В этой увлекательной книге история знаменитой операции советской контрразведки "Монастырь" рассказана через призму биографий её участников. Главный герой книги - потомок основателя казачьего Кубанского войска и он же московский плейбой 1930-х годов, его жена, тоже агент НКВД, будущий известный кинорежиссёр, Среди других персонажей советский "диверсант № 1", бывший главным руководителем операции "Монастырь", его сотрудники, один из которых после войны стал знаменитым сценаристом, а другой руководил московским союзом писателей, знаменитый поэт, ставший главой монархической организации "Престол" в Москве 1941 года, его супруга, приближённая последней русской императрицы и подруга Распутина. И многие, многие другие.
Содержание:
Пролог 1
Часть первая. Персонажи 2
Часть вторая. Герои 17
Часть третья. Судьбы 34
Эпилог 40
Сергей Борисович Смирнов
Роман с разведкой. Интернет-расследование
Сергею Скворцову, моему деду, ржеветянину, в 1942 году пропавшему без вести на ржевском направлении, посвящаю!
Пролог
Снежинки таяли на лице, но покойно ждали тепла на пальто. Тенью прошла мысль: "на лице это пока, ненадолго". Он стоял куда привели, возле стены какого-то сарая. Когда подводили, заметил на ней свежие следы вырванных щеп. Не его первого расстреливали здесь. Перед ним, в шагах двадцати, кучкой теснились солдаты. Они приплясывали, стучали сапогами о сапоги и с надеждой поглядывали на его валенки. Каждый надеялся, что они достанутся ему. Им хотелось побыстрее вскинуть винтовку к плечу, покончить с этим русским и уйти в тесное тепло караулки. Измучившая их зима с её варварскими морозами все длилась и длилась. То один, то другой солдат бросал взгляд на стоявших в стороне офицеров, неизвестно чего ждавших в густеющих сумерках. Солдаты молчали, а офицеры иногда тихо бросали друг другу короткие реплики. Демьянов видел все это периферией зрения, но смотрел он выше, туда, где наливавшееся синевой небо упиралось в уцелевшие крыши и остовы домов Гжатска. Это было последнее, что ему было суждено видеть. Но что об этом думать - он уже переступил черту. Рубеж, от которого нет возврата. За этим рубежом, слава Богу, бессмысленно вымаливать жизнь у этих людей, пришедших сюда, чтобы убить его. Нужно было просто дождаться, и он терпеливо ждал. В отличие от солдат, ему, наверное, было тепло в его валенках, зимнем пальто и шапке с опущенными ушами. Только он не чувствовал ни тепла, ни холода, а они мерзли. На мгновение эта злорадная мысль если не утешила, то отвлекла его.
Наконец, один из офицеров, козырнув остальным, заскрипел сапогами по снегу в его сторону. Солдаты стали торопливо строиться в шеренгу, но он, как будто и не заметив этого, направился к Александру. Демьянов досадливо подумал: "Ну что еще". Это был обер-лейтенант, один из тех, кто его допрашивал. Обер-лейтенант остановился в трех шагах от Александра, будто опасаясь безоружного у стены. Громко, как зачитывая приговор, офицер спросил, медленно расставляя русские слова:
- Что вы еще хотите сообщить германскому командованию?
Демьянов, все также глядя поверх, понял, что придется еще с минуту длить опостылевшую игру. Последняя, как он надеялся, реплика далась с трудом, язык не хотел его слушаться:
- Все, что я мог, я уже рассказал. Больше мне добавить нечего.
Помолчали. Было слышно, как мнётся снег под сапогами солдат. Обер-лейтенант вдруг улыбнулся и, уже вполголоса, сказал - теперь по-немецки:
- Идемте, Демьянов. Господин полковник ждёт вас.
Взмахом руки он отпустил солдат, которые, недоуменно переглянувшись, почти бегом устремились в караулку. Последний, по виду самый старший, на ходу оглянулся и с сожалением посмотрел на валенки Александра.
Когда Демьянов в сопровождении обер-лейтенанта вошёл в уже знакомую по допросам комнату, из-за стола навстречу ему поднялся оберет. На его бесконечные вопросы, повторяемые вновь и вновь, он отвечал, лишённый сна, двое суток. Потом ему предложили в последний раз подумать о правдивости его показаний в соседней комнате, где он, рухнув на кровать, тут же уснул, измученный допросами. И откуда его увели к тому самому сараю. Полковник пожал ему руку и жестом радушного хозяина пригласил к хорошо сервированному столу. Видимо, все необходимое для комфортной жизни он возил с собой. Хрусталь, серебро, икра и балык. Его русский был почти безупречен:
- Ну что, Александр Николаевич, закусим с морозца? А как вы насчёт коньячка? У меня отменный, французский. Выпьем за успех нашей совместной работы. Вы держались молодцом. И должны понять нас - только угроза смерти служит настоящей проверкой для человека, собравшегося играть в такую рискованную игру. Кстати, вам большой привет от генерала Улагая. Он чтит память вашего батюшки, хорошо помнит ваших родителей, родственников отца, да и вас самого припомнил.
