…Тем ранним июльским утром 1942 года, вспоминает Василий Севостьянович Верзубчак, младший политрук ходил по обгорелому пшеничному полю, сокрушенно покачивал головой: тяжело было хлеборобу видеть гибнущие колосья.
Еременко поднял людей в атаку. В неудержимом порыве поднялись вслед за ним бойцы и в страшной рукопашной схватке смяли ряды гитлеровских головорезов. Только не узнает об этом младший политрук.
Похоронили его невдалеке от села Хорошее, на поле боя. На невысокий холмик положили каску, а сверху пучок обгорелых колосьев.
Сразу же после изгнания фашистов из Донбасса вышли женщины в поле. Лежало оно, исковерканное снарядами и бомбами, изрытое. Весной засеяли на нем пшеницу.
Шумели и ныне шумят золотые колосья в изголовье младшего политрука Еременко, воплотившего в своем подвиге воинский и человеческий подвиг всех политруков Советской Армии. С мыслью об этом и создавал памятник ворошиловградский скульптор Иван Михайлович Чумак. Он собрал много материалов, встречался с Максом Альпертом, с однополчанами Еременко. И чем больше он о нем узнавал, тем увереннее утверждался в замысле: его герой - натура огромной притягательной силы.
Почти десять лет работал над памятником И. М. Чумак, вкладывая в него все свое умение и душу.
Одиннадцатиметровой высоты скульптуру отлили из бронзы в Киеве, гранитные плиты для мемориала изготовили в карьерах Житомирской области, в насыпке холма Славы и создании мемориала принимала участие буквально вся Ворошиловградщина - и взрослые, и дети. И это была тоже дань великой и светлой памяти подвигу.
Комиссарово поле. Оно находится рядом с мемориалом. Сто гектаров земли. Плодородной, дарящей людям хлеб. Обрабатывают эту землю лучшие из лучших молодых механизаторов села Хорошего.
Много дорог и тропинок ведут от села к Комиссаровому полю. Одной из таких тропинок и я пришел в село. Красивое, современное село. Чистые зеленые улицы, всюду сады, в них буквально утопают двухэтажные и одноэтажные дома-коттеджи. Обновленная земля, высокое мирное небо. Эту высоту особенно ощущаешь на холме Славы.
Николай Терешко
ВЕХИ ВРЕМЕНИ
Зима. Легкий морозец. В лучах солнца серебрится снег. Степь бескрайняя и почти ровная, лишь кое-где небольшие холмы. Лошади бегут бойко по наезженной машинами дороге. Из-под копыт летят крошки умятого снега.
Вдруг на пригорке выросла красная кирпичная крепость, словно ожили времена уральского казачества. Не в такой ли Петруша Гринев повстречал Машу Миронову, капитанскую дочку?..
От тех достославных пугачевских времен остались вот такие крепостицы. У нашего времени другие приметы. "Урал - опорный край державы, его добытчик и кузнец". К этим стихотворным строкам, чеканно отражающим саму историю и суть огромного края, добавлю одно очень важное слово - защитник.
Более двух веков славу Урала держали в своих натруженных руках работные люди горной части края. А его степной юг оставался первозданным.
Октябрь разбудил дремлющие просторы. Почти одновременно молодая советская страна, напрягая не бог весть какие тогда свои силы, приступила к строительству двух гигантов на Южном Урале - Магнитогорского металлургического комбината и Челябинского тракторного завода. Два этих предприятия, их многотысячные коллективы тепло свяжут свои судьбы не только между собой, но и с судьбой страны, народов мира.
В разгар второй мировой войны американская пресса писала:
"Весь мир является свидетелем драматической борьбы магнитогорского металла с металлом всей Европы, мобилизованным Гитлером для ведения войны на Востоке".
Весь мир явился свидетелем того, как в этой драматической борьбе победил металл Магнитки, превращенный на ЧТЗ в грозное оружие.
1
Весна 1930 года. Старая Челяба разбужена необычным притоком народа. Со всех концов страны прибывают люди. Гремят чайники, притороченные к поясам, покачиваются за спинами сундучки с покатыми крышками, в охочих до работы руках нехитрые инструменты - пилы, топоры, лопаты.
Шла Россия лапотная. С грабарками и тачками, чтобы век уплотнить до года, чтобы из "века земли" перейти к "веку бетона", а затем шагнуть в "век стали" и сделать свою молодую советскую страну могучей и неприступной.
За один лишь год в уездный городок прибыло 43 тысячи человек, почти столько же, сколько людей было доселе в Челябе. На окраине города, до сих пор известного более своими мукомольнями и винокурнями, чем кустарным маломощным заводиком по выпуску немудреного сельскохозяйственного инвентаря, началось строительство гиганта отечественной индустрии - Челябинского тракторного завода.
