Я понимал, что сразу после окончания университета надо бы выжать из летних каникул как можно больше - когда начнется служба, такого долгого отпуска уже не дождешься. Существовало еще несчетное число гор, на которые стоило взобраться, но тут один из друзей предложил мне совершить "гребную экспедицию по Северному Ледовитому океану", и это меня заинтриговало. Пит, студент-геолог, предлагал вдвоем попытаться обогнуть архипелаг Шпицберген на деревянной гребной лодке.
О Шпицбергене я до той поры почти ничего не слышал, однако несколько ночей, проведенных с Питом и бутылкой спиртного над картами, раззадорили мой аппетит. Шпицберген лежит на тысячу километров южнее Северного полюса, он примерно тех же размеров, что и Шотландия, и почти полностью покрыт льдом. Белых медведей на нем больше, чем людей. Океан вокруг едва-едва судоходен - и то благодаря тому, что во время короткого полярного лета Гольфстрим на пару месяцев растапливает паковый лед. Впрочем, обогнуть Шпицберген в гребной лодке никому еще не удавалось.
У Пита был немалый опыт плавания в открытом море, у меня - вполне приличный опыт плавания прибрежного, равно как и привычка к очень сильному холоду. Мы решили, что подготовлены достаточно.
На следующий день после окончания университета Анна проводила нас до аэропорта. Мы улетали в Норвегию, а оттуда в Лонгьир, административный центр Шпицбергена. Дождавшись хорошей погоды, мы вышли в плавание. Шесть недель ушло у нас на то, чтобы, двигаясь по часовой стрелке, пройти расстояние в тысячу километров, половину из них - через паковый лед, и вернуться в исходную точку.
Лодку свою, открытую, пять метров длиной, мы назвали "Котик" (в честь тюленя Белого Котика из "Книги джунглей" Киплинга). Лодка была хорошая, но здорово протекала, так что все шесть недель на холоде мы провели с мокрыми ногами.
Полностью загруженная едой и оборудованием, лодка весила почти полтонны. Ее трудно было бы вытаскивать на берег и спускать на воду - пришлось проводить как можно больше времени на воде. При ясной погоде и спокойном море мы предпочитали спать, стряпать и есть в лодке. Столь дальний север предоставлял нам одно удобство - круглосуточный светлый день. На время всего путешествия нашими стандартными "сутками" стали тридцать шесть часов.
Гребля сама по себе была работой очень тяжелой, однако после первых нескольких дней тела наши освоились с длительными физическими усилиями. Ко времени возвращения домой мы стали худыми, жилистыми и… загорелыми. В такой близости от Северного полюса озонный слой тонок, поэтому ультрафиолетовое солнечное излучение здесь очень сильно и открытые участки тела обгорают чуть не до хрустящей корочки. Вот странно, подумалось мне: на одном конце моего тела коченеют ноги, а на другом - покрывается ожогами лицо.
Мы договорились с датским геодезическим судном, что оно оставит для нас в стратегических точках острова шесть укрытых складов с едой и топливом. В каждом будет находиться горючее для печки и запас продуктов на десять дней - все в герметично закрытых бочках (чтобы уберечь припасы и от погоды, и от мародерствующих белых медведей). Все шесть бочек я сам готовил в своей кембриджской комнате, набив их сублимированными (высушенными замораживанием) продуктами и огромным количеством шоколада. От белых медведей эти бочки защитить припасы смогли, а вот от прожорливых студентов, увы, нет. Когда мы с Питом, холодные и голодные, добрались до первого из складов, мы испытали некоторое разочарование, обнаружив среди продуктов пустые обертки от шоколадок. Один из моих приятелей, правда, оставил долговую расписку: "Привет, Фил, сейчас два ночи, я устал, а ты - нет. Надеюсь, ты не против, если я позаимствую пару батончиков "Марса"? После куплю тебе новые. С любовью, Энди". Что нам оставалось? Только смеяться.
