* * *
О подвигах защитников Крыма и Севастополя писалось немало. Но мне кажется, этот героизм раскрывается особенно убедительно, если мы не будем забывать об одном немаловажном обстоятельстве: у нас не хватало новой техники.
И мужество состояло не только в том, чтобы победить. Но, чтобы победить на машинах, уступающих немецким и в скорости, и в огневой мощи.
Здесь нельзя не рассказать об одной операции.
Я с ребятами был в ней группой прикрытия.
"Чаплинка" - только начало
Лётный состав эскадрильи собрался у землянки КП, обсудить операцию "Чаплинка". Инженер пообещал подготовить все находящиеся на аэродроме истребители и ушел с комиссаром побеседовать об этом с механиками и специалистами служб.
Лётчики предлагали разное - пойти на сопровождение всем вместе, стать над целью в круг и не подпускать к штурмовикам истребителей противника. Так во всяком случае летали до сих пор, несмотря на то, что подопечные группы несли потери. Теперь надо искать что-то новое.
- Истребителей обвиняют обычно в том, что они бросают сопровождаемых, - сказал Филатов. - Причём, слово "бросают" произносят вполне серьезно, как самое веское обвинение. Но мы же не бросаем в прямом смысле, мы вступаем в бой с противником.
- А главное задание - не допустить потерь сопровождаемых бомбардировщиков или штурмовиков - остается невыполненным, - заметил Любимов.
- Нада: овца целый, волки сытый, - предложил Аллахвердов, вызвав веселое оживление.
О чем-то зашептались сержанты Платонов и Макеев, увлекшись, заговорили вполголоса. На них со всех сторон зашикали.
- В чем дело? - вынужден был одернуть молодёжь Любимов.
Сержанты вскочили на ноги.
- Да вот, товарищ командир, - начал Макеев, - Платонов говорит…
- Ладно тебе…
- Не мешай! Платонов говорит, если бы у нас была эскадрилья футболистов, то они разбили бы небо, как футбольное поле, на зоны и сами расставили бы свои силы - центр нападения, защита…
Договорить Макееву не удалось - грохнул дружный смех. Когда шум утих, я попытался отстоять сержантов.
- А что? Ведь действительно зоны - это рационально.
Меня поддержал Любимов. Он предложил достать блокноты и думать с карандашом в руках. В итоге все пришли к убеждению, что воздушную дорогу от аэродрома до цели необходимо в период операции разбить на зоны и держать под своим контролем.
Так как "мессершмитты" чаще всего шныряют у переднего края, решили выслать туда впереди штурмовиков небольшую группу наиболее отчаянных летчиков-истребителей. Эта группа должна сковывать воздушного противника и при возможности открыть ворота через передний край домой. Истребители непосредственного прикрытия пойдут со штурмовиками до цели. Безопасность возвращения домой обеспечат патруль, высланный к заливу, и поднятое над аэродромом дежурное звено или пара. Договорились держать строй и вести воздушный бой слетанными парами. Пары же обеспечивают собственное прикрытие.
Утром прилетел Ермаченков. Любимов доложил ему суть коллективной разработки прикрытия операции "Чаплинка". Генерал внимательно разглядывал схему расстановки сил эскадрильи.
- А ведь вы - молодцы. А? - похвалил Ермаченков. - Честное слово, молодцы. Мои, да и я, признаться, до этого не додумались. Значит, ты ведешь шестерку непосредственного прикрытия, забираешься с Аллахвердовым повыше, ближе к "илам" останется четверка Минина. Не мало ли? Возможно погулять над передним краем хватит одной пары Авдеев - Филатов, а парой Щеглов - Николаев усилить твою группу?
- Не нужно, товарищ генерал. Тут все продумано и каждым взвешено. Четверка подо мной будет сильная: старший лейтенант Минин в паре с уже обстрелянным сержантом Макеевым и старший лейтенант Касторный с сержантом Платоновым, тоже не плохим пилотом.
- Ладно, - согласился Ермаченков. - Утверждаю.
Прилетел на У-2 капитан Губрий, командир эскадрильи штурмовиков. Тоже батько, второй батько в черноморской авиации. Но это не главное, чем был знаменит капитан. Его отвага и боевое мастерство в небе Балтики принесли немало побед в борьбе с белофиннами. О нем рассказывали легенды, ему стремились подражать на земле, в воздухе и не только молодые пилоты, но и мы, уже имевшие какой-то боевой опыт первых недель Великой Отечественной войны.
Когда капитан Губрий расстегнул куртку, на груди его сверкнула Золотая Звезда Героя Советского Союза. Сам же герой в это время скрупулезно и деловито уточнял с истребителями место и время встречи в воздухе, знакомился с тактикой взаимодействия в районе цели и по маршруту.