Так начинался Тракторострой, и Челяба превращалась в Челябинск, город, который вскоре станет красой и гордостью разбуженного края, кормильцем и защитником страны.
…Угасал знойный августовский день 1932 года. Бригада бетонщиков Федора Капралова вышла в ночную смену. Готовилась к работе тщательнее обычного. Тачки осмотрены лишний раз, материалы запасены на всю ночь, подходы к бетономешалкам очищены. Предстоял штурм рекорда. Предстояла ночная битва. А потому был определен ритм атаки - под духовой оркестр, при свете прожекторов, при стечении множества людей. Они решили дать 500 замесов в смену. Бетономешалки немецкой фирмы "Отто Кайзер" гарантировали 120. 21 человек, все вчерашние деревенские ребята, еще совсем недавно первыми на стройке дали 180 замесов. Но ударная бригада Ивана Монахова вскоре удвоила цифру.
…Оркестр играет "Сказки венского леса". С тяжелыми тачками на гнущихся мостках "вальсируют" капраловцы. Свет прожекторов высвечивает путь к жадно поглощавшему бетон корпусу будущего литейного цеха. Ночная тьма скрадывает лица бетонщиков. Многочисленным "зрителям" ночного трудового штурма не виден пот, заливающий эти лица. Но каждый по себе хорошо знает, как от минуты к минуте в столь напряженном труде тяжелеют тачки, деревенеют спины, а ночь становится длиннее и длиннее. Но темп вальса не гаснет - он разгорается. Оркестр, подчиняясь не нотным значкам венского маэстро, а все убыстряющемуся ритму работ, ломает музыкальный настрой. И вальс сменяется буденновским маршем.
В толпе, наблюдающей за ночным штурмом рекорда, одеждой и манерами выделяется высокий человек в черном добротном европейском костюме. Он торопливо записывает что-то в блокнот, с которым не расстается вот уже который день. Узкое лицо с орлиным носом, высокий лоб с наметившимися пролысинами, зоркие, чуть навыкате глаза, волнистая черная шевелюра. А где-то рядом с ним приметный юноша. Он тоже высок и хорошо сложен, но белокурый, в скромном, видавшем виды легком свитерочке. У него суровый, испытующий взгляд и большие руки чернорабочего.
К сожалению, эти два человека не знакомы друг с другом, хотя вот именно сейчас их обоих связывает нечто особенное - в их душах рождаются стихи. Они поэты. Первый - Луи Арагон. Второй - Константин Реут. Первого знают многие, второго - пока никто.
Луи Арагон прибыл вместе с женой Эльзой Триоле в составе делегации прогрессивных литераторов Европы и США, чтобы познакомиться с гигантской строительной площадкой социализма - Уралом.
Константин Реут, коренной уралец, еще в школьные годы решил стать поэтом, регулярно печатался в свердловских газетах. Но намеченную жизненную стезю резко поломал, как только прослышал о строительстве тракторного гиганта. Он пришел сюда романтиком и поэтом, человеком неистребимого оптимизма. Но более всего готовым к дьявольски трудному труду, чтобы писать о рождении нового мира не по рассказам его творцов, а по собственному ощущению. Он все хотел сам видеть и понять, ощутить и пережить, активно участвуя в том новом, что рождалось вокруг. Работа в коллективе строителей, где был сначала чернорабочим, а потом техником и журналистом, дает ему главного героя на доброе десятилетие творчества - строителя социализма. Его кредо:
Жить!
Здороветь
и в борьбе,
и в труде,
носить напряженно
всегда и везде
весеннее сердцебиение!
Но это будет чуть позже. Как чуть позже знаменитого "бетонного вечера" будут и стихи Арагона об Урале. А пока два поэта стоят в толпе тракторостроевцев и видят то, что вскоре выльется в стихи, такие похожие и такие разные. В 1934 году в Париже и Свердловске одновременно выйдут две книги. Первую, парижскую, "Ура, Урал!" напишет Луи Арагон. Вторую, свердловскую, "Убеждение" - Константин Реут. В обеих будут стихи об одном и том же: о "бетонном вечере". Придавая своим стихам значение исторического факта, Арагон сделает примечание:
"Когда строили Челябинский тракторный завод, бригады бетонщиков неоднократно организовывали вечера социалистического соревнования, во время которых надо было наполнить и опорожнить бетономешалку не 140 раз, что являлось нормой рабочего дня, а 200 раз и более. К месту соревнования стекалось большое количество народу, и работа шла под звуки оркестра, исполнявшего песни и танцевальные мелодии. Одной из бригад удалось за ночь достигнуть невероятно высокого показателя".