Когда я впервые увидел белого медведя, морда его находилась сантиметрах в пятнадцати от моего лица - он меня разбудил. Мы ночевали в заброшенной охотничьей сторожке, и я почувствовал, как кто-то толкает меня в бок. Я думал, это Пит, пока не учуял дыхание медведя. От Пита так вонять не могло, поэтому я выглянул из спального мешка и увидел уставившегося на меня зверя. Медведь, по счастью, выглядел скорее любопытствующим, чем голодным, иначе он набросился бы на нас. Летом, когда ловить тюленей становится труднее, голод донимает медведей особенно сильно. Вот почему полярные исследователи и носят с собой мощные винтовки.
Я растолкал Пита, и мы уселись с винтовкой и фотоаппаратом, молча переглядываясь и решая, что лучше: застрелить зверя или сфотографировать его. Убивать медведя нам не хотелось - как-никак, он пощадил нас, не сожрал, да и нападать на нас явно не собирался. В конце концов, мы выстрелили поверх его головы сигнальной ракетой, и он удалился.
Почти каждый день во время нашей экспедиции случалось что-нибудь неожиданное. Один раз мы перевернулись и не единожды обнаруживали, что ветер относит нас от суши быстрее, чем мы способны грести. Ближайшей землей в том направлении, куда нас несло, была Сибирь, а поскольку ее отделяло от нас пять тысяч километров, мы чувствовали себя очень одинокими.
Паковый лед состоит из льдин, которые играют роль маленьких волнорезов, сохраняя поверхность воды спокойной. Это по крайней мере облегчает греблю, однако временами льдин становится так много, что они смыкаются. В этих случаях мы обнаруживали, что можем продвигаться, лишь расталкивая огромные куски льда веслом. Иногда у нас уходил целый час на попытки сдвинуть льдину с места, чтобы образовался проход, и наш "Котик" проплывал между глыбами льда, порой весом в несколько тысяч тонн. В других же местах льдины смыкались полностью, и тогда нам приходилось вытаскивать лодку из воды и толкать ее, точно сани, по замерзшему морю.
Несмотря на трудности - а отчасти и благодаря им, - пребывание в местах, куда заплывают лишь ледоколы, ядерные подводные лодки, белые медведи да заблудившиеся киты, нам понравилось. Мы оказались в одном из самых диких и прекрасных мест на земле. Проплывая мимо поразительных ледяных скульптур, наблюдая, как от ледников отделяются новые айсберги, глядя на китов, редких птиц, моржей, песцов и северных оленей, можно было забыть о волдырях на ладонях и о ноющей боли в мышцах.
В тех редких случаях, когда море оставалось совершенно спокойным, мы устанавливали в лодке портативный магнитофончик и два маленьких динамика. Экономя на весе, мы взяли с собой только две кассеты - "Солнце на Лите" группы "Проклэймерз" и саундтрек мюзикла "Бриолин".
Как-то раз Пит спал на носу лодки, и я греб один, замерзая и в сотый раз слушая "Бриолин". Я поминутно оглядывался, проверяя, нет ли впереди гроулера (это такой маленький айсберг, способный, если на него наткнешься, повредить лодку). Поскольку до ближайшей суши было километров пятнадцать, увидеть белого медведя я вовсе не ожидал. И вдруг заметил, что кусок льда, находящийся в нескольких метрах впереди, покрыт шерстью и плывет прямо на нас. Я развернул лодку и принялся грести как безумный.
Винтовка наша лежала в непромокаемом футляре на дне лодки. Если бы медведь нагнал лодку, он мог бы с легкостью вывалить нас в воду, мы бы даже не успели вытащить оружие. Я кричал Питу, чтобы тот просыпался, но он решил, что я валяю дурака, стараясь выманить его из спального мешка.
