"Шум крови в ушах и свое дыхание.
Шорох, неустанный шепот листьев.
Стрекот кузнечиков; их было четыре в деревьях и на дворе;
Рыбы производили на поверхности воды легкий шум,
который походил на звук поцелуя.
Время от времени с тихим серебристым звуком падала капля.
Ломалась какая-то ветка; кто сломал ее?"(Письмо от 23 июля 1849 года.)
И над всем этим темная бездна неба с мириадами звезд.
"Тысячи миров, в изобилии разбросанных по самым отдаленным глубинам пространства, суть не что иное, как бесконечное распространение жизни, той жизни, которая находится везде, проникает всюду, заставляет целый мир растений и насекомых без цели и без надобности зарождаться в каждой капле воды". (Письмо к Полине Виардо от 16 (28) июля 1849 года.)
Созерцая ночную природу, он испытывал чувство восторга перед красотой неба и в то же время страх перед сверхъестественными силами, управляющими Вселенной. Сон его часто бывал беспокойным: в кошмарах в ужасном виде являлась Полина Виардо. Иногда ему снилось, что он – птица: "Я хочу высморкаться и нахожу посредине моего лица большой птичий клюв. <<…>> Я поднялся против ветра, испустив громкий победный крик, а затем ринулся вниз к морю, порывистыми движениями рассекая воздух, как это делают чайки. В эту минуту я был птицей, уверяю вас, и сейчас, когда я пишу вам, я помню эти ощущения птицы не хуже, чем вчерашний обед. <<…>> Вы станете смеяться надо мною и будете правы". (Письмо к Полине Виардо от 30 июля (11) августа 1849 года.)
Полина Виардо настолько занимала его мысли, что временами ему начинало казаться, что своим настойчивым присутствием в Куртавнеле он раздражает ее мужа: "Что с Виардо? – писал он Полине. – Быть может, ему неприятно, что я здесь живу?" Он даже осмеливался называть ее на "ты" по-немецки: "Любимая, Бог да будет с тобою и да благословит тебя!" (Письмо от 11 (23) июля 1849 года.) Время от времени он уезжал в Париж единственно для того, чтобы прочитать английские газеты, в которых речь шла о ней. Хотелось бы бывать там чаще, однако не было денег. В Куртавнеле он жил на средства Виардо и, конечно, чувствовал себя неловко. Впрочем, помощь друзьям в беде – обычное дело для русских. Кроме того, он был уверен, что со временем сможет возместить убытки хозяев полностью. "Кстати! Вы, может быть, удивитесь тому, что я мог съездить в Париж, ввиду состояния моего кошелька, – писал он Полине Виардо, – но дело в том, что г-жа Сичес, уезжая, оставила мне 30 франков, из которых 26 уже ушло. Впрочем, я живу здесь, как в волшебном замке; меня кормят, меня обстирывают; чего еще нужно одинокому человеку? Надеюсь, что этот денежный голод скоро прекратится и что в конце концов там скажут себе: однако! да на что же он существует?" (Письмо от 17 (29) июля 1849 года.)
Однако Варвара Петровна продолжала молчать. Тогда Тургенев попросил у Краевского аванс в 1000 рублей, взяв на себя обязательство писать для него новые произведения. Верный своему обещанию, он в начале 1850 года отправил в "Отечественные записки" "Дневник лишнего человека"; Некрасов получил для "Современника" комедию "Студент", известную как "Месяц в деревне". Но, увы, полученные деньги быстро разошлись. У него было столько долгов! Тургенев вновь обратился к Краевскому, получив от него в этот раз лишь двести рублей. Он был вне себя оттого, что просил, чтобы обеспечить жизнь, в то время как мать в России владела тысячами крепостных. Может быть, и в самом деле нет другого выхода, кроме возвращения на родину? Нет, нет и еще раз нет! "Россия, – писал он Полине Виардо, – эта мрачная громада, неподвижная и окутанная облаками, словно Эдипов Сфинкс, – подождет. Она меня проглотит позднее. Мне кажется, что я вижу ее неподвижный взгляд, остановившийся на мне с угрюмой пристальностью, подобающей каменным очам. Будь спокоен, сфинкс, я к тебе еще вернусь, и ты сможешь пожрать меня в свое удовольствие, если я не разгадаю твоей загадки. Оставь меня еще ненадолго в покое! Я возвращусь в твои степи". (Письмо от 4 (16) мая 1850 года.)
