Скончается царица Евдокия и все три дочери царя Ивана V. Маленькая принцесса Мекленбургская Анна Леопольдовна, которая с таким восторгом принимала участие в церемонии обручения своего троюродного брата, станет после смерти тетки Анны Иоанновны правительницей России при малолетнем сыне, а потом кончит жизнь в изгнании. Князь Дмитрий Михайлович Голицын, попытавшийся при восшествии Анны на престол ограничить самодержавие российских правителей и боровшийся с Бироном, будет в 1737 году заключен в Шлиссельбургскую крепость, где и умрет. Возвысится при Анне Остерман, чтобы в следующем царствовании быть приговоренным к казни и сосланным в Сибирь (его освободит Елизавета).
Всего трагичнее сложится судьба Долгоруких. Сначала их разошлют по имениям или губернаторами в отдаленные места, а затем отправят в Березов. В конце царствования Анны будет устроен суд над оставшимися в живых Долгорукими, и в ноябре 1739 года в Новгороде отрубят головы Ивану и Сергею Григорьевичам и князю Василию Лукичу, а князя Ивана Алексеевича колесуют. Младшие братья Ивана будут наказаны кнутом с "урезанием языка", а сестер разошлют по сибирским монастырям. Государыня-невеста будет жить в томском Рождественском монастыре, содержаться под строгим соблюдением и лишь изредка получать разрешение подняться на колокольню. Но обручальное кольцо нарочному из Петербурга наотрез откажется отдать. Императрица Елизавета освободит братьев, сестер и вдову князя Ивана - одну из самых замечательных русских женщин княгиню Наталию Борисовну Долгорукую, урожденную Шереметеву. Она оставит бесхитростные, полные прелести и печали записки. Княжна Екатерина сохранит свой нелегкий и надменный нрав, с трудом Елизавета выдаст ее замуж за графа Александра Брюса, незадолго до того овдовевшего. Накануне своей смерти она сожжет все свои платья, чтобы никто их не надел.
Владимир Тюрин
Верховники и бироновщина
В тот день - 19 января 1730 года - никто из собравшихся вершителей судеб Российской империи не рвался нарушить молчание. Головкин кашлял и ссылался, на отсутствие голоса, хитроумный Остерман исчез: он непрерывно находился при теле почившего накануне государя Петра II и явился на минуту - сказать, что, будучи иностранцем, считает себя не вправе принимать участие в совещании, на котором решается судьба российской короны, и прибавил, что подчинится мнению большинства. Молчание нарушил самый сильный и решительный из верховников, к тому же имевший свою программу реформы управления империей, - князь Дмитрий Голицын.
А всего их было восемь человек. Восемь сановников, подозревавших и боявшихся друг друга, вознесшихся не только над массой столичного и провинциального дворянства, но не хотевших делиться властью даже со своими вчерашними коллегами - "птенцами гнезда Петрова". Восемь человек, желавших самостоятельности и смертельно её боявшихся…
Граф Гаврил Иванович Головкин, барон Андреи Иванович Остерман, князь Дмитрий Михайлович Голицын, князья Долгорукие, Алексей Григорьевич, Василий Лукич и Михаил Владимирович, - члены Верховного тайного совета, учрежденного еще в 1726 году при Екатерине I, и два фельдмаршала, которых верховники пригласили участвовать в своих совещаниях, - Михаил Михайлович, Голицын и Василий Владимирович Долгорукий.
Князь Дмитрий Голицын, этот сподвижник Петра Великого, остается малоизвестным и неинтересным для широкой публики по сравнению с карьеристами, авантюристами и "случайными" людьми XVIII века - меншиковыми, ягужинскими, остеманами, биронома, минихами. Может быть, потому, что князь Голицин опровергал своим существованием миф о русском боярине, с легкой руки А. Н. Толстого утвердившийся в нашем сознании, боярине, не способном к мысли и действию без иноземцев и царевой дубинки? Или потому, что существование князя Голицина свидетельствовало, к чему Россия могла бы прийти, если бы западные идолы и достижения усваивались русским обществом постепенно и последовательно, эволюционно, говоря языком современности, а не путем резкой, жестокой и крутой ломки жизненных основ в петровском революционном стиле с последующим узко и односторонне понятым восприятием благ западной цивилизации преемниками преобразователя?