Демьянову удалось сделать вид, что он благодарно улыбается. И вдруг подумал: "А карты не врали".
Операция "Монастырь" успешно началась.
Эта книга - расследование, доставившее автору интеллектуальное наслаждение и заставившее его искренне сопереживать героям само собой образовавшейся истории. Плод восторга, вызванного необъятными возможностями Интернета. Работу, на которую еще десять - пятнадцать лет назад надо было бы затратить годы копания в библиотеках, я проделал за несколько месяцев, не отрываясь от своего ноутбука. Большинство архивных материалов, относящихся к этой истории, по-прежнему доступны только избранным, но зато практически все, появившееся в печати, можно найти в Сети. История операции "Монастырь", а речь пойдет именно о ней, привлекла меня не фабулой, а людьми, ее разыгравшими. Процесс осложнялся тем, что по фактам нам уже известным, нельзя полностью восстановить биографии большинства не только второстепенных, но даже некоторых главных героев. Однако даже если представить, что будет обнаружена и предана гласности вся возможная информация о них, лежащая сегодня в хранилищах документов или таящаяся в ненапечатанных еще мемуарах, разве это даст нам, живущим сегодня, право уверенно судить о мотивах поступков, чувствах и переживаниях этих людей? Ведь и те из них, кто писал сам о себе, не более чем интерпретаторы собственных, уже прожитых судеб. Причем, самые необъективные. Любая книга, даже самая документальная, полна фантазий.
История операции "Монастырь" замечательна еще и тем, что ее предали гласности только в середине 90-х годов XX века, и она не имеет советской литературной и художественной традиции, ее современный, дробящийся образ - продукт нашего времени. Выйдя на свет, она сразу получила жизнь и развитие в только что опутавшей Россию Всемирной Паутине. О моих персонажах писали учёные и публицисты, историки и литературоведы, либералы и почвенники, коммунисты и антикоммунисты, ветераны КГБ и их разоблачители, люди высокообразованные и почти полуграмотные, талантливые и бездарные. Все эти писания стали казаться мне осколками никогда не бывшего целым зеркала, и эти осколки, при всей разности их величины и ценности, отражали какую-то часть или грань исторической правды. Или, по крайней мере, правды о самих авторах и о нас, живущих в России XXI века. Все, что нашёл в Интернете (научные публикации, газетные статьи, беллетристика, документы, фильмы об операции "Монастырь", снятые для телевидения, содержание сайтов, комментарии и обсуждения) я просеял через сито биографий героев этой книги. Оставшиеся в результате крупинки более или менее достоверных фактов и дали материалы для той мозаики, для того калейдоскопа, из которых она сложилась. Вот почему я выражаю благодарность всем моим нечаянным соавторам. То, что я их здесь не перечисляю, а также, как правило, не называю по именам в тексте, извиняет меня только по одной причине - это все-таки не исторический труд. А, по большому счету, все они тоже персонажи книги, пусть и анонимные. Как, впрочем, и я сам. Тем не менее я считаю необходимым дать прямо в тексте ссылки на использованные мной источники, чтобы любой читатель, обратившись к Интернету, мог составить свое представление как о моей добросовестности, так об их качестве.
Когда я не получал ответы на свои вопросы в Интернете, понимал, что их ему бессмысленно задавать в силу закрытости информации или невозможности так сформулировать вопрос, чтобы получить адекватный ответ, я разрешал себе немного фантазии, прибегал к своим знаниям о той эпохе, собственным представлениям о ней. Чтобы меня не обвинили в подтасовке исторических фактов, а я старательно старался им следовать, я в таких случаях откровенно использовал приемы беллетристики.
Несостоявшийся герой
Здесь, в "Альпийской крепости", жила тишина. Германия, корчилась в агонии, а здесь стояла весенняя горная прозрачная неподвижная тишина. Они прятали в заброшенных шахтах оружие и боеприпасы, минировали дороги и горные тропы, заставляли крестьян строить блиндажи и рыть окопы, но сами не верили в то, что все это им пригодится. Ими двигал, долг, инерция войны, страх перед возмездием, но только не вера. Вера умерла. Для кого с Гитлером, а для более умных - куда раньше. Высокие начальники меняли паспорта и биографии, готовились к бегству с чемоданами фальшивых, но надежных фунтов. Те, кто бежать не рассчитывал, постепенно привыкали к предстоящей неизбежности плена. И уже почти с радостью принимали мысль, что это будет не русский, а американский или английский плен.
