Нам было приказано изготовить на кусках шелка водостойкие кроки этой местности - "карты для отхода" - и пришить к одежде. В комплекте жизнеобеспечения у каждого из нас был миниатюрный компас, и мы испытали свои "карты для отхода" во время ночных занятий по ориентированию. Конечным пунктом нашего сбора был паб, расположенный в глухой деревушке. Продавать нам какую бы то ни было еду барменше запретили, зато мы могли восполнить израсходованные нами калории пивом! В ту ночь, вернувшись в свой вигвам, мы спали очень крепко.
Однако весь этот трехдневный комплекс занятий был лишь "техническим этапом" обучения выживанию - нас ожидал еще "этап испытательный". У каждого из нас лежала в нагрудном кармане рубашки водонепроницаемая жестяная коробочка, содержавшая такие вещи, как средства для разжигания огня (водостойкие спички, порошковый магний, марганцовокислый калий и клочок ваты для растопки), проволочные силки, рыболовные крючки, скальпель, таблетки для обеззараживания воды, сильное болеутоляющее, пара кусков сахара и сигарета - это на самый крайний случай.
Мы вернулись в Кинлохлевен, чтобы подготовиться к следующим тактическим полевым упражнениям, и провели два дня, изучая карты, планируя маршруты, собирая рюкзаки. Помимо оружия, боеприпасов, запасной одежды, недельного запаса пищи, раций (с рассчитанными на неделю работы батарейками), приборов ночного видения, оптических приборов и аптечки нам предстояло также тащить на себе горное снаряжение, включающее веревки, шлемы, ледорубы и кошки. Каждый рюкзак оказался таким тяжелым - мой весил больше пятидесяти килограммов, - что его было почти невозможно поднять одной рукой. Вот когда до меня дошло, ради чего нас так изводили отжиманиями: чтобы увеличить объем наших плечевых и спинных мышц. Мы приняли совместное решение никаких палаток с собой не брать - и так тяжело. Хватит с нас и легких пончо. Теперь могу сказать, что это было неправильное решение.
При последних лучах света, перед наступлением сырой и ветреной ноябрьской ночи, мы погрузились в вертолет "си кинг" и отправились на "Гэльские приключения", как именовались эти учения. Мы разделились на две группы - каждая выступала из своего исходного пункта. Наше задание состояло в том, чтобы добраться вертолетом до удаленного места высадки за линией фронта условного противника, а затем пересечь горы и установить местонахождение вражеских позиций, расположенных в трех ночных переходах от нас.
Мы высадились на далеком полуострове Нойдарт. Выпрыгнув из вертолета, я по колено угодил в грязь, а нацепив рюкзак, ушел в нее еще глубже. Мы определили по компасу направление и медленно двинулись к нашей цели. Шел дождь, слякоть под ногами была воистину ужасающая. В полной темноте мы пробирались через торфяники и карабкались вверх по крутым мокрым склонам, от дождя даже маленькие ручейки превратились в ревущие потоки вспененной воды. Мы то и дело крыли последними словами тяжеленные рюкзаки. Если ты падал, то подняться без посторонней помощи уже не мог.
При первых лучах света мы улеглись, завернувшись в плащ-палатки. Почва была залита водой, и через несколько часов наши спальники промокли насквозь. Трудно было думать о чем бы то ни было, кроме холода, сырости и ноющих плеч. Я знал, что мы не первые, у кого создалось об этой горе крайне невысокое мнение, поскольку название ее переводится с гэльского как "гора дерьма".
В течение дня дождь все усиливался, а когда мы снова выступили в путь, поднялась буря.
Во время ночного сеанса радиосвязи мы услышали, что и вторая группа столкнулась с трудностями. Сигнал у них был слабый, однако мы ясно различили повторявшееся раз за разом слово "пострадавший". Штаб сообщил нам, что разберется, в чем дело, нам же приказано было не вмешиваться. И мы, исполняя приказ, продолжили путь.