"Князь Дмитрий Михайлович Голицын, - писал русский историк Д. А. Корсаков, - двуликий Янус, стоящий на рубеже двух эпох нашей цивилизации - московской и европейской". Когда начались реформы Петра, Дмитрий Михайлович был уже зрелым человеком: он родился в 1665 году и женился в 1695 году на княжне Анне Яковлевне Одоевской. В 1697 он в числе царских стольников был отправлен Петром в Италию для учебы. В 1701 году, будучи капитаном гвардии, стал чрезвычайным послом в Константинополе, где вел переговоры о свободном плавании русских судов по Черному морю. С 1708 по 1721 год губернатор в Киеве. Это было критическое для Украины время, время Северной войны и измены Мазепы. Князь Дмитрий сохранял прекрасные отношения с новым гетманом Скоропадским и малороссийским старшиной, а также с просвещенными монахами Киевской духовной академии.
Студенты академии переводили для губернатора политические и исторические сочинения, легшие в основу библиотеки князя, которую тот собрал в своей подмосковной усадьбе в селе Архангельском. Эта библиотека (более шести тысяч томов), помимо русских летописей, хронографов и синопсисов, содержала сочинения Макиавелли, Гроция, Локка и Пуфендорфа. Затем Голицин стал сенатором и президентом Камер-коллегии, а при Екатерине I - членом Верховного тайного совета.
Князь Дмитрий и по своему происхождению, и по своим убеждениям был аристократом. Потомок Гедимина в четырнадцатом колене, он гордился своими предками и родственниками, особенно двумя Василиями Васильевичами. Один из них был деятель Смутного времени, названный Карамзиным "знаменитым изменником", "старым изменником" и "знатнейшим крамольником" за его переход на сторону Лжедмитрия I, участие в убийстве Годуновых, в интригах против царя Василия Шуйского. Но князь Василий искупил свои слабости отказом от российской короны, которую ему предлагал патриарх Гермоген, чтобы не увеличивать "смуту и нестроение", мужественным поведением на переговорах с польским королем Сигизмундом под Смоленском и стойкостью в польской темнице, куда он был заключен вместе с митрополитом Филаретом (Федором Романовым) за отказ принять, на русский престол польского короля. Филарет вернулся в Москву к сыну, царю Михаилу, а Василий Васильевич так и умер в неволе.
Другим был двоюродный брат Дмитрия - фаворит царя Федора Алексеевича и любовник царевны Софии, сторонник преобразований в европейском духе, намерения которого во многом предвосхитили Петровские реформы.
Дмитрий Михайлович был убежден, что аристократический строй есть наивысшее благо для России, он не одобрял скороспелые нововведения и торопливость в заимствовании заморских обычаев. "К чему нам нововведения, - говорил он, - разве мы не можем жить так, как живали, наши отцы, без того, чтобы иностранцы являлись к нам и предписывали нам новые законы!" Больше всего Голицына возмущало стремление царя и выскочек вокруг него переменить нравы и благочестивые обычаи старины. В своем обиходе гордый, надменный, суховатый князь хранил эти обычаи. Так, его младшие братья - фельдмаршал Михаил Михайлович и другой, тоже Михаил Михайлович, сенатор и президент Юстиц-коллегии, - не смели садиться в его присутствии иначе, как по его разрешению, а вся многочисленная родня целовала ему "руку.
