяными головами:
- Не, корреспондентов не принимает. Из "Правды" были - не принял. Тут вот одна дамочка приходила - тоже корреспондент - ее принял.
Кто-то советует:
- Дамочку пришлите. Молодую, красивую. Женщинам не отказывает.
Пришел в редакцию и доложил Устинову. Он послал женщину, - не помню ее фамилию. Женщину Михаил Александрович принял и, поскольку был в сильном подпитии, на клочке бумаги написал несколько слов - вроде тех, что "Летчиков люблю, приветствую и желаю счастья в Новом году".
Приветствие это в газету не пошло, оно многие годы лежало под стеклом на столе редактора.
С Шолоховым знаком не был, но разговоров о пьянстве нашего замечательного писателя наслушался довольно. Не здесь ли следует искать причину, что свои главные произведения - "Донские рассказы", "Тихий Дон", "Поднятая целина" - он написал в молодости, до войны, когда его могучий ум не был замутнен алкоголем, а после войны, хотя он и жил, к нашему счастью, сравнительно долго, он написал лишь несколько коротких вещей, да и то книгу о войне "Они сражались за Родину" не сумел закончить. И если уж говорить правду: написанное им в зрелом возрасте по силе художественного изображения значительно уступает ранним произведениям.
И разве не то же наблюдаем мы у другого замечательного писателя - Михаила Бубеннова? "Белая береза", написанная в молодости, ярче, сильнее его поздних произведений - романов "Орлиная степь" и "Стремнина".
И вот что характерно: в "Белой березе" содержится основательно глубокий, точный по всему философскому осмыслению, провидчески-пророческий анализ войны - этого важнейшего события в русской истории, в поздних же романах, хотя и поднимаются мощные пласты народной жизни, но мудрого, на все времена годного и непогрешимого анализа общественных процессов мы уже не находим.
Весьма вероятно, - с наукой спорить не станешь! - что угнетенный алкоголем мозг, "кладбище" из погибших корковых клеток, уже не позволил писателю с прежней зоркостью рассмотреть дальнейший ход нашей истории и, с присущим автору "Белой березы" блеском, живописать эпизоды народной жизни. лица и характеры своих героев.
Многому может противостоять человек, многое может он одолеть и осилить, но каждодневные, много лет кряду изливающиеся в мозг потоки алкогольного яда не щадят никого; ум и талант угнетаются, память тускнеет, острота всех впечатлений притупляется…
Врач ему мог бы сказать:
- Да у вас, батенька, "сморщенный мозг". Чего же вы от него ждете?
Фирсов, Владимир Фирсов. Почему я его взял для доказательства пагубы алкоголя? Разве другие поэты меньше пили и пьют? А Борис Ручьев, Владимир Котов, Василий Федоров, Николай Рубцов, Алексей Фатьянов? Поэты перворазрядные, таланты редкие, - стихи и песни, созданные ими, поэмы и баллады радуют нас и будут радовать многие другие поколения, - они создали поэзию мирового класса, доказали, что и сыны простого люда, дети рабочих и крестьян, смогли встать вровень с корифеями русской литературы, вышедшими из дворян.
Велик их вклад в русскую литературу, велики заслуги. Их, к счастью, не убили в казематах тюрем, не уморили в лагерях ГУЛАГа, - но и в них, как в Фирсова, выпустили смертоносные залпы алкоголизаторы народа.
Все они много пили, - можно сказать, были пьяницами. И умерли в расцвете сил, - иные, не достигнув и пятидесяти. Мне могут сказать: "Извините! Это - поклеп! Да еще на кого, на умерших!"
Нет уж, лучше вы меня извините. Каждого из названных я знал хорошо - и видел, как они пили. Вина моя только в одном: не понимал я всей глубины этой проблемы, бесстрастно и равнодушно смотрел на то, как пили мои товарищи, и на то, как пил и спивался народ. Работая в "Известиях" и в других газетах и журналах, написал много статей о пробелах в народном хозяйстве, фельетонов, бичующих разные пороки, но о вреде пьянства не написал и строчки. Писал рассказы, повести, романы, но и в них лишь отдельными штрихами, мимолетно касался этой проблемы, - может быть, важнейшей из всех проблем. На моих глазах гибли товарищи, - жалко их было, но, чтобы забить тревогу, подняться на борьбу с этим злом, - нет, таких побуждений не было. А все потому, что и сам был запрограммирован на винопитие, - радовался лишь, что пил в меру, нечасто и немного, - "культурно", как все хорошие люди. Над психикой и разумом довлела традиция, норма общественного поведения, - питейная запрограммированность, как точно определил Геннадий Шичко. А наш замечательный поэт Владимир Котов, много пивший и рано умерший от вина, как бы выговаривал обиду за себя и за всех других пьющих:
Средь традиций самых разных
Есть нелегкая одна:
Если встреча,
Если праздник, -
Значит, пей,
И пей до дна!