Добравшись до железной дороги, мы на несколько минут сделали привал под мостом. И воспользовавшись тем, что попали в единственное на многие мили вокруг сухое место, разложили на рельсах кое-что из нашего снаряжения. Мы шутили насчет того, что вот сейчас возьмет да и прикатит поезд, однако на этом участке да еще и в такой поздний час это представлялось весьма маловероятным. Мы уселись на свои рюкзаки и вытащили походные горелки, чтобы сделать себе горячее питье. Всего через несколько секунд до нас донесся сквозь ветер и дождь первый свисток пассажирского поезда. "Черт!" Мы поспешно скинули свои вещи с путей… прямо в огромную лужу. Решительно не рекомендую никому заниматься приготовлением пищи на железнодорожном полотне.
Наша группа продвигалась вперед, еще не ведая о разыгравшейся неподалеку трагедии. Один из членов другой группы, свалившись в ущелье, сломал руку, и теперь предпринимались попытки эвакуировать пострадавшего. Для улучшения связи Снежный Сноуден выехал на "лендровере" из Кинлохлевена в район учений, прихватив с собой связиста и мощную рацию.
Связист, капрал Крис Бретт-Айверсен, устроился на заднем сиденье и настраивал рацию, меж тем как Сноуден устанавливал антенну. В темноте они не заметили, что поставили машину рядом с высоковольтной линией. Когда Сноуден развернул антенну, влажный ночной воздух пробил электрический разряд в 20 тысяч вольт - разряд этот прошел по антенне в рацию. Фибергласовая оболочка антенны, за которую держался Сноуден, электричества не проводит, поэтому он не пострадал. А вот капрал Бретт-Айверсен скончался на месте.
Два дня спустя мы добрались до первого из объектов, однако из-за случившейся трагедии наш боевой дух оказался не на высоте, и учения стали казаться нам бессмысленно трудными. Пока мы устраивали наблюдательный пункт, резко похолодало, и наша мокрая одежда и снаряжение начали промерзать.
К утру несколько членов группы уже страдали от переохлаждения, поэтому наш командир принял решение подняться повыше, в горную хижину, где можно разжечь огонь.
Мы не ожидали, что наши инструкторы отнесутся к этому решению благосклонно, однако они понимали, в каких трудных условиях мы оказались, и решение это одобрили. Вызвали вертолет "си книг", который должен был доставить нас поближе к нашему следующему объекту.
Мы понимали, что особо расслабляться не стоит. Группа инструкторов вовсе не собиралась упрощать нам жизнь. Всего через несколько минут полета вертолет резко приземлился в соседней долине. Нас бесцеремонно выбросили из него, однако мы по крайней мере были теперь на тридцать километров ближе к нашему объекту. Когда последний из нас покидал вертолет, ему вручили конверт с письменными инструкциями, из которых следовало, что вертолет наш сбит ракетой противника. Выжили только мы (какая удача!), и теперь нам надлежало отступить к расположенному в восьмидесяти километрах отсюда (запланированному на случай критической ситуации) месту сбора. Там нас через неделю будет ожидать судно.
Усталые, мы взвалили рюкзаки на спины и потащились через горы. Погода понемногу улучшалась, и мы успешно уклонились от встреч с "противником".
После "гибели вертолета" я сформулировал жизненное правило, которого до сих пор стараюсь придерживаться: "Надейся на лучшее, но рассчитывай на худшее". Рассчитывать только на лучшее - это опасный жизненный принцип.
Неделю спустя судно сняло нас с пустынного берега у самой оконечности мыса Ардгур, и мы обрадовались: наконец-то побудем в тепле и сухости. Мы ожидали, что наши инструкторы похлопают нас по спинам, скажут, что мы отлично справились, и угостят чаем, однако радушного приема нам никто не оказал. Вскоре выяснилось, что учения наши вовсе не закончились.