Идеалом князя Дмитрия была шведская система государственного управления, ограничивающая самовластие государя четырехпалатным парламентом (духовенство, дворяне, горожане, крестьяне) и сенатом, действовавшим во время парламентских каникул. Правда, Голицын собирался ввести лишь одну палату - верховных сановников, но тем не менее его план ограничивал самодержавие.
Итак, нарушив молчание, князь Голицын высказал свое мнение: мужская линия династии со смертью Петра II угасла; завещание Екатерины I ("девки, вытащенной из грязи", - так прямо и выразился), передающее престол ее дочерям и их потомству ("ублюдкам", - добавил князь), не имеет силы. Остаются дочери царя Ивана, брата Петра I, из коих старшая, Екатерина, герцогиня Мекленбургская, не подходит, поскольку супруг ее - злой и опасный глупец, а младшую, Прасковью Ивановну, Голицын даже не упомянул - она была замужем за одним из "своих", Дмитриевым-Мамоновым, и, естественно, князь Дмитрий Михайлович и мысли не мог допустить, чтобы тот возвысился и стал новым Меншиковым! Он повел речь о средней дочери, Анне, - вдовствующей герцогине Курляндской, живущей в Митаве на русские субсидии и постоянно заискивающей расположения вельмож при приездах в Петербург и Москву.
Попытался было вставить слово умный и ловкий князь Василий Лукич Долгорукий, когда Голицын сказал, что завещание Петра II подложно и во внимание быть принято не может. Василий Лукич хотел его перебить, но Голицын твердо сказал: "Вполне подложное". Его поддержал самый совестливый, хотя и недалекий, из Долгоруких - фельдмаршал Василий Владимирович. Завещание действительно существовало и действительно было подложным. Его составили Долгорукие - Василий Лукич и Алексей Григорьевич сочиняли, Сергей Григорьевич писал, а Иван Алексеевич, большой искусник, подделывал подпись Петра II. Завещание передавало престол "государыне-невесте" - восемнадцатилетней Екатерине, дочери князя Алексея Григорьевича, сестре князя Ивана Алексеевича и невесте (насильно навязанной и нелюбимой) мальчика-императора, умершего за несколько часов до описываемого разговора.
Много терял клан Долгоруких с неожиданной смертью Петра II. Подумать только! Княжна Долгорукая - невеста государя, ее отец и брат - царские фавориты, первые люди в империи. Долгорукие были в большинстве в Верховном тайном совете. Но… не отличалось талантами это поколение семьи, предки которой восходили к Рюрику! Грубый и невежественный Алексей Григорьевич, легкомысленный и развращенный Иван Алексеевич, хитрый и двуличный Василий Лукич - все они были заняты личным обогащением, карьерой, интригами, не думая ни о благе государства, ни о величии России, ни о ее интересах.
Когда все стали изъявлять свое согласие на избрание Анны, Голицын снова вмешался: "Воля ваша, кого изволите, только надобно нам себе полегчить". "Как себе полегчить?" - спросил кто-то. "Так полегчить, чтобы воли себе прибавить", - ответил князь Дмитрий. Осторожный Василий Лукич усомнился: "Хоть и зачнем, да не удержим этого", на что Голицын возразил: "Право, удержим" и добавил: "Будет воля ваша только надобно, написав, послать к ее величеству пункты".
Часов в девять утра верховники вышли, в залу, где уже собрались Сенат, Синод и генералитет. Канцлер Головкин, объявил о решении призвать на престол Анну. Все согласились и стали расходиться. Голицын спохватился, и сановников - Дмитриева-Мамонова, Ягужинского, Измайлова и нескольких других - вернули. Сели составлять "пункты". Остерман потерял дар речи и не мог связать двух фраз. За дело взялся Василий Лукич и набросал "кондиции". Согласно "кондициям", будущая императрица обещала заботиться о поддержании и распространении православной веры, не вступать в супружество и не назначать наследника, а главное - "ныне уже учрежденный Верховный тайный совет в восьми персонах всегда содержать и без оного согласия 1) ни с кем войны не всчинять; 2) миру не заключать; 3) верных наших подданных никакими податьми не отягощать; 4) в знатные чины, как в стацкие, так и в военные сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, а гвардии и прочим войскам быть под ведением Верховного тайного совета; 5) у шляхетства живота, имения и чести без суда не отнимать; 6) вотчины и деревни не жаловать; 7) в придворные чины как русских, так и иноземцев не производить; 8) государственные доходы в расход не употреблять и всех своих верных подданных в неотменной своей милости содержать; а буде чего по сему обещанию не исполню, то лишена буду короны российской".