Такая крепкая, здоровая, Варвара Петровна неожиданно тяжело заболела. Она потребовала, чтобы сын вернулся домой и выслала ему 6000 рублей на уплату долгов и расходы в дороге.
Вдруг он понял свой моральный долг – нужно ехать. Прощаясь с Полиной Виардо, он был в отчаянии. Она же без особенного сожаления наблюдала за его отъездом. Конечно, она была признательна ему за любовь. Однако смотрела на него как на большого, капризного, мечтательного ребенка, который ни в чем не мог изменить течения ее жизни. Луи Виардо равно мало беспокоился, замечая легкие нарушения супружеской верности. Он искренне привязался к этому талантливому нахлебнику, который, вероятно, был любовником Полины. А она, одаренная драматическая актриса на сцене, ненавидела драмы в семье. Все должно быть просто, думала она, между людьми одной компании. В молчаливом согласии оба супруга избегали сцен. Приличия были соблюдены, следовательно, можно любить втроем.
Укладывая чемоданы, Тургенев писал Луи Виардо: "Я увожу с собой самые сердечные воспоминания о вас; я сумел оценить высоту и благородство вашего характера и, поверьте, буду снова чувствовать себя вполне счастливым только тогда, когда опять смогу вместе с вами бродить с ружьем в руках по милым равнинам Бри. <<…>> Родина имеет свои права; но не там ли настоящая родина, где мы нашли больше всего любви, где ум и сердце чувствуют себя лучше всего? Нет на земле места, которое я любил бы так, как Куртавнель. <<…>> Вы имеете во мне, дорогой Виардо, безгранично преданного друга". (Письмо от 12 (24) июня 1850 года.)
Поведение сыновей глубоко огорчало Варвару Петровну. Старший – Николай – ушел в отставку, увлекся простушкой, жил как попало; младший – Иван – проводил время за сочинением, путешествовал за границей, волочился за певичкой. Оба ускользнули от ее власти, в то время как она хотела бы держать в своих руках не только их самих, но и их жен, их детей. Одержимая властолюбием, Варвара Петровна приказала повесить у входа в усадьбу табличку с надписью "Они вернутся".
Тургенев и его брат нашли мать в Москве. Варвара Петровна, которая к тому времени поправилась, казалось, была счастлива видеть своих сыновей. Они воспользовались этим, чтобы испросить у нее для себя постоянный доход, который позволил бы им достойно жить. Она как будто поняла их озабоченность и подарила каждому по имению. Однако оформить дарственную не пожелала и, более того, спешно через управляющих продала весь урожай и запасы, которые хранились в деревенских ригах, так что ничего не осталось для будущей посевной. Братья отказались от подарка, который мать в любую минуту могла забрать у них. Возмущенный Тургенев кричал: "Да кого ты не мучаешь? Всех! Кто возле тебя свободно дышит? <<…>> Ты можешь понять, что мы не дети, что для нас твой поступок оскорбителен. Ты боишься нам дать что-нибудь, ты этим боишься утратить свою власть над нами. Мы были тебе всегда почтительными сыновьями, а у тебя в нас веры нет, да и ни в кого и ни во что в тебе веры нет. Ты только веришь в свою власть. А что она тебе дала? Право мучить всех". (В.Н. Житова. Из "Воспоминаний о семье Тургенева".) Задыхаясь от волнения и возмущения, Варвара Петровна стонала: "Да что я за злодейка такая!" – "Ты не злодейка, – ответил ей Тургенев, – я сам не знаю, ни что ты, ни что у тебя творится. <<…>> Да кто возле тебя счастлив? <<…>> Тебя все страшатся, а между тем тебя бы могли любить". Побелев от злости, Варвара Петровна изрекла глухо: "Нет у меня детей! Ступай!" И вышла из комнаты. На следующий день Иван попытался увидеть мать. Она отказалась принять его и, схватив его портрет, разбила об пол. Слуга хотел собрать осколки, однако она приказала не трогать их. Они будут лежать на полу четыре месяца.
Иван и Николай, изгнанные матерью, уехали в маленькое имение Тургенево, которое досталось им от отца. Разгневанная Варвара Петровна вернулась в Спасское. От сыновей ее отделяли всего 18 верст, однако она решила забыть об их существовании, заказала им не являться на порог дома и на письма их не отвечала. Время от времени Иван приходил в Спасское справиться о делах. Юная Варя (Житова) – незаконная дочь Варвары Петровны – вспоминала, как он появлялся в охотничьем костюме, высоких сапогах, с ружьем наперевес и патронташем на поясе, ягдташем через плечо, взволнованный, робкий, виноватый, уставший от долгой дороги. Она рассказывала ему в нескольких словах о настроении матери, и он уходил, опустив голову.