Пей одну, и пей другую,
И седьмую, и восьмую, -
Просят, давят, жмут "друзья", -
Ну, а если мне нельзя?!
Ну, а если есть причина
Завтра утром в форме быть,
Значит, я уж не мужчина,
Хоть давись, но должен пить?!
Котов, как и Есенин, как и все мы, русские литераторы, вышедшие из глубин народа, не знал научной и философской стороны проблемы, но силой художественного таланта, интуицией мощного ума провидел суть проблемы и сумел облечь ее в удивительно точную и емкую поэтическую форму. Он написал эти стихи давно, - я тогда не знал ни Шичко, ни Углова и на пьянство смотрел глазами обывателя. Между тем, видел, как алкоголь душил моих товарищей, в том числе и Володю Котова. Помню эпизод на даче: было это в году шестидесятом или шестьдесят первом. У себя на даче я, вместе с мастером, менял электропроводку. Неожиданно явились три поэта: Котов, Фирсов. Кобзев. Были они навеселе. Мы поставили самовар, накрыли стол. Жена моя выставила бутылку вина - весь наш запас. Выпили по рюмке, другой, но это лишь распалило аппетит гостей. Котов выказывал нетерпение, пожимал плечами.
- Где у вас продают вино - мне, что ли, сходить?
Он во всякое другое время был деликатен и даже застенчив; родился и вырос в Москве, на площади трех вокзалов, - в доме, который стоял поблизости от дома, где родился Лермонтов. Для меня Владимир был всегда примером интеллигентности и даже какого-то врожденного, ненаигранного аристократизма, - что же до его поэзии, я перед ней благоговел, а тут он демонстрировал грубоватую бесцеремонность. И Фирсов, и Кобзев ему говорили, что уже поздно, магазины закрыты, но он их не слушал. Обращался ко мне:
- Иван… Вина! Чаем сыт не будешь, вода мельницы ломает.
Внутри у него все горело, он, как наркоман, требовал очередной инъекции.
Пришлось идти к соседям, доставать вина.
Утром Володя ко мне не зашел, уехал в Москву, домой. Видимо, испытывал неловкость от вечернего эпизода.
Эту дьявольскую способность алкоголя отнимать у человека ум. заглушать моральные установки заметили давно. Вильям Шекспир, хорошо знавший мир артистов, наблюдавший их в быту и на сцене, писал: "Люди впускают в свои уста врага, который похищает их мозг".
Писатели, больше других страдавшие во все времена от вина, дали нам и самые точные, самые емкие определения пагубы алкоголя. Художественную литературу иногда называют матерью всех наук, источником, питающим философию, социологию, экономику и политику. И, может быть. потому иных писателей уже при жизни признавали духовными вождями народов, ставили выше царей, королей, монархов. Таковыми были Гете, Толстой, Пушкин… И надо же было так распорядиться судьбе, провидению, - всем земным, космогоническим силам, - что именно на голову таких людей больше всего свалилось алкогольного яда! Кого тут винить? В чем тут дело? Поди, разберись, а только во всех странах так повелось, - особенно в наше время, - писатели пьют почти поголовно и упиваются до степени хронического пьянства и даже алкоголизма.
Видимо, и раньше было так, и это дало повод Вальтеру Скотту заметить: "Из всех пороков пьянство более других несовместимо с величием духа".
