Немногочисленные лолитофобские отзывы – в них довольно безапелляционно утверждалось, что "Лолита" не что иное, как "омерзительная высоколобая порнография", – были заглушены дружным хором со стороны подавляющего большинства рецензентов, воспринявших "Лолиту" как образец "в высшей степени живой, образной и прекрасной английской прозы". Писательская репутация Набокова выросла настолько, что уже в июне 1958-го рецензент из журнала "Нью рипаблик" с полным основанием утверждал: "Владимир Набоков – художник первого ряда, писатель, принадлежащий великой традиции. Он никогда не получит Пулитцеровскую или Нобелевскую премию, но тем не менее "Лолита" – вероятно, лучшее художественное произведение, вышедшее у нас <…> со времен фолкнеровского взрыва в тридцатых годах. Он, по всей вероятности, наиболее значительный из ныне живущих писателей нашей страны. Он, да поможет ему Бог, уже классик".
В Англии, однако, битва за "Лолиту" и не думала утихать. Выходу лондонского издания "Лолиты" предшествовала жаркая дискуссия в английской прессе. В поддержку "Лолиты" и ее издателей от имени видных английских литераторов и критиков было послано письмо в старейшую газету Британии "Таймс": "Мы встревожены предположением, что английское издание "Лолиты" Владимира Набокова может так и не состояться. Наши мнения по поводу достоинств этого произведения различны, однако мы считаем, что будет крайне прискорбно, если книга, представляющая значительный литературный интерес, благосклонно принятая критиками и получившая поддержку в солидных и уважаемых изданиях, подвергнется запрету в нашей стране".
Примечательно, что лондонского издателя скандального романа, Найджела Николсона, политические враги объявили "скрытым Гумбертом Гумбертом", а его родители, известные литераторы Гарольд Николсон и Виктория Сэквилл-Вест, забрасывали письмами, в которых умоляли не публиковать "непристойный" роман. Накануне выхода английского издания "Лолиты" имена Николсона и его компаньона, Уэйденфельда, "ежедневно мелькали в прессе, <…> их биографии изучались на предмет выискивания возможных аморальных фактов, явно свойственных сторонникам такой книги, как "Лолита". <…> Со смесью бесшабашности и страха Уэйденфельд с Николсоном устроили накануне выхода книги, во вторник 5 ноября, торжественный вечер в отеле "Ритц", куда было приглашено триста влиятельных доброжелателей. Издатели достаточно рисковали, назвав торжество вечером встречи с мистером и миссис Набоков; о книге не упоминалось. Устроители имели все основания опасаться, что назавтра их привлекут к суду". В разгар вечеринки до Николсона дозвонился клерк из министерства внутренних дел и сообщил о решении британского правительства не возбуждать против "Лолиты" и ее издателей судебного дела. Обрадованный Николсон вскочил на стол и возвестил благую весть гостям.
Таким образом, в Англии после выхода лондонского издания "Лолиты" тема борьбы против цензуры в какой-то мере потеряла свою остроту – чего не скажешь о многих других странах, причем не только тех, где в то время правили авторитарные режимы (Аргентина, Испания, ЮАР). Цензурным гонениям "аскетически строгое создание" Набокова подверглось и в таких демократических странах, как Австралия и Новая Зеландия.
В русском зарубежье роман Набокова вызвал самый живой отклик. Одним из первых на "Лолиту" откликнулся критик Марк Слоним: "Говорить о том, что "Лолита" – неприличный и даже "скабрезный" роман, могут только те, кто не понимает серьезного замысла произведения и его выдающихся литературных достоинств. <…> Никакой особой половой смелости в "Лолите" нет, и в этом отношении ее далеко опередили десятки американских и французских романов, не вызывающие протестов. <…> По существу, "Лолита" – не эротический роман в обычном смысле этого слова, а печальный рассказ о человеческих страстях и силе пошлости. Безумие Гумберта, не раз попадавшего в специальные учреждения для душевнобольных, не сводится к физическому влечению к тринадцатилетним "маленьким нимфам". Предмет его страсти не так уж важен: главное – это стремление человека вырваться из обыденного рассчитанного мира, страсть – как источник поэтического преображения действительности, общая природа творческого порыва и болезненного извращения. Ненормальность шахматиста Лужина и безумие Гумберта – явления одного и того же порядка. Вот почему в новом произведении Набокова так много печального и глубокого о темных корнях человека. Герои Набокова пытаются, каждый по своему, совершить прыжок в царство свободы, их привлекает "предел" возможного или дозволенного, и их деяния – прорыв из духоты и тесноты этого мира.
И именно эту духоту, фальшь и пошлость жизни Набоков описывает с большим блеском".