Залитая светом прожекторов стройка, небольшой дождь, охладивший дневную жару, маленький духовой оркестр, меняющий ритмы, сотни сгустков бетона, выплюнутых лихорадящей бетономешалкой "Отто Кайзер", которая не ожидала такого темпа и ритма.
А ночь, штурмовая и романтичная, шла своим чередом. "Как в шторм моряки отбивают судьбу, бросали бетон штурмовые бригады". Ночью, под лучами прожекторов, в паутине дощатых лесов и мостков, стройка кажется поэту гигантским кораблем, плывущим в будущее. Но склянки на этом корабле отбивают особым образом: есть триста замесов!
…Собственное тело становится тяжелым, малоподвижным, словно втиснутое в металлическую оболочку. Веки слипаются, перед отуманенным взором предметы медленно уплывают куда-то вдаль… Но вдруг уставший от напряжения мозг как молния пронзает жгучая мысль: спать нельзя! На тебя надеются, и ты не можешь запятнать свою честь! И темп снова возрастает. Есть четыреста замесов!
Время сопротивляется людям. Часы удлиняются. Они измеряются уже не минутами, а усилиями. Но тени понемногу теряют свою короткую четкость, они растут и сереют. Идет рассвет, а с ним последние склянки: есть пятьсот девять замесов!
Два поэта, присутствующие при рождении ночного рекорда, услышат в мелодиях оркестра каждый свое.
Луи Арагон - "Вальс Тракторостроя".
Смотрит город во все глаза
на безумную затею рабочих.
Оркестр в цветах,
забыл и о времени, и о причине
этого вечера,
и о черных небесах над Европой,
и о поте, что струится
по могучим спинам рабочих.
Константин Реут - стихотворение в ритме марша "Мастера погоды".
…Не громкие речи,
не краска трибун -
"бетонный вечер"
в литейном:
Буденновский марш,
напрягая трубу,
работал совместно
со сменой.
Они так и не встретятся. Через десять лет наш поэт погибнет в бою под Ленинградом. Арагон проживет большую жизнь, в которой будет многое: творческие успехи, любовь друзей, ненависть врагов. До последнего дня своей жизни он будет верным другом нашей страны. Он скажет однажды:
"…всякий раз, когда я приезжал к вам, я видел, как меняется облик вашей Родины".
Вместе с Родиной менялся Урал, менялась Челяба, рос тракторный гигант. Люди "за работой не видели сами, как чертежи поднялись корпусами". А потом всю страну и почти весь мир обойдет фотоснимок: молодой улыбающийся парень управляет неуклюжим по нынешним нашим понятиям, но таким дорогим и красивым по тем временам трактором.
Время оставляет след на земле. Во многих городах и селах страны есть памятники, на постаментах которых тракторы и танки челябинцев. ЧТЗ помогал поднимать целину и обводнять пустыни, осваивать север и завоевывать горные выси.
Но ЧТЗ не только строил социализм, но и защищал его.
Челябинск. Комсомольская площадь. На высоком постаменте танк, как и в Праге, на площади "Советских танкистов". Это символ борьбы и победы над фашизмом, символ братства. Это детище легендарного Танкограда - города, которого никогда не было ни на одной географической карте. Но огненными письменами записан он в историю нашей страны.
Как танки шли по мостовой,
О том в газетах не писали.
Жил город жизнью фронтовой.
- А где он?
- Где-то на Урале…
И лишь после войны весь мир узнал, что Танкоград - это тоже Челябинск!
Из постановления № 1 Государственного Комитета Обороны:
"Немедленно приступить на уральских и сибирских заводах к прокату специальных марок сталей для танкового производства на ЧТЗ, перевозку всех грузов для ЧТЗ производить наравне со срочными военными грузами".
С этих скупых и суровых строк начался Танкоград. Тогда три завода - Ленинградский "Кировский", Харьковский дизельный и Челябинский тракторный - слились воедино и организовали крупнейшее танкостроительное объединение. Танкоград - это почти сорок тысяч человек.
…Жаркое лето войны. Из цеха сборки танков по часовому графику выходят могучие машины, броню которых не брали снаряды врага. Броненосные защитники и мстители не останавливались на заводе ни на минуту, прямо из его ворот шли на испытательный полигон и оттуда - на фронт. Полк за полком, изо дня в день.
Но один танк, выйдя из цеха сборки, остановился на заводской площади. На башне белым - "ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ". На него поднимается высокий русоволосый человек. Он читает стихи Маяковского. Ему не надо представляться людям, его голос знают повсюду: стихи читает Владимир Яхонтов, на деньги которого, полученные за концерты, построен этот танк.
Но вот рядом с Яхонтовым возникает смуглый молодой человек в форме офицера-танкиста. Он тоже читает стихи, свои стихи о Маяковском. Это заводчанин, поэт Михаил Львов.