Я не знаю из нынешних ни одного писателя, который бы, подобно Льву Толстому, последовательно и убежденно боролся с пьянством, но в литературе встречались раньше и нередки случаи теперь, когда самые талантливые и честные литераторы, пострадавшие и даже гибнущие от пьянства, бросали в мир гневные осуждения этому пороку. И, конечно же. как я уже говорил, самый яркий пример - Джек Лондон. Когда он понял, что алкоголь сгубил его здоровье, выводит его из строя во цвете творческих лет, он написал великолепную повесть "Джон Ячменное зерно". Из ячменя в Америке делали водку, - отсюда образ веселого рубахи-парня Джона, с которым бывает легко и хорошо в первые минуты, но который ведет к одному концу - к погибели. Подавленный и размятый "Джоном", писатель пришел к мрачному выводу: мужскому сословию не справиться с этой черной силой, - он призывал женщин подняться на борьбу с пьянством и одолеть это зло.
Пафос книги - в полном отрицании алкоголя, неприятии этого зелья ни в каком виде и ни в каком количестве. И в этом заслуга писателя, - он сумел подняться над многими учеными, философами, и даже над установками христианской религии, допускающей потребление вина в ограниченных, "разумных" пределах. И уж, конечно, Джек Лондон в осмыслении этой проблемы проявил куда большую мудрость и прозорливость, чем многие его американские коллеги, а также и наши писатели.
Поэт Расул Гамзатов, по-кавказски преданно всю жизнь служивший Бахусу, написал стихи:
Хвалю уменье пить вино.
Но, право, может быть,
Ценней уменье лишь одно:
Совсем вина не пить.
То есть предположительно он допускает мысль, что совсем не пить, все-таки, лучше. Впрочем, и умеющих пить и не упиваться он тоже хвалит.
Из русских современных поэтов один только Игорь Кобзев много, убежденно и прекрасно писал об алкогольной опасности для народа, - писал стихи, баллады, есть у него и целая поэма о пагубе алкоголя.
В стихотворении "Инвалид" есть такие строки:
Вино, кому оно полезно?
И кто его от счастья пьет?
А инвалиду на протезах
Вино опасно в гололед!..Он весь - как бы войне протест.
Он - горькая ее обнда.
А тут еще скользит протез,
И ветер валит инвалида.
Я уже говорил, что ту же "проклятую" тему серьезно разрабатывал другой наш замечательный поэт Сергей Викулов, и Алексей Марков - тоже отличный, перворазрядный, но упорно замалчиваемый нашей критикой поэт, - и он хорошо понимает и сумел глубоко пропахать эту тему, но, повторяю, никто из современных литераторов не включился в серьезную борьбу за трезвость. И, может быть, потому, что главный отряд национальной интеллигенции стоит в сторонке и как бы равнодушно наблюдает экологическую катастрофу. Безответственным людям из правительства удается из года в год наращивать потоки алкогольного яда, устремляющегося прямо в мозг людей.
Наблюдаю и такой печальный факт: молодое поколение будто бы и совсем не замечает алкогольную беду, - даже и тогда, когда беда эта у них на пороге. Мне недавно рассказала Нина Григорьевна Емельянова - московский врач-нарколог, успешно отрезвляющая алкоголиков по методу Шичко. К ней обратился молодой поэт Владимир Туранин. О нем в Москве говорят: очень талантлив, но в журналах и издательствах его почти не печатают: обнаженно искренние, "крамольные" стихи его пугают редакторов. Небольшую книгу стихов он все-таки издал. Я читаю ее и радуюсь: действительно, народился большой поэт, - дай Бог ему здоровья и успеха!
Вон ведь как пишет:
Москву давно трясет озноб.
И время зло колотит гроб.
Испепелив румянец россиянки.
Во все глаза гляди, страна. -
Идет незримая война,
Уж на Арбате мечутся подранки.
Душа устала от вранья,
А в небе тучи воронья.
Седлать коней, седлать коней
Велела совесть.
И повод врезался в ладонь.
В огне сгорает белый конь.
Давя копытом дьявольскую помесь.
Или вот:
Убит Есенин и убит Шукшин!
Рубцов, Вампилов, Толя Передреев!
Россия, Русь лишается вершин,
И потому петля на нашей шее.
За страну, за народ заступался, а вот Джона, схватившего за горло и народ, и его самого, - не видит. Не знает поэт, не понимает, что уж давно поселился на нашей земле Джон Ячменное зерно, и коварно, и верно служит он всем мучителям и утеснителям народа.