Ответом на эту вдумчивую рецензию стало возмущенное "письмо в редакцию" Ксении Деникиной, которая принялась распекать и автора "аморальной" книги, и благодушного рецензента: "…Нужно ли восхвалять описание "клинического случая", даже если "в рукописи нет ни одного неприличного выражения"? Ведь и без таких выражений само описание страсти сорокалетнего мужчины к девочке "не моложе девяти и не старше четырнадцати лет" – есть уже не только неприличие, но нечто гораздо худшее. В мире разврата и нездоровых страстей бывают "клинические случаи", так зачем их выносить в широкую печать? Такая книга общедоступна, ее могут купить и прочесть и дети, которых она отравит навсегда, подняв из бездны низкие страсти… Всякое культурное человеческое общество боролось и борется с подобной порнографией как с моральным наркотиком. А что даже г. Набоков сознает, что это именно порнография, доказывает его согласие отдать свое произведение издательству, специальность которого – эротика".
Эстафету в борьбе против набоковской "порнографии" на страницах "Нового русского слова" подхватил Георгий Александров. В статье, красноречиво озаглавленной "Грустные размышления", он сравнил "Лолиту" с "печальной памяти произведениями Анатолия Каменского, "Саниным" Арцыбашева и Вербицкой" и, признав талант и эрудицию Набокова, дал пугающий диагноз его детищу: "Книга Набокова в своих деталях и высказываниях конкурирует с известной книгой по половой психопатологии Крафт-Эбинга, учебником, написанным для врачей-психиатров. <…> 318 страниц книги Набокова, описывающих забавы и развлечения его героя, вполне достаточно для того, чтобы сделать нашими пациентами десятки психически неустойчивых и наследственно отягощенных людей".
Печально, но даже давняя поклонница Набокова и его хорошая знакомая, Зинаида Шаховская, не слишком ласково обошлась с "бедной американской девочкой"; в рецензии на французский перевод "Лолиты" она утверждала: "Набоков стоит большего, чем споры, вызванные вокруг этого, не самого лучшего его романа. Вырванный из-за скабрезности его сюжета из числа предыдущих книг и, может быть, и тех, которые за ней последуют, роман "Лолита" угрожает Набокову легкомысленным причислением его к эротическим авторам".
Набоковский роман не был по достоинству оценен и многими другими эмигрантскими литераторами, о чем свидетельствуют "непечатные отзывы" в их приватной переписке: "…только что закончил "Лолиту", и мое общее впечатление отрицательное: я бы не назвал это порнографией pur et simple, хотя это и противная вещь, но как в ней обнаруживается набоковская пошлость: это "Камера обскура" в энной степени!" (из письма Глеба Струве Владимиру Маркову от 27 июня 1956 года); "А вот что Вы думаете о "Лолите", если ее читали? Я прочел недавно, и самое удивительное в ней, по-моему, то, что при восклицаниях о любви на каждой странице в ней любовь "и не ночевала". Это совершенно сухая, мертвая книга, хотя и блестящая (даже чувственности нет, ничего: все выдумано)" (из письма Георгия Адамовича Владимиру Варшавскому от 6 декабря 1959 года); "Эта "Лолита" Сирина, разве настоящий русский писатель мог такую книгу написать! И совсем не потому, что она якобы "аморальная". Вовсе она не аморальная. Наоборот, автор "моралист"… что и понижает ее ценность. Большой русский писатель пишет без ненависти к людям, это не типично для русской литературы. Кроме того, русский писатель – религиозен (как поэт, иногда даже против воли. Даже Бунин по-своему религиозен). Прочтите в "Лолите" воспоминания героя о русском шофере, который отбил у него жену. Какая ненависть против всех нас!" (Ольга Можайская – Роману Гринбергу, письмо от 26 июля 1961 года).
В СССР, куда скандальная слава "Лолиты" докатилась уже в конце пятидесятых, роман был заклеймен как порнографический, как исчадие бездуховной культуры Запада. Отзывы в печати были немногочисленны, но забористы: "Лолита – героиня модной и разрекламированной повести. Маленькая двенадцатилетняя девочка. В повести ее называют нимфой. Прочтя первые страницы, читатель убеждается в том, что ребенок понадобился автору книги для того, чтобы надругаться над ним перед лицом всей Америки. Он растлевает свою героиню, а заодно и молодых читателей – американских юношей и девушек. Сцены растления он смакует с такими подробностями, какие покоробили бы даже профессионального содержателя дома свиданий. <…> Журнал "Ньюсуик" <…> напечатал пространное интервью с Набоковым, его портрет, сообщил кстати, с искренней радостью, что растлитель юношества, создатель известной садистской повести, является профессором Корнеллского университета и что студенты стоят в очередях за его книгой.
Где выкопали американские издатели такое могучее пополнение для литературы, где отыскали они Набокова? На эмигрантской помойке. Белогвардеец Набоков, до того как он стал наставником и духовным отцом американского студенчества, промышлял антисоветской стряпней, выступая в пресловутом "Голосе Америки"".