Губрий заторопился - пора возвращаться на свой аэродром. Когда провожали его, невольно думалось: "Так вот каких отчаянных, храбрых ребят предстоит нам прикрывать завтра!" От сознания этого операция "Чаплинка" казалась еще более ответственной, более значимой.
* * *
Наша четверка прилетела на передовую за две-три минуты до пересечения линии фронта штурмовиками и группой прикрытия. Еще на земле условились: лейтенант Щеглов и сержант Николаев будут держаться ближе к Каркинитскому заливу на высоте две - две с половиной тысячи метров, мы с Филатовым - на пятьсот - восемьсот метров выше и восточней.
Над совхозом "Червоный чабан" метров на триста ниже нас показались "мессершмитты". Двенадцать штук. Если бы они держали курс на восток, можно было бы отойти в сторону, чтобы не заметили. Но их нелегкая несла именно туда, где вот-вот покажутся штурмовики.
Пришлось вступать в бой вдвоем - пара Щеглова патрулировала над местом прохода группы. Сразу решили - главное, втянуть противника в драку, задержать, дать возможность своим штурмовикам выполнить все что намечено операцией "Чаплинка", а потом… Потом, когда наши будут возвращаться с победой, как-нибудь выберемся.
Как-нибудь выбраться не удалось. Немцы увидели, что русских всего двое против двенадцати. Они приняли нас за легкую добычу и каждый стремился поживиться первым.
Дорого же вам обойдется эта "легкая" добыча, черти желтобрюхие! Нас-то двое, но вы еще не знаете, чего стоит каждый русский летчик в воздухе.
Бой превратился в сплошную неразбериху и погоню друг за другом. Перед глазами замелькали хвосты, желтые животы Me-109, дымовые и светящиеся пулеметные трассы. Сзади на "яках" и "мессершмиттах" опознавательных знаков не видно, а отойти в сторону никто не решался. Чехарда затянулась. Филатов непрерывно оглядывался на свой хвост. Иногда казалось, что голова его делает круговые обороты. Он едва успевал за мной при неожиданных резких движениях и атаках противника.
Как долго длилась эта игра со смертью в "объятиях" двенадцати вражеских стервятников? Тогда показалась вечностью…
Но вот мы, наконец, увидели, как наши штурмовики возвращались обратно. Сколько их, сосчитать не успели. Следом шла группа прикрытия - свои "яки". Стало ясно - основное задание выполнено, надо и нам развязываться с "мессерами", добираться до дому.
Но неужели так и уйти, не наказав ни одного?! И я ринулся вперед. После каждой атаки оглядываюсь - жив ли Филатов, узнав его, снова кидаюсь на ближнего "мессершмитта". Одного все же удалось поймать на миг в прицел и дать по нему очередь. Стервятник вспыхнул на виду у всех, вывалился из боя. Немцы дружно нырнули вниз, будто спешили взглянуть на его последний поцелуй с землей. Мы не стали им мешать.
На аэродром сели почти вслед за Любимовым и Мининым. Летчики, прилетевшие раньше, осматривали с механиками свои машины, считали пробоины. Ныч ходил от одного самолета к другому, спрашивал, что и как. С возвращением командира все участники операции "Чаплинка" быстро собрались у КП, подвели предварительные итоги. Любимов тут же позвонил Ермаченкову.
- Товарищ генерал, докладывает капитан Любимов. Пленный дал показания правильные. Удар штурмовиков был настолько неожиданным, что немцам пришлось вызвать "мессершмитты" с другого аэродрома. Бой был трудный. Наших четверых подбили. Раненых нет. Домой дошли все. Прикрывали я и Минин. Из сковывающей группы Авдеев и Филатов вели вдвоем длительный бой с двенадцатью "мессершмиттами". Авдеев сбил один истребитель противника.
…Ныне Герой Советского Союза генерал-майор авиации К. Д. Денисов возглавлял тогда группу И-16. Непосредственное обеспечение операции ложилось на него. Позднее он с горечью говорил:
- Все мы понимали, конечно, что эти истребители - весьма устаревшей конструкции, а потому они больше годились для бомбоштурмовых действий, чем для воздушных боев. Но что делать - тогда каждый самолет был на счету, и выбирать нам, собственно, было не из чего.
Когда немцы с севера стали занимать полуострова и острова Сивашей, они уже посадили свои истребители на аэродромы Чаплинка и Аскания-Нова.
Редкий вылет Денисова и его летчиков обходился без боя.
Так было и на сей раз, когда он возглавил группу, атакующую аэродром Чаплинка. Во время его пролета Перекопа практически вся группа прикрытия уже была втянута в бой с истребителями противника.