С внешним миром, с умирающим рейхом их теперь связывало только радио. Так они узнали о падении Берлина, о том, что западный и восточный фронты сомкнулись. Их вожди ещё переговаривались с Дёницем, пытались о чем-то торговаться с американцами, но Скорцени понимал, что для них всё кончено. Он хорошо потрудился для того, чтобы у него было благополучное послевоенное будущее. И еще неизвестно, за кем оно - за этими неудачниками или за ним. Предстояла новая рискованная игра, ставкой в которой была его жизнь и свобода, но разве он не привык к таким играм, разве они не стали его стихией, его способом жить? А пока у него было несколько дней, чтобы подготовиться к новой жизни. 8 мая Германия капитулировала. С небольшой группой офицеров и солдат Отто Скорцени укрылся в горах и стал ждать развязки. Было время подумать.
За его спиной были террор и диверсии, казни немецких солдат и убийства мирных жителей. Я уверен, он не раскаивался. Это он доказал всей своим дальнейшим довольно длинным и благополучным существованием на планете Земля. Об этом он сам неоднократно говорил и писал. Можно не сомневаться, что он думал о другом: почему? Почему мы проиграли? Что предстоит сделать, чтобы не повторить ошибок в будущем? Он считал себя героем и мог назвать множество других немецких героев этой войны, павших и живых. Но они проиграли. Несмотря на все жертвы и подвиги. Он вспоминал своих солдат, чьи планеры разбились при освобождении Муссолини. Защитников Будапешта. Героев Арденн. Полковника Шернхорста, чьи люди прошли многомесячный страшный путь через всю Белоруссию и Литву по большевистским тылам в надежде выйти к своим. Они не сдались, они сражались до конца. Скорцени вспомнил их последнюю радиограмму, когда надежды уже не было: "Мы больше ничего не просим… только говорить с вами… только слышать вас". Он сам хотел полететь к Шернхорсту и лично возглавить операцию по спасению его группы, но фюрер запретил. Фюрер верил в него, знал ему цену. Где-то сейчас Шернхорст и его люди? Пали в бою? Всё ещё сражаются? Томятся в страшном большевистском плену? Чтобы ни было, они - истинные герои и память о них послужит возрождению Великой Германии. По крайней мере, он, Отто Скорцени, легенда СС, сделает все от него зависящее, чтобы эта память жила.
А судилище, которое победители хотят затеять, он заранее презирает. Они хотят судить всех немцев, всех сражавшихся против них? Но в любые времена и при любых режимах долг солдата состоит в том, чтобы выполнять приказы командиров. Герой - кто его выполнил вопреки любым обстоятельствам. Предатель - кто давал присягу и нарушил её, не выполнив приказ. Так было и так будет. Он, Отто Скорцени, выполнял приказы фюрера и его ближайших соратников. И ему не в чем себя упрекнуть.
В эти майские дни и ночи в Альпах так хорошо дышалось и ясно мыслилось.
15 мая 1945 года Отто Скорцени сдался американцам.
Часть первая. Персонажи
Пашка
Пашка понял, что полк разбит. Еще пару часов назад впереди, сквозь сплошной стук винтовочных выстрелов, уверенно пробивались молоточные очереди пулеметов, несколько раз бухнули полковые орудия. Теперь стрельба становилась все реже и ближе, и, что ещё страшнее, справа и слева. Обозные торопливо запрягали, разворачивали телеги с боеприпасами и имуществом, порядка не было, командиры метались и матерились, пытаясь установить строй отступления. Обоз укрыли в балке, и теперь она стала ловушкой: через узкую горловину разом могли вырваться не более двух повозок. А поверху уже неслись те, кому повезло, кто ушел конным и, надеясь на спасение, исступленно и почти весело кричал вниз, обозным: "Бегите! Бросайте все к едрене фене! Казаки окружают!" И исчезали в горячечно дрожащем воздухе полуденной степи. Пехоты, а Мелитопольский рабочий полк именовался стрелковым, было не видно, она не успевала добежать до обоза. По приближающейся и все более редкой стрельбе легко читалась её судьба. На выходе из балки возник затор, повозки смешались, обозные бросились распрягать лошадей, надеясь спастись верхами. За лошадей дрались, трещали выстрелы.