Медведь нагонял нас под голоса Джона Траволты и Оливии Ньютон-Джон, распевающих "Ты тот, кто мне нужен". Я готовился использовать в качестве оружия весло. Пит, поняв наконец, что я не шучу, выбрался из спальника и поспешно схватился за весла. Гребя вдвоем, мы смогли оторваться от нашего преследователя. Однако и теперь еще, когда я слышу эту песню, у меня трясутся поджилки.
Мне случалось пугаться и прежде, но шесть недель постоянного страха вымотали меня эмоционально, и я повзрослел. Не то чтобы после этого у меня пропало желание рисковать - нет, просто я стал основательней обдумывать все, прежде чем пойти на риск. А тренировки коммандос в сравнении с этим испытанием показались мне просто пресными.
После возвращения со Шпицбергена у меня оставалось еще несколько дней, которые я провел с Анной, после чего явился в Учебный центр коммандос в Лимпстоуне, графство Девоншир.
Четвертого сентября 1991 года там начали проходить подготовку, обучаясь на офицеров, тридцать пять человек. Все мы попали туда в результате очень строгого отбора, а через полтора года двадцать шесть повзрослевших и поумневших мужчин стали офицерами морской пехоты, полностью готовыми к тому, чтобы командовать тридцатью опытными коммандос в любой оперативной обстановке.
В отличие от других частей вооруженных сил Великобритании, офицеры морской пехоты проходят обучение бок о бок с военнослужащими самых разных чинов и званий. Это помогает создать между всеми коммандос обстановку взаимного уважения. Ты прежде всего коммандос, звание - дело второе.
Самая тяжелая часть подготовки офицера - это учебный курс, который необходимо пройти, чтобы получить зеленый берет. Я проходил его во второй раз. Курс длится четыре недели и состоит из трудных полевых учений, изматывающих человека и физически, и духовно. Кончается он проверочными испытаниями. Испытания эти, в основу которых лег боевой опыт тех, кто участвовал во Второй мировой войне, состоят из переходов с полной выкладкой, форсированных маршей и учебных штурмов. Имеет также место и "испытание на выносливость", во время которого приходится бегом и ползком преодолевать десять километров, неся на себе боевую винтовку и десять килограммов снаряжения - по горам, через реки и туннели. Оружие следует сохранять сухим и чистым, поскольку в конце дистанции тебя поджидает стрельбище, на котором ты должен выбить семь мишеней из десяти. Если оружие тебя подводит или ты слишком устал, чтобы точно прицелиться, значит, испытания ты не прошел. Последнее, что ждет всех коммандос, - это пятидесятикилометровый форсированный марш по пересеченной местности с оружием и снаряжением. Офицер должен проделать его за семь часов, прочие - за восемь.
Обучение - дело нелегкое, но и забавного в нем немало. К концу курса мы, по нашим подсчетам, пробежали 4 тысячи километров, проделали 40 тысяч отжиманий и 60 тысяч приседаний и пролезли вверх по канату два с половиной километра.
Мне отчаянно не хотелось лишаться наших с Анной встреч, поэтому мы с ней старались увидеться при первой же возможности. Особенно тяжело давались мне ночные возвращения на автомобиле из Кембриджа, где еще продолжала учиться Анна, в Девоншир. Помню, однажды я проехал среди зимы 430 километров, открыв в машине все окна и хлеща себя, чтобы не заснуть, по щекам, - я хорошо сознавал, что до первого утреннего построения мне удастся провести в постели всего два часа.
Репутация человека, способного выйти сухим из воды, закрепилась за мной и в морской пехоте. Однажды нас разбудили среди ночи и начали задавать заковыристые вопросы по текущей политике. Чем больше было неправильных ответов, тем дальше нас отвозили от лагеря - возвращаться приходилось бегом. А поскольку ни один из нас не смог вспомнить, как зовут президента Эквадора или когда началось вторжение Саддама Хусейна в Кувейт, мы приготовились к дальнему забегу.