Сам Денисов так рассказывал мне о дальнейших событиях:
- Сквозь огонь зениток мы прорвались к цели и начали пикировать на стоящие на земле самолеты противника. Кругом рвались бомбы и, как ленты, висели в воздухе очереди от трассирующих пуль. Единственный Ил-2 среди разрывов выбирал самостоятельно цели и расстреливал их. Завесой пыли, огня и дыма вскоре закрыло почти весь аэродром. И вот сквозь эту завесу вдруг прорывается взлетающий Хе-111, который сразу атаковал я с Семеновым, и то ли мы сбили его, то ли летчик струсил, но машина рухнула на дорогу и загорелась при ударе.
Сделано уже несколько заходов на цель, потеряна высота, а набрать ее на наших устаревших машинах было уже не так-то легко. А истребителей противника налетело с соседних аэродромов много и начался тяжелый бой. Здесь я понял, что "яки" Любимова уже связаны неравным боем и мы остались без прикрытия. Израсходован почти весь боезапас, следовательно, маневрируя, надо отходить на свою территорию. И мы отходили с боем. То там, то здесь были видны большие группы немецких истребителей и в меньшинстве огрызающиеся наши "бисы", "чайки" и "ишаки". Противник имел явное преимущество, но вот уже наша территории и я решаю оттягивать противника в сторону ближайшего армейского аэродрома. Вижу, там уже взлетают, начинаем более активные действия, но оружие уже не стреляет. Немцы, поняв это, еще больше увлекаются боем, не замечая того, что они попадают в ловушку.
И вот смотрю: атакуют наши истребители сверху, и сразу падают два немецких самолета, а остальные на полных газах стали уходить…
Так или иначе, но победа была одержана.
На ужин прибыли генерал Ермаченков и инспектор флота по технике пилотирования майор Наумов. Отмечали сегодняшнюю победу, хотелось верить, что она явится залогом будущих боевых успехов.
Ужин превратился в шумное веселье, а затем и в непринужденную беседу. Помянули добрым словом Женю Ларионова, не забыли улетевших на защиту осажденной Одессы.
В столовой стало многолюдно. Кто-то притащил баян, растянули меха. Грянули "Распрягайте, хлопцы, коней", потом спели "Любимый город". Филатову принесли гитару. Он слегка тронул струны и запел "Очи черные". Его мягкий приятный тенор заполнил все пространство, не оставив места ни другим звукам, ни шорохам.
В противоположном конце зала раздвинули столы, плясали под баян русскую, лезгинку, гопака. В стороне что-то обсуждали Минин и его новый ведомый Яша Макеев. Минин уверял: "Кончится война, куплю себе легковой автомобиль…" Пока летчики веселились, за столом генерала шел свой разговор. Ермаченков раздобрился, сказал, что для эскадрильи ничего не пожалеет.
- Ну, чего вам не хватает, говорите.
Я не растерялся:
- Самолетов, товарищ генерал. Сегодня четыре повреждены, пока войдут в строй, летчики со скуки помрут…
- Самолетов? - переспросил Ермаченков. - А разве я вам не похвалился? Майор Наумов прилетел сюда специально для того, чтобы подарить вам свой новенький "Як".
Николай Александрович - добрейшая душа - удивленно раскрыл глаза.
- Товарищ генерал…
- Говорил, говорил! - убеждал его Ермаченков.
- Конечно, говорил, - согласился Наумов, - только с условием, что я денька два повоюю здесь на нем. Возьмешь, Любимов, на задание? Спасибо.
Веселье оборвалось дружно. По команде адъютанта трижды мигнули светом и с разрешения генерала предложили разойтись на отдых.
* * *
Срочное совещание у командующего ВВС флота закончилось рано. Все торопливо расходились: у каждого в Севастополе были еще другие дела и хлопоты, да и на свой аэродром хотелось добраться засветло.
Любимов тоже с удовольствием покидал душное, прокуренное подземелье штаба. В городе ничто его больше не удерживало, и он спешил скорее вернуться в Тагайлы. У выхода столкнулся с командиром 32-го авиаполка майором Павловым. Поздоровались, прошлись по Историческому бульвару.
Севастополь готовился к обороне. Моряки устанавливали противотанковые ежи, сваренные из кусков рельсов. Женщины рыли щели. Звенели и скрежетали о камни лопаты, ломы. А высоко в синем по-осеннему небе резали воздух барражирующие над городом советские истребители. Любимов провожал их взглядом. Звено "мигов" разворачивалось над Северной бухтой, как раз в том месте, где он в первую военную ночь настиг немецкого бомбардировщика и, наверное, сбил бы, если бы прожектор продержал его в своем луче еще десяток секунд…
- Как воюется? - спросил майор Павлов.
- Вроде бы ничего, Наум Захарович.
- Не обижают?
- Немцы?
- Нет, в группе. Начальство.
- Не замечал, Наум Захарович.
- Значит, не обижают. - В голосе Павлова сдержанно звучали грустные нотки. - А меня, Иван Степанович, уже обидели.