Даже будущая диссидентка Раиса Орлова в обзорной статье "Давайте разберемся! Что нам дорого в американской литературе" дала уничижительную оценку набоковскому творению: "Одной из наиболее ходовых и шумно рекламируемых книг в США (и не только в США) был роман русского эмигранта Набокова "Лолита". Но ведь нельзя же поверить, что блестящее по форме описание того, как двенадцатилетняя эротоманка изощренно соблазняет пожилого мужчину, действительно является сегодняшним днем американской словесности".
Разумеется, о публикации в СССР "садистской повести" не могло быть и речи. Это хорошо понимал и сам "белогвардеец" Набоков, тем не менее создавший русскую версию "Лолиты". "Вопрос же – для кого, собственно, "Лолита" переводится, относится к области метафизики и юмора. Мне трудно представить себе режим, либеральный или тоталитарный, в чопорной моей отчизне, при котором цензура пропустила бы "Лолиту". <…> Издавая "Лолиту" по-русски, я преследовал очень простую цель: хочу, чтобы моя лучшая английская книга – или скажем еще скромнее, одна из лучших моих английских книг – была правильно переведена на мой родной язык. Это – прихоть библиофила, не более" – так меланхолично рассуждал Набоков в "Постскриптуме" к русскому изданию "Лолиты" (N.Y.: Phaedra, 1967).
Экземпляры русской "Лолиты" довольно быстро просочились сквозь ржавеющий железный занавес и стали нелегально распространяться как среди представителей всемогущей советской номенклатуры, так и среди фрондерствующей интеллигенции Питера и Москвы. Более двадцати лет сохраняя сладкий привкус запретного плода, "Лолита" (как и другие книги писателя – главным образом довоенные романы, выпущенные издательством "Ардис") проникала на его "чопорную отчизну" нелегально. Благодаря ей Набоков сделался очень популярным в среде диссидентствующей столичной интеллигенции. Каноническая набоковская фотография (а бытование любого классика литературы немыслимо без утверждения канонического изображения, закрепляющего его образ) – ироничный наклон головы, лукавый прищур, откровенно декоративное пенсне – очень скоро вытеснила из интеллигентского иконостаса бородатого "старика Хэма", а романы Набокова вошли в "джентльменский список" просвещенной советской элиты.
Широкой читательской аудитории "Лолита" стала доступна лишь в перестроечную эпоху, когда с потоком "возвращенной" и "разрешенной" литературы книги Набокова хлынули на родину. Разумеется, и в эту благословенную эпоху гласности "Лолита", изданная миллионными тиражами, была неоднозначно воспринята читателями. В недавно вышедшей книге "ТамИздат" приводится весьма показательное письмо в редакцию "Литературной России", автор которого, обычный советский гражданин, "после получасового торга" приобрел у спекулянта некогда запретную "Лолиту", выпущенную "не шуточным 100-тысячным тиражом" издательством "Иностранная литература". "Романчик белоэмигранта Владимира Набокова" вызвал у гражданина приступ праведного гнева: "Роман о сорокалетнем двоеженце, совращающем свою 12-летнюю падчерицу, их половых отношениях, преступных оргиях и прочих прелюбодеяниях, – это фактически приговор по нескольким статьям Уголовного кодекса!!! Не знаю, жив ли господин Набоков, но если жив – нам немедленно надо обращаться в Интерпол с требованием задержать этого литературного садиста и извращенца".
По вполне понятным причинам ни Интерпол, ни КГБ, ни ЦРУ – никакая, даже самая могучая, разведка мира не могла бы задержать "литературного садиста и извращенца". За четырнадцать лет до появления этой забавной кляузы (она датируется 28 сентября 1991 года) создатель скандального романа отступил "в ту область ночи, откуда возвращенья нет", и, если там ему и его героям пришлось бы предстать перед грозным судом крылатых присяжных заседателей, я уверен, он был бы оправдан по всем статьям обвинения.
Высочайший уровень художественной трансформации пикантно-эротической фабулы, сам метод изложения вызывающе неприличной истории "неслыханного, безнравственного сожительства" сорокалетнего педофила и его двенадцатилетней падчерицы, – все это позволяет отмести от романа и по сей день раздающиеся обвинения в непристойности. И хотя некоторые "мускатно-сладкие эпизоды", по признанию самого писателя, "имеют отчетливо чувственный характер", это произведение не имеет ничего общего с той "порнографической дрянью", к которой ее приравнивали иные недоброжелатели. Даже при передаче довольно откровенных сцен автор счастливо избежал дотошной "анатомической дословности" и присущего порнографии "вульгарного описания сексуальной техники", подчинив эротические мотивы теме нравственного прозрения героя-индивидуалиста, мучительно изживающего наваждение "бесплодного и эгоистического порока".