Инструктор по горной и арктической подготовке
Снаряжение у нас отобрали, затем обыскали, раздев догола, и велели надеть новую форму. Моя оказалась мне сильно мала, к тому же все пуговицы на ней были оборваны. Неприкосновенный запас (хранившийся в маленьких жестянках) у нас отобрали, проверили на предмет контрабанды - денег или кредитных карточек, - после чего вернули.
Мы провели несколько часов, дрожа от холода, затем на палубе появился инструктор горных и арктических войск, старший сержант Брент Хашон.
- Добро пожаловать в упражнение "Синий", джентльмены. В ближайшее время мы достигнем острова Айлей. Вас отправят в тренировочную зону, где вы и останетесь до получения следующего приказа. Если будете жульничать, вас вышвырнут с курсов. Правила таковы.
Первое: сооружать укрытия не меньше чем в километре от любого леса, дороги или жилища.
Второе: не разговаривать ни с кем из местных жителей.
Третье: не покидать укрытий после наступления темноты.
Четвертое: не входить ни в какие здания.
Пятое: не убивать скот и домашних животных.
Удачи.
Когда мы добрались до Айлея, одного из Гебридских островов, славящегося своей ветреной, дрянной погодой, все мы уже окоченели, промокли и одурели от морской болезни. Все, что у нас имелось, - это одежда, в которой мы стояли на палубе, остальное отобрали. Нас разделили на группы по четыре человека, надели на головы мешки, чтобы мы ничего не видели, вывели на берег и затолкали в кузов грузовика. После часа езды нас выволокли из кузова и уложили ничком в холодную, мокрую грязь. Грузовик уехал. Я стянул с головы мешок, огляделся. Кругом одни вересковые пустоши. Ветрено, но дождь прекратился. И мы с тремя моими товарищами принялись за работу. До наступления темноты оставалось два часа. Первым делом следовало соорудить укрытие.
Следующие десять дней мы питались тем, что нам давала земля. Это была настоящая борьба за выживание - в противоположность "игре в выживание", которой обычно занимаешься на учениях. Сомневаюсь, что инструкторы и впрямь позволили бы нам умереть от холода, однако они дали нам пройти половину пути к подобной кончине. Попасть в госпиталь означало бы не выдержать испытания и быть отчисленным с курсов.
Мы построили маленькое, но крепкое убежище (или "схрон") из бревен, кусков рифленого железа и торфа. Костерок, горевший у входа, согревал нас - правда, дышать приходилось дымом. В ближнем заливчике мы ловили кумжу. Она была не крупнее карася, но все же вносила разнообразие в наш рацион, состоявший из травы и морских водорослей. С силками нам меньше везло, зато мы подбирали на ближних дорогах сбитых машинами зверьков.
Чтобы сохранить тепло на ночь, мы согревали в костре камни, а потом заворачивали их в мешковину и использовали в качестве грелок. Набив мешки травой, мы соорудили "одеяла". Все дневное время мы, смахивающие в непромокаемой "одежде" из пластиковых пакетов на пугала, посвящали сбору пищи и топлива.
На десятую ночь я проснулся от того, что на мои ноги, протянутые к самому выходу из "схрона", что-то упало. Полусонный, я гадал, что бы это могло быть.
Ба-бах! В голове у меня зазвенело, и я понял, что это шумовая граната.
Кто-то сдирал с нашего убежища крышу, я услышал мужские голоса, оравшие: "Бери их, гадов!"
Нас, ошеломленных и ничего не понимающих, выволокли наружу солдаты в вязаных шлемах - их было человек тридцать. Мы пытались бороться с ними, однако силы у нас были из-за недоедания не те, да и числом они нас превосходили, так что добились мы лишь того, что получили хорошую взбучку. Завязав нам глаза, нас побросали в ледяной пруд, а после под дулами автоматов повели к дороге и затолкали в кузов грузовика. Так мы на своей шкуре испытали "шок пленения".