Пашка прибился к полку всего неделю назад, после того, как ещё три дня шёл за ним от Мелитополя. Оголодав, он подкрался к обозной колонне, чтобы попросить хлебца, и был узнан рабочими с батиного завода, а потом, после нескольких затрещин за то, что сбежал из дома, приставлен в помощь к полевой кузнице. Теперь он метался вместе со всеми между телегами и бричками, пока вдруг не понял, что ни одного кузнеца в их кузнечном хозяйстве уже нет. Зато он увидел, как над балкой кружат всадники в чёрном, и встречают бегущих обозников кто пулей, кто саблей. Пашка забился под одну из телег, зарылся лицом в колкую и горькую полынь, живущую на дне балки, закрыл уши руками, только бы не слышать напрасные мольбы о милосердии, прерываемые матом, сухими выстрелами или чавкающими ударами сабель. За себя он почему-то не боялся. И не по малолетству. Просто не мог вообразить собственную смерть ив сё.
Из-под телеги, схватив за выгоревшие и давно нестриженые кудри, его выволок старый казак с сединой в бороде и "Георгием" на черкеске. Он поставил перед собой Пашку, вцепившегося в его руку в напрасной надежде вырваться, и оглядел далеко не воинский наряд мальчишки. Его "униформа" состояла из заправленных в сбитые сапоги, заплатанных на коленях штанов из чёртовой кожи и косоворотки в мелкий цветочек. Казак смачно выругался и, ткнув Пашку наконечником ножен в живот, велел идти впереди него. Когда они вскарабкались по склону, то оказались прямо перед группой казачьих офицеров. Они, видимо, давали роздых коням, остывали и сами, спешившись. Молодой генерал в черной черкеске, вокруг которого и собрались офицеры, говорил слегка возбуждённо с мягким южнорусским выговором:
- В этой войне победит тот, кто наладит дисциплину. Вот возьмите этих сегодняшних бедолаг из Мелитополя. Если бы они не митинговали три дня, оставаться им в городе или присоединиться к остальным отступающим красным, да занялись хоть чуть-чуть военной подготовкой, может, и не стали бы сегодня такой лёгкой добычей для нас. Ведь по одиночке-то сражались отчаянно.
Уловив паузу в словах командира, приведший Пашку казак неожиданно рыкнул:
- Разрешите обратиться, Ваше Превосходительство!
Тот снисходительно улыбнулся:
- Ну и силен ты, Харченко, орать. Что, ценного пленного поймал? Вижу-вижу.
Харченко потупился:
- Сумнение у меня. Что с пацанёнком прикажите делать, Ваше Превосходительство?
Генерал пристально посмотрел на Павла холодными серыми глазами, взгляда которых
Пашка не выдержал, склонил голову, и обратился к одному из своих товарищей:
- Что Вы скажите, господин есаул? Ведь ему лет двенадцать, не больше. И что, он уже законченный звереныш, враг? Или все-таки ребёнок? Что подсказывает вам опыт контрразведчика, господин Демьянов? Как поступить-то с ним? Как с этими?
Ногайкой, которую он держал в руке, генерал описал круг, будто захватывая и окрестную степь, и балку, покрытые телами тех, кто ещё недавно были простыми мелитопольскими рабочими, а последнюю неделю - бойцами мелитопольского полка.
Есаул, все эти минуты не проявлявший особого интереса к Пашкиной персоне, так как изучал какие-то документы, что подсовывал ему стоявший за спиной писарь, оторвался от них и бросил короткий взгляд на Пашку:
- Примитивность большевистских идей как раз для самых неразвитых умов и привлекательна. Все по-детски: отнять и поделить. А что касается этого конкретного персонажа, то его надо как следует выдрать и отправить к мамке. Мать то у тебя есть?
Пашка буркнул:
- Есть.
- А отец?
- Умер три года как.
- Тебе сколько?
- Двенадцать.
- А зовут как?
- Павел Судоплатов.
- А здесь почему оказался, Судоплатов Павел?
Пашка взглянул на него, помолчал, а потом ответил, качнув головой, будто удивляясь такой непонятливости офицера:
- Так все наши здесь. Рабочие с батиного завода. Пацаны с улицы, со двора. Я самый младший, вот меня и к обозным.
Есаул посмотрел на Пашку долгим печальным взглядом. Через его продолговатое, со щеголеватыми тонкими усиками лицо с пугающим повторением пробегала то ли гримаса, то ли легкая судорога. Потом Павел узнал, что такими бывают последствия контузии. Будущему Павлу Анатольевичу Судоплатову, которому не раз в жизни приходилось не только выносить, но и исполнять приговоры, лицо этого первого его судии запомнилось на всю жизнь. Иногда даже снилось. Обращаясь к генералу, есаул повторил:
- Еще раз говорю, Сергей Георгиевич: высечь для поправления разума и отправить к мамке в Мелитополь. Может быть, еще поможет.
- И вздохнул как-то безнадёжно. Оказалось, провидчески. Не помогло.