А теперь отвлечемся на минуту и взглянем на "кондиции" с сегодняшнего нашего опыта и знания. Ведь намерения этих восьми весьма могущественных вельмож могли иметь очень далеко идущие последствия для истории России. В перспективе - распорядись судьба в их пользу - создание такого совета значило и введение в России конституционного правления и вело бы в будущем к радикальному изменению не только политического, но и экономического бытия страны. Существеннейший миг в истории России! Но виден он из будущего, тогда же очень немногие прозревали его.
А между тем в Митаву с "кондициями" были направлены послы - князь Василий Лукич, сенатор Михаил Голицын, младший брат Дмитрия Михайловича, и генерал Леонтьев; двое последних даже не знали содержание послания.
Москва тем временем начала бурлить. В январе 1730 года по случаю предстоящего бракосочетания Петра II с княжной Долгорукой в столицу съехались все высшие сановники и знать, масса дворянства - гвардейского, армейского, флотского, отставного. Ползли слухи об условиях верховников, подогреваемые недовольными - сподвижниками Петра, иностранцами на русской службе, родственниками будущей императрицы - Салтыковыми, Трубецкими, Головкиными. Один из этих недовольных - Ягужинский - даже тайно отправил своего конфиданта Петра Спиридоновича Сумарокова (родственника драматурга) с письмом в Митаву, к Анне, в котором уговаривал герцогиню "не всему верить, что станут представлять князь Василий Долгорукий и которые с ним посланы, до того времени, пока сама изволит прибыть в Москву". В оппозиции верховникам находился и первый иерарх, тоже сподвижник Петра - Феофан Прокопович. Но главное - волновалось собравшееся в Москве дворянство; одни боялись правления олигархии и неизбежных при этом смут, другие, хотя и были готовы переменить форму правления, хотели участвовать в высших органах власти наряду с верховниками. Возглавили волновавшееся в те дни в Москве дворянство три человека - яркие личности "опасного и суетного времени", как называли русские люди первую половину XVIII века.
Граф Федор Андреевич Матвеев, богатый наследник, внук Артамона Матвеева, друга царя Алексея и воспитателя матери Петра Великого, получивший прекрасное образование, первый русский, вызвавший недруга на дуэль. Это было в 1729 году, когда он поссорился на обеде с испанским посланником герцогом де Лириа. Хотя дуэль и не состоялась (испанец пожаловался канцлеру, Верховный тайный совет посадил Матвеева под арест и заставил извиниться перед герцогом), сама ее возможность была новшеством для российского дворянства. А ведь всего за семь лет до этого вельможи, князья Иван Федорович Ромодановский и Григорий Федорович Долгорукий решали свои споры в кулачном бою!
Вторым был князь Антиох Дмитриевич Кантемир, младший сын молдавского господаря, связавшего свою судьбу с Россией, его принявшей после неудачного выступления против Турции, будущий дипломат и один из первых российских писателей, а в то время скромный поручик гвардии.
И самый старший из них - Татищев Василий Никитич, в прошлом - храбрый офицер, а в будущем - начальник Уральских горных заводов, правитель Оренбургского края и автор "Истории России".