Мы более или менее представляли себе, что нас ожидает: этап учебного курса, именуемый "поведение после пленения". Обучение такому поведению проходят все "рискующие оказаться в плену" военнослужащие Соединенного Королевства, в том числе служащие любых частей особого назначения, горные инструкторы и члены экипажей боевых самолетов. Научить человека выдерживать пытки невозможно, однако, ознакомившись с "интеллектуальными" играми, в которые с тобой будут играть на учебных допросах, ты по крайней мере начинаешь понимать, что тебя ожидает. Ты должен постараться не привлекать к себе особого внимания и продержаться достаточно долго, чтобы не поставить под угрозу жизнь своих товарищей, которым, возможно, удалось избежать плена.
Остаток ночи мы провели в ангаре аэропорта острова Айлей - стоя в так называемых "напряженных позах". Это означает, что ты несколько часов стоишь на коленях - или на ногах, но при этом неудобно скрючившись, так что у тебя сводит суставы и мышцы. Весьма эффективный способ изнурить пленника, не подвергая его настоящим пыткам. Как только мы пытались пошевелиться, получали пинок в поясницу. А поскольку человек совсем не шевелиться не может, пинков мы получили немало. Поначалу они были не очень болезненными, но удары наносились в одну и ту же точку, и в конце концов боль стала мучительной. Большинство из нас переносило это стоически, однако некоторые начали вскрикивать и стонать.
На дворе стоял декабрь, и было холодно. Поскольку моя тонкая хлопковая форма была мне мала, живот, лодыжки и предплечья мои оказались открытыми ледяному ветру. Если у нас от холода и изнеможения подкашивались ноги и мы падали на пол, нас на несколько минут затаскивали в теплую комнату и усаживали рядом с нагревателем, а когда мы переставали дрожать, отволакивали назад, на холод. Оказалось, что переходить из холода в тепло и обратно - куда хуже, чем все время оставаться на холоде.
В какой-то момент мне выдали пару носков и велели надеть их. Это было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой. Да оно ею и не оказалось. Пока я, с завязанными глазами, пытался онемелыми пальцами расшнуровать ботинки, носки у меня отобрали - все было лишь жестокой шуткой.
Поутру нас, не сняв с глаз повязок, погрузили в самолет, и следующий час мы, все так же в напряженных позах, провели в полете.
После приземления нас запихали в очередной грузовик, отвезли в какую-то старую, как нам показалось, каменную крепость и бросили в подземелье. Следующие тридцать часов нас опять-таки продержали в напряженных позах. Через каждые шесть часов нам выдавали по половине ломтя хлеба и по глотку воды. Несмотря на завязанные глаза, я ощутил, что день сменился ночью. После того как я всю ночь простоял с поднятыми вверх руками, у меня от вынужденной бессонницы и сенсорного голодания начались галлюцинации. Так нас готовили к допросам.
На следующий день повязки ненадолго сняли, и с нами поговорил врач. Он сказал, что телесного ущерба нам не причинят и что, если мы предпочтем сдаться, нашу просьбу удовлетворят. Испытание же закончится, лишь когда мы снова увидим этого же самого врача.
Нас отправили в центр временного содержания. Из расставленных вокруг динамиков лился белый шум (подобный тому, который издает ненастроенный телевизор), и мы, остававшиеся незрячими уже несколько дней, утратили всякое представление об окружающем. Мы не знали, где мы, с кем мы и какое сейчас время суток.
Как все это действует на человека, объяснить трудно. Кажется, что время еле ползет. Я пытался считать секунды, чтобы отметить час, однако больше ста секунд ни разу не насчитал. Мы не знали, сколько охранников находится рядом с нами - при нас они намеренно друг с другом не разговаривали. Мы знали только одно: стоит нам пошевелиться или издать какой-нибудь звук, мы тут же получим оплеуху или пинок.