В грузовике нас отвезли на место высадки, но во время остановки я ухитрился забраться на брезентовую крышу кузова. Там я и оставался, пока грузовик возвращался в лагерь. При подъезде к лагерю я спрыгнул, сел в свою машину и принялся перебрасывать моих товарищей на базу.
Под конец офицерской подготовки я получил медаль коммандос "За лидерство, самоотверженность и бодрость духа в трудных ситуациях, а также за решительность и храбрость". Меня определили в 45-й отряд коммандос, расквартированный в Шотландии, в городе Арброте, отряду этому предстояло отправиться на шестимесячную операцию в Центральную Америку, в Белиз. Присутствие британских сил помогает поддерживать стабильность в этой бывшей британской колонии. В ходе подготовки меня направили в Бруней (это Юго-Восточная Азия), на курсы инструкторов по ведению боевых действий в джунглях, дабы я набрался там опыта для последующего обучения других членов своего подразделения в Белизе. Несколько лет спустя, уже в Африке, приобретенные в Брунее навыки оказались для меня бесценными.
Разного рода высокотехнологичные устройства работают в джунглях не очень надежно - мешают деревья, поэтому приходится полагаться на базовые воинские навыки, такие, как патрулирование, устройство засад, маскировка. Патрулирование в джунглях - дело трудное, полная темнота под пологом листвы делает ночное передвижение невозможным, но если враг далеко, ты можешь повесить гамак с антимоскитной сеткой и поспать до утра.
Куда менее удобной оказывается жизнь в "жестких условиях". Это означает, что ты находишься слишком близко к врагу, чтобы рискнуть забраться в гамак, разогреть еду или хотя бы снять рубашку и помыться, так что спишь ты на земле, с оружием под боком, а снаряжение - вместо подушки.
В апреле 1993 года мы высадились в Белизе, где я почти полгода помогал руководить тренировочным лагерем в джунглях. Анна в мое отсутствие изучала арабский язык в Йемене и Сирии. Поддерживать связь нам было не просто. Открытка, которую я послал ей на День Св. Валентина, прежде чем попасть к ней, четыре месяца путешествовала.
Разлука далась нам нелегко, однако после встречи нас ожидали новые трудности.
Мы оба вернулись в Соединенное Королевство к Рождеству 1993 года. На Новый год мы пригласили в Эдинбург компанию друзей, в том числе Алистера, моего школьного приятеля-скалолаза. Мы весело встретили Новый год, легли поздно, так что, когда я на следующее утро стал будить друзей пораньше, любви ко мне у них поубавилось. Прогноз погоды был слишком хорош, чтобы его проигнорировать, а свежий снег - слишком соблазнителен.
Алистер, Анна и я отправились на север, намереваясь облазить группу из шести Манро (шотландские горы высотой свыше 900 метров). Горы эти стоят далеко от автодороги, поэтому, оставив машину на стоянке, мы под лучами зимнего солнца прошли километров двадцать по снегу к горному приюту под названием Шеневал. Здесь мы приготовили при свечах еду и добрали сна, которого нам не хватило в прошлую ночь.
Следующий день выдался более пасмурным, но достаточно светлым - можно было пройтись по горной гряде. Мы вышли в путь на рассвете и направились к восточному гребню нашей первой в этот день горы. Это был прекрасный скалистый пик, гэльское название которого переводится как гора Меча.
По мере подъема снег становился глубже, однако это нас не смущало. Мы остановились, чтобы выкопать снежный шурф - нужно было посмотреть на наслоения снега и выяснить, велика ли угроза схода лавины. Все выглядело прекрасно, однако, как нам вскоре предстояло обнаружить, состояние снега в верхней части горы было далеко не безопасным.
Через два часа мы оказались на участке глубокого снега. Зная, что на самом верху будет неуютно и ветрено, мы с Анной остановились под вершиной полюбоваться видом. Алистер, которому надоела роль третьего лишнего, пошел дальше вверх по гребню. Быстро поцеловавшись, мы с Анной последовали за ним.