В это время у него был еще один повод для беспокойства – дочь Пелагея (теперь ее звали Полина, Полинетта). Уезжая за границу, Тургенев доверил ее Варваре Петровне, которая обращалась с ней грубо, как с прислугой. Мог ли он остаться равнодушным к этому восьмилетнему ребенку, который напоминал ему о грехе его молодости? Она была похожа на него как две капли воды. В деревне люди насмехались над ней, называя то "барышня", то "байстрючка". Расстроенный Тургенев призвал на помощь своего ангела-хранителя Полину Виардо, которая согласилась, не раздумывая, взять девочку в свою семью и воспитывать ее. "Относительно маленькой Полины, вы уже знаете, что я решил следовать вашим приказаниям и думаю лишь о средствах исполнить это быстро и хорошо. <<…>> Из Москвы и Петербурга я изо дня в день буду писать вам, что буду делать для нее. Это долг, который я исполняю, и я счастлив исполнить его, раз вы этим интересуетесь. Si Dios quiere она будет скоро в Париже". (Письмо от 28 августа 1850 года.) Несколько дней спустя он счел необходимым рассказать своей корреспондентке о происхождении ребенка: "Я расскажу вам в двух словах о моей истории с матерью девочки. Я был молод… Это было девять лет назад – я скучал в деревне и обратил внимание на довольно хорошенькую швею, нанятую моей матерью – я ей шепнул два слова – она пришла ко мне – я дал ей денег – а затем уехал – вот и все. <<…>> Впоследствии эта женщина жила, как могла, – остальное вы знаете. Все, что я могу сделать для нее – улучшить ее материальное положение – это мой долг, и я буду исполнять его, но даже увидеться с ней для меня было бы невозможно. Вы – ангел во всем, что говорите и думаете – но – повторяю: я могу только избавить ее от нужды. И я буду это делать. Что касается девочки, то надо, чтобы она совершенно забыла свою мать". (Письмо к Полине Виардо от 18 (30) сентября 1850 года.)
Обрадовавшись согласию Полины Виардо, Тургенев увез дочь в Петербург, а оттуда 23 октября 1850 года отправил ее с надежным сопровождающим в Париж. Эта русская крестьянская девочка, думал он, станет со временем француженкой. Сам в ближайшее время ехать во Францию не собирался. Он не мог думать о длительной поездке, ибо было слишком много дел в России. Тургенев уступил нуждавшемуся в средствах брату Николаю свою часть имения в селе Тургеневе. Он все еще надеялся, что в матери со временем проснутся лучшие чувства: она согласится помочь сыновьям, выделив им часть дохода от своих имений. Однако Варвара Петровна не собиралась уступать. Из-за обострившейся болезни (она страдала водянкой) ее перевезли в Москву, где она уже не вставала с постели. Чувствуя близкий конец, Варвара Петровна спрашивала себя – той ли дорогой она шла в жизни? И однажды вечером, терзаясь угрызениями совести, написала на листке бумаги по-французски: "Mes enfants! Pardonnez – moi – Et vous Seigneur, pardonnez – moi aussi, car l'orgueuil, ce péché". Николай застал мать живой. Она благословила его дрожащей рукой и позвала второго сына. Но Иван был в Петербурге. Когда он, получив, наконец, извещение, приехал в Москву, мать умерла.