На допросы нас отводили в залитую ярким светом комнату - там с нас срывали глазную повязку, что приводило к мгновенной утрате ориентации. Поначалу допрашивающие просто орали на нас на нескольких языках - русском, арабском, испанском, а один из них даже на валлийском. И хотя мы знали, что увечить нас не будут, они устраивали представление, круша мебель, а иногда и отвешивая нам пару оплеух.
Но физические мучения - ничто по сравнению с тем, что творилось в моей голове. По временам мне казалось, я вот-вот рехнусь. И я выработал специальную стратегию - раз за разом повторял себе: "Ладно, что бы ты ни захотел сделать, выжди пять минут и посмотри, не изменится ли твое желание". Я снова и снова выполнял этот свой "пятиминутный план", пока что-нибудь во мне не изменялось в отношении умственном либо физическом - похоже, этот трюк срабатывал. Теперь уже и не опишешь, как туго мне тогда пришлось.
В течение следующих двадцати часов нас подвергали череде допросов: то агрессивных, то дружелюбных, то просто скучных. Мы не имели права сообщать какую бы то ни было информацию, помимо своего имени, звания, номера и даты рождения. В ходе одного из допросов меня раздели догола и на глазах у группы женщин, производивших допрос, подвергли внутренние полости моего тела тщательному обыску.
После обыска меня вывели наружу и оставили стоять - с раздвинутыми ногами и растопыренными в стороны руками - у стены. Была холодная, морозная ночь, и я очень скоро замерз. Так я простоял девяносто минут, буквально леденея, и стал уже думать, что в учениях наших произошел некий сбой или кто-то что-то напутал. На самом деле за мной наблюдали с помощью скрытой камеры, и, когда я стал терять сознание, меня отвели в теплую комнату, выдали мне одеяло и чашку чая и оставили наедине с милой и приветливой женщиной. Она попыталась вызвать меня на откровенный разговор, обещая еще чаю и печенья в придачу, если только я расскажу, откуда я. Я это сделать отказался, и меня отвели назад, в зону временного содержания.
Один из моих товарищей по "схрону" на острове Айлей в конце концов сломался. Его отвели в камеру, сняли с глаз повязку. Потом туда же привели другого "заключенного", ему незнакомого, они остались наедине. "Заключенный" этот был на самом-то деле подсадной, однако товарищ мой этого не понял и разболтался. Он рассказал, кто мы, рассказал обо всем, чем мы занимались, даже о том, что в нашей группе есть офицер по имени Фил.
Меня отволокли в ту же камеру, сняли с глаз повязку, и я увидел моего друга и второго "заключенного". Я понял, что происходит, и велел другу помалкивать, но сказанного было уже не вернуть. Друг мой был ошарашен. Я еще успел, прежде чем меня утащили назад, пожать ему руку и сказать, чтобы он держался.
Следующий мой допрос продлился три с половиной часа, и все это время мне снова и снова задавали один и тот же вопрос.
- Ваш номер в полку?
- Н034354Т.
- Номер?
- Н034354Т.
Первые полчаса дались мне легко, я лишь дивился - какой в подобном допросе может быть смысл. Потом меня потянуло в сон, мне стало трудно сосредоточиться. Мой разум начал выкидывать странные фокусы. Я старался мысленно держать перед глазами мой номер и громко зачитывал его при каждом повторении вопроса. Я был словно бы диктором, считывающим информацию с телесуфлера. И хотя по большей части телесуфлер давал мне правильные ответы, время от времени на нем появлялось неуместное слово или цифра, и удержаться и не выпалить их было трудно. Как будто разладилась координация между моим мозгом и ртом.
- Номер?
- Н034354Т.
- Номер?
- Н034354Т.
- Номер?
- Мне кусочек шоколадного торта, пожалуйста.
Задав один и тот же вопрос больше тысячи раз, допрашивающие начали время от времени вставлять и другие:
- Номер?
- Н034354Т.
- Ваше подразделение?
И так раз за разом.
При том онемении, в каком пребывало мое сознание, не ответить было трудно. Теперь я понял, насколько легко довести заключенного до самооговора.