Внезапно я услышал глухой удар и почувствовал, как склон под моими ногами подался: мы запустили лавину. Огромный ломоть снега заскользил вниз - и мы поверх него. Я находился чуть выше Анны и прикидывал, не прыгнуть ли мне вбок и не вонзить ли ледоруб во что-нибудь твердое, чтобы остановиться. Но тут я услышал крик Анны и решил остаться с ней. Я ухватил ее, и мы полетели вниз, цепляясь друг за друга.
В первые несколько секунд, пока мы ехали на снежной плите, склон оставался не очень крутым. Но затем мы докатили до обрыва. Я почувствовал, что мы летим по воздуху, и мысленно помолился. Анна вела себя не столь одухотворенно - ругалась как извозчик.
Я напрягся, предчувствуя столкновение с землей.
Бум-м! Мы с глухим ударом врезались в землю, и на краткий миг я решил, что все закончилось. Несшая нас снежная плита смягчила удар, мы вроде бы не пострадали. Однако теперь гигантская эта плита - квадрат со стороной в пятьдесят метров - разломилась на участки поменьше и помчалась дальше вниз, неся с собой и нас. Мы кувыркались так и этак, я изо всех сил старался защитить Анну, обняв ее, и одновременно пытался упереться ногами во что-нибудь твердое. Нас бросало из стороны в сторону, точно тряпичных кукол, падающие комья снега и льда осыпали нас градом ударов.
В конце концов, скорее благодаря удаче, чем вследствие ловкости, ноги мои уперлись в большой валун, и падение прекратилось. Я лежал ногами вниз по склону, Анна сидела у меня на коленях. На долю секунды я подумал, что мы в безопасности. Но тут на нас накатил остаток лавины, и нас завалило. Казалось, на голову нам обрушились тонны снега. Впрочем, по капризу судьбы мы остановились так резко, что почти весь снег пролетел мимо нас, и потому до поверхности оказалось недалеко.
- Ты как, Анна?
Она смогла лишь слабо простонать в ответ:
- Спина.
Пока мы летели вниз, времени на испуг у нас не оставалось. Однако теперь я ощущал, как страх сжимает мне горло, и сосредоточился на том, чтобы сохранить спокойствие. Я был прижат телом Анны, которую явно терзала боль. Глянув вниз, я увидел, что остановились мы на крутом склоне, почти над обрывом. Если бы мы упали с него, то не уцелели бы. Глянув вверх, я ужаснулся, поняв, какое расстояние мы пролетели - почти сто метров.
Я ощупал себя в поисках повреждений: я мог получить ранения, и лишь адреналин умерял сейчас боль. Все вроде в порядке. Разве что ремешок часов порвался. Возможно, меня отчасти защитил станковый рюкзак. Анне повезло меньше: ее очень сильно помяло.
- Милая, нужно, чтобы ты попыталась слезть с меня.
Мы застряли, причем далеко не надежно, на крутом склоне над обрывом, и нужно было предотвратить дальнейшее падение. Анна попыталась приподняться, но закричала от боли.
- Пальцами ног ты пошевелить можешь?
Это она могла - хороший знак.
- Ладно, сделай глубокий вдох и еще раз попробуй подняться.
Опять вскрикнула. Я представлял, какую боль она испытывает. Все, что мне оставалось, - это поглубже вбить в снег ноги, удерживать Анну и надеяться, что Алистера лавина не унесла.
Казалось, прошла вечность, прежде чем он появился на гребне над нами. Тактичный, как всегда, он полагал, что мы продолжаем миловаться, и не хотел нам мешать. Но в конце концов вернулся посмотреть, куда мы подевались.
- Что вы там делаете? - крикнул он нам сверху.
- Нам до того понравилась прогулка, что мы решили пройти этот участок еще раз!
- Ладно. Держитесь. Я на подходе.