Все трое, помимо того, что имели личные причины не любить Голицына и Долгоруких, были убеждены в необходимости самодержавия для России, стройности, порядка, единства и силы в государственном управлении и ни о каком совете, ограничивающем самодержавие, и слушать не желали.
Второго февраля генерал Леонтьев вернулся из Митавы. Он привез согласие Анны на условия верховников и закованного в кандалы Сумарокова, посланца Ягужинского. Последний был немедленно арестован, и только заступничество его тестя, канцлера Головкина, спасло петровского генерал-прокурора и соперника Меншикова от смертной казни. В начале же февраля верховники получили записку, составленную Татищевым, а также другие письма, подписанные сановниками, придворными и военными. Все эти записки сводились к ограничению власти Верховного тайного совета и расширению прав дворянства, которое явно не желало олигархического правления.
А тем временем Анна приближалась к столице. Она ехала через Ригу, Новгород, Тверь, везде ее встречали колокольным звоном и оказывали подобающие ее сану почести: Но везде она была под строгим надзором Василия Лукича. Лишь в Чашниках, под Москвой, Анну 10 февраля встретили архиереи и сенаторы, которых строго пересчитал караульный офицер, в то время как князь Василий зорко их оглядывал с головы до ног и следил, чтобы они не оставались наедине с будущей императрицей. В тот же день Анна остановилась в селе Всесвятском, all февраля состоялись похороны Петра II.
15 февраля Анна торжественно въехала в Москву, сопровождаемая верховниками и знатью. На всем пути - от Всесвятского до Тверской, до часовни Иверской Божьей Матери - были расставлены армейские полки, а от Иверской до Кремля стояли полки гвардейские. 20 февраля состоялась церемония присяги, но ситуация не прояснилась: в тексте присяги "кондиции" не фигурировали, Анна же оставалась под строжайшим надзором верховников. Василий Лукич поселился в комнатах, смежных с апартаментами императрицы, и никто без его ведома не мог быть к ней допущен.
И тут выступил наконец Остерман. Он не выходил из дому, обложился лекарствами и распускал слухи о критическом состоянии своего здоровья. И писал, писал… Писал царице, убеждая ее действовать решительно, писал недовольным верховниками Черкасскому, Барятинскому, Салтыковым, Апраксиным, Трубецким. Кантемир и Матвеев тайно собирали подписи среди гвардейских офицеров под петицией об уничтожении Верховного тайного совета и восстановлении Сената в том виде, в каком он существовал при Петре I.
Развязка наступила 25 февраля. Утром царице была подана петиция, прочитанная Татищевым. В ней Анну собравшиеся во дворце дворяне просили пересмотреть условия верховников и установить форму правления при участии выборных от шляхетства. Когда верховники попытались возражать, гвардейские офицеры бросились на колени: "Не хотим, чтобы государыне предписывали законы; она должна быть такою же самодержицею, как были все прежние государи". Анна увела верховников обедать, а сановники и шляхетство собрались в зале и приняли петицию о восстановлении самодержавия.
Когда царица с верховниками вернулась и Кантемир зачитал эту петицию, Анна сделала удивленный вид: "Как, разве пункты, которые были подписаны в Митаве, были составлены не по желанию целого народа? Так значит, ты меня, князь Василий Лукич, обманул!" и разорвала принесенные ей "кондиции".
Вот он, выбор пути в этот исторический момент! Конституционное правление в России откладывается на сотни лет. Несчастная страна!
Странное явление приключилось в тот вечер в Москве: красный цвет северного сияния покрыл горизонт. Уходя из дворца, печально пророчествовал Дмитрий Михайлович Голицын: "Трапеза была уготована, но приглашенные оказались, недостойными; знаю, что я буду жертвою неудачи этого дела. Так и быть: пострадаю за отечество; мне уж немного остается, и которые заставляют меня плакать, будут плакать долее моего". И тем же вечером поскакал в Митаву курьер вызывать в Москву на погибель России фаворита царицы Эрнста Иоганна Бирона.