Что же, скажет читатель, у современных литераторов нет того чувства патриотизма, которое отличало Достоевского, Добролюбова, Некрасова, или они, выходцы из народа, меньше любят свой народ, чем любил его граф Толстой? Нет, конечно. Однако факт налицо, и нам лишь следует искать причины этого явления.
Одна причина старая, ее знали и видели давно: со времен Вергилия и Овидия многие мастера слова полагают, что вино и писательский труд неотделимы друг от друга. Повторю знаменитую фразу Эрнеста Хемингуэя: "Вы - пьяница, однако ничуть не больший пьяница, чем Джойс и все другие хорошие писатели".
В молодости страсть к вину усугубляется отсутствием мудрости и опыта, естественным стремлением к самостоятельности и нежеланием слушать старших. Когда же опыт и мудрость приходят, и является понимание пагубы спиртного, бывает уже поздно: Джон Ячменное зерно - лучший из ваших друзей, и вы уже не в состоянии оттолкнуть его.
Вторая причина: доступность алкоголя, все более нарастающее его предложение. За период 1900–1969 голов в пятнадцати ведущих капиталистических странах алкоголизм возрос в 25 раз, а неврозы в 29 раз.
Наше правительство вовсе перестало воспитывать народ в трезвенническом духе. Перед Первой мировой войной в России издавалось свыше 10 антиалкогольных журналов, много брошюр, листков и других печатных изданий, работали четыре постоянных антиалкогольных музея, действовало много обществ трезвости, - били во все колокола патриоты-писатели, журналисты, ученые. В результате такого массированного наступления царь Николай II вынужден был в 1914 году ввести "сухой закон". И он просуществовал у нас до 1925 года. По данным В. М. Бехтерева, в психиатрические больницы поступило душевнобольных в 1913 году - 10210 человек, в 1914–6300, в 1915 - 911, а в 1916 - 0!
Интересно, сколько человек ныне поступает ежегодно в психиатрические больницы?
Поразительно и еще одно обстоятельство: нынешние биографы, критики, литературоведы, исследуя творчество писателя, не видят и упорно не желают видеть этой проблемы, никогда не скажут: а какую роль сыграл алкоголь в его жизни и творчестве. Пьянство - дело нечистое, вроде венерической болезни. Но ведь со всякой болезнью человек идет к врачу, а вот с этой… Лучше о ней помолчать.
Почему и мне-то нелегко писать на эту тему. Знаю: многие из моих знакомых и друзей-литераторов в недоумении пожмут плечами: чтой-то мол, Иван, с крыши, что ли, съехал? Какая муха его укусила? Пусть каждый для себя решает: пить или не пить. И сколько пить, когда пить и с кем пить. Дело это личное, сугубо личное.
Но в том-то и дело, мои дорогие друзья, - пьянство писателей - дело общественное, государственное. И жаль, что об этом у нас не принято говорить.
Раньше я, как и теперь многие, не считал своих друзей пьяницами, но теперь считаю. И не поклеп возвожу на них, а предъявляю счет тем, кто спаивает наш народ, кто отменил введенный царем Николаем "сухой закон" в России, в течение семидесяти лет увеличил в двадцать раз производство алкоголя в нашей стране, поставив ее на первое место в мире по производству, продаже и потреблению алкоголя.
Рекорд вселенского позора!
Никакие войны, эпидемии, репрессии вместе взятые не нанесли нам такого урона, который мы понесли от алкоголя.
Историк! Пришло твое время. Вычисли имена героев алкогольного геноцида - покажи их людям! Ведь до сих пор их имена усердно скрываются в тумане пустопорожних демагогических баталий, - а иные, наиболее ловкие и речистые отравители миллионов, компрачикосы, уродующие младенцев, ездят на черных "Волгах", живут на дачах за высокими заборами, сидят в министерских и иных высоких креслах!
Их бы - на свет! Пора бы и разглядеть физиономии мастеров-каменщиков, рядом с которыми и Гитлер, и Сталин выглядели бы кроткими овечками.
Ах, нет! Не встрепенется, не поднимет головы писатель, историк - радетель и заступник народа. Холодно и равнодушно смотрит он на то, как море спиртного, изливаясь в мозг и душу людей, "скотинит и зверит" их и сводит раньше времени в могилу, обездоливая семьи, обескровливая, ослабляя государство.
И когда уж настанет он, день нашего прозрения!