Павлов не стал пояснять, чем и кто его обидел. Любимов знал и без этого. Ему самому было больно, что командир нашего полка, такой чуткий воспитатель, незаурядный мастер воздушного боя, еще до войны научивший своих подчиненных воевать, сам оказался у дел гораздо меньших его возможностей. В то время, когда враг ломится в ворота Крыма, майор Павлов сидит со своим штабом при двух эскадрильях под Севастополем. Остальные три эскадрильи воевали в Одессе и на Перекопе. По сути они вышли из оперативного подчинения своего полка.
У штаба ВВС флота остановились. Павлов подал Любимову руку. Прощаясь, поинтересовался, как воюет молодежь. Потом сказал вдруг:
- Передай всем, всей эскадрилье, привет. Скажи, что командир доволен их работой. Не зря старался. И тобой тоже. Помнишь, чему учил? Пригодилось. Ну, будь. - Он слегка тряхнул руку Любимова, круто повернулся и зашагал, не оглядываясь, - коренастый, чуть сутуловатый, сильный.
Любимов направился к ожидавшим штабного автобуса на аэродром. Из дверей штаба выскочил какой-то лейтенант. Вглядевшись, комэск узнал в нем своего летчика, отосланного больше месяца назад в госпиталь после аварии на Миг-3.
- Лейтенант Колесников! - окрикнул Любимов.
Колесников споткнулся на полушаге, быстро, неуклюже повернулся на голос и замер, приложив руку к козырьку лихо сдвинутой набекрень фуражки.
- Вы что здесь делаете? - спросил Любимов, разглядывая летчика.
Посвежел, покруглел парень. Форма на нем чистенькая, глаженая.
- Да так, товарищ капитан, начальство вожу. На У-два, - ответил Колесников. Его мальчишеское лицо тронула виноватая улыбка.
- Из госпиталя давно?
- Недели две. Просился в часть - не пустили. Доктор сказал: не летать на боевых машинах дней двадцать. И меня в "королевский флот".
- Та-а-к, - протянул Любимов. - Воевать хочешь?
- Конечно, хочу, товарищ капитан, - сказал он серьезно, понизив голос.
- Пойдем.
В полумраке коридора встретился майор Наумов.
- Николай Александрович, тут ерунда получилась, - обратился к нему Любимов. - Моего летчика из госпиталя к вам забрали.
- Ну и что? Пусть летает на здоровье.
- Нерасчетливо, Николай Александрович. Человек воевать хочет, летает на трех типах истребителей - на и-шестнадцатых, миг-три и на як-один, а его - в извозчики.
- Так бы и сказал. Подожди здесь.
Наумов пошел в глубь коридора, нырнул в какую-то дверь. Вскоре вернулся, сунул Колесникову бумажку - "оформляйся", а Любимова, взяв под локоть, увлек за собой, что-то объясняя. Навстречу из темноты коридора приближалась группа генералов. Все вроде бы знакомы, кроме того, что пониже ростом. Нашивки на его рукавах при тусклом свете разглядеть было трудно.
- Жаворонков, - шепнул Наумов и отступил к стене, пропуская генералов.
- Любимов? - остановился командующий Черноморской авиацией, протянул руку. - Здравствуй. Тут о тебе столько наговорили лестного, что хоть самому в твою эскадрилью переходи.
- Так это и есть тот самый Любимов? - заговорил старший по чину и возрасту генерал. Любимов приготовился выслушать внушение за ЧП с нестреляющим оружием. - Ну, ну. Видел твою работу и над передовой.
Какой именно бой видел начальник морской авиации Жаворонков над позициями наших войск по Турецкому валу, Любимов не знал. Гадать ему тоже некогда было, потому что Жаворонков продолжал:
- Обедал? Нет? К себе на первый черпак все равно не успеешь. Тут хозяева грозятся хорошим обедом угостить, так не откажи, капитан, посидеть со мной в их кают-компании.
Любимов смутился, но отказаться не решился, тем более Ермаченков обнял уже его за плечо, другой рукой притиснул к себе Наумова и с шуточками направился за Жаворонковым.
За столом от Наумова и узнал Любимов, что генерал Жаворонков, вернувшись вчера с передовой, рассказывал Ермаченкову, как какой-то одиночный "як" низко над позициями дрался с "мессершмиттом". На земле даже бой прекратился - и наши, и немцы следили за поединком. А когда "як" пристроился в хвост "мессеру" и открыл по нему огонь, красноармейцы кидали вверх пилотки и кричали "ура!".[проверить! - Прим. lenok555]
- Генерал говорит, что невозможно передать то впечатление, которое произвел на наши войска этот поединок и победа советского истребителя, - досказал Наумов, выходя из салона. - А потом приказал Ермаченкову немедленно найти ему этого храбреца. Ермаченков ответил: "Его искать нечего. Это Любимов".