К печали, вызванной смертью матери, примешивалось устойчивое чувство негодования против прошлого этого феодального, тщеславного, упрямого и жестокого создания. "Мать моя умерла, не оставив никаких распоряжений, – писал Тургенев Полине Виардо некоторое время спустя после похорон, – множество существ, зависящих от нее, остались, можно сказать, на улице; мы должны сделать то, что она должна была бы сделать. Ее последние дни были очень печальны. Избави Бог нас всех от подобной смерти! Она старалась только оглушить себя – накануне смерти, когда уже началось предсмертное хрипение, в соседней комнате, по ее распоряжению, оркестр играл польки. О мертвых – или хорошо, или ничего – поэтому не скажу вам больше ничего. Все же – так как я не могу не делиться с вами всем, что чувствую и что знаю, – прибавлю лишь еще одно слово: мать моя в последние свои минуты думала только о том, как бы – стыдно сказать – разорить нас – меня и брата, так что последнее письмо, написанное ею своему управляющему, содержало ясный и точный приказ продать все за бесценок, поджечь все, если бы это было нужно, чтобы ничего не -. Но делать нечего – надо все забыть – и я сделаю это от души теперь, когда вы, мой исповедник, знаете все. А между тем – я это чувствую – ей было бы так легко заставить нас любить ее и сожалеть о ней! Да, сохрани нас Боже от подобной смерти!" (Письмо от 24 ноября (6) декабря 1850 года.) В том же письме он радуется приезду Полинетты во Францию и хорошим новостям, которые сообщила Полина Виардо: "Я надеюсь, что эта большая перемена в жизни спасет ее. Пожалуйста, поцелуйте ее от меня. Теперь, когда я стал богаче, я не боюсь дойти до тысячи франков в год: пусть она учится играть на рояле. Вышлю вам денег дней через десять. Я очень счастлив, когда думаю, что вы нашли в ней сходство со мной и что это сходство доставило вам удовольствие. Набросайте карандашом и пришлите мне маленький ее портрет. Еще раз повторяю вам, что в конце концов я совершенно привяжусь к ней, если только буду знать, что вы ее любите…"
Некоторое время спустя, разбирая бумаги матери, Тургенев нашел что-то вроде личного дневника, написанного карандашом. "Какая женщина, мой друг, – писал он Полине Виардо. – Какая женщина! Я не сомкнул всю ночь глаз. Да простит ей Бог все… но какая жизнь… Право, я все еще не могу прийти в себя. Да, да, мы должны быть правдивы и добры, хотя бы для того, чтобы не умереть так, как она…" (Письмо от 8 (20) декабря 1850 года.)
Братья без особых осложнений разделили унаследованные земли. Тургенев получил Спасское. Он, наконец, стал богат благодаря матери, воспоминания о которой вызывали чувство негодования. Заделавшись помещиком, он позволил нескольким крестьянам откупиться, однако полного освобождения не провел. Он осуждал крепостное право и в то же время считал, что мужики, предоставленные самим себе, без земли, без средств к существованию будут менее защищены, чем под его снисходительным покровительством. Впрочем, эта мера, исключительная в то время, противоречила его характеру. Человек мечтательный, он боялся действовать. Всякое серьезное решение пугало его, как открывающаяся взору бездна.
Получив наследство, он жил теперь в Москве, в Петербурге, давал обеды, посещал салоны и радовался успехам своих первых рассказов. Его комедии имели равно успех у публики. Перед премьерой "Провинциалки" он очень волновался: "Когда поднимали занавес, я очень тихо произнес ваше имя, – писал он Полине Виардо, – и оно принесло мне счастье". В конце спектакля раздался гром аплодисментов. "Я был готов ко всему, но только не к такому успеху! – писал он ей же. – Вообразите себе, что меня вызывали с такими неистовыми криками, что я убежал совершенно потрясенный, словно тысячи чертей гнались за мной. <<…>> Я очень жалею, что удрал, так как могли подумать, что я притворяюсь". (Письмо от 17 (29) января 1851 года.)
Одновременно с театральными успехами Тургенев дорабатывает свои деревенские рассказы. Он мечтает издать их отдельной книгой под названием "Записки охотника". Однако позволит ли цензура, разрешившая когда-то публикацию разрозненных рассказов, издание их отдельной книгой, которая представит Россию в мрачном свете? Для того чтобы продвинуть дело, Тургенев обращается к некоему Кетчеру, переводчику Шекспира, закадычному другу Белинского, Станкевича и Герцена. Он мечтает посвятить книгу Полине Виардо. "Вы еще не ответили на мою просьбу относительно посвящения; надеюсь, что вы не захотите отказать мне в этом счастье, тем более что для публики будут стоять только три звездочки". (Письмо от 1 (13) ноября 1850 года.)
Весной 1851 года, вздыхая по Полине Виардо, он влюбился в красивую крепостную горничную своих братьев Тургеневых – Феоктисту Петровну Волкову, которую выкупил очень дорого, дал свободу и сделал своей любовницей. Эта продиктованная лишь физической необходимостью связь оставляла незанятым его ум, позволяла мечтать о другой, божественной, о той, кому он восторженно писал: "Я бесконечно целую вам ноги. Тысяча благодарностей за милые ноги". (Там же.)