Поэт всматривается в лица стоящих вокруг танкоградцев. Много женщин, подростков, пожилых людей. Мужчин, которым одним надлежало быть здесь, на тяжелой работе, не так уж и много. Он видит лица суровые, усталые, "тараненные времени ветрами".
Вот Павел Гончаров, сборщик ведущих колес танка. В окружности колеса 28 отверстий, в каждое нужно вставить и затянуть болт. Да так, чтобы в самом что ни на есть аккурате: не дотянешь - колесо в бою слетит, перетянешь - лопнет. Впрочем, перетяжки можно и не бояться, дотянуть бы. Павел еще и паспорта не получил, торцовый ключ в полтора метра длиною явно тяжел для парнишки. Но и это не все. Еще нужно запрессовать подшипник, тоже вручную, полупудовой кувалдой. Раз стукнешь - в глазах темно. А сотни раз? Колесо не игрушка, весит два с половиной центнера. Подъемников нет, кати вручную. Сначала Павел собирал по шесть колес в смену, потом по двенадцать. Нужно: война.
Вот Петр Хвастунов, электрик. Когда на конвейер ставили самую могучую машину Танкограда танк "ИС", случилась беда. Вышла из строя термическая печь. На ее охлаждение требовались сутки. Значит, срыв задания. Значит, на фронте отцы и братья не получат несколько машин. Так быть не должно, не может быть так. И вот, "чтоб время для борьбы сберечь, они, водой облив свои рубашки, вошли, как в бой, в термическую печь".
Они - это сам Хвастунов и его друзья. Пашко и Мартемьянов. Это взято из заводской листовки военных лет. Ежедневно, а порой и ежечасно выходили такие листовки, ибо подвигов было ежедневно сотни.
А вот "маленькая Аня", как звали на заводе Анну Пашнину, инициатора движения комсомольских фронтовых бригад танкоградцев. Отец и брат ее, тоже заводчане, ушли на фронт. Аня, оставив школу, заменила их в цехе, встала к фрезерному станку брата и давала по две нормы выработки. Но это было вначале, когда вместо 320 деталей по норме, рассчитанной на взрослого мужчину, да еще по требованиям военного времени, давала Аня по 700 деталей. Но фронт требовал еще и еще, и Аня удвоила эту выработку. Не отставали от нее Зина Лунина, Аня Полуфунтикова, Катя Парфентьева. "Маленькая Аня" была награждена орденом Ленина…
Эти лица видел поэт с танка, уходящего на фронт. Эти лица любил он так, как любят близких при последнем, быть может, свидании. Эти лица станут родными ему уже навсегда. И не в тот ли миг в душе его родились стихи, которые лягут на бумагу лишь через годы?!
Друзья мои! Люблю я ваши лица.
Я вместе с вами жизнь и век творю.
Люблю я лица,
но готов молиться,
В лицо души всмотревшись,
как в зарю.
Сначала тяжелые танки "КВ" собирали в небольшом пристрое. Зима первого года войны выдалась морозной, руки сборщиков грозных машин коченели от холода, стылый металл норовил содрать кожу с пальцев. А те становились такими неуклюжими, что никак не могли загнать болт в резьбу нужного отверстия. Выручали раскаленные бочки с коксом. Подержит сборщик ладони над огнем - и снова к рабочему месту: напряженные нормы и обязательства не считались с морозом. Но когда построили сборочные цехи, стало полегче.
В любое время суток в цехе можно было видеть главного конструктора тяжелых танков Ж. Я. Котина. Он интересовался буквально всем, старался выяснить, что мешает работе. И каждое замечание сборщиков, особенно их рацпредложения, принимал с благодарностью, чтобы в кратчайший срок внедрить их в производство.
Когда с фронта приезжали за очередной партией тяжелого вооружения, танкостроители, окружив бойцов, забрасывали их вопросами.
- Как на фронте? Не подводят наши "КВ"? Нет ли пожеланий, замечаний? Что можно улучшить в танке еще?
Не только в цехах Танкограда вели тяжелый бой с врагом танкостроители. Тысячи их ушли на фронт, на передовую.
Могучую технику дал Танкоград защитникам родины. В письме к танкоградцам Илья Эренбург писал:
"Много раз на фронте я слышал, как наши танкисты гордятся отечественными танками, лучшими в мире. Еще больше танков - и мы проутюжим землю. Еще больше танков - и мы освободим Россию…"
В центре Челябинска есть еще один памятник - воинам Уральского добровольческого танкового корпуса. На этом месте 9 мая 1943 года был митинг: Урал провожал на фронт своих сынов. Он вооружил их лучшей в мире боевой техникой и дал наказ:
"Родные наши сыны и братья, отцы и мужья!
Исстари повелось у нас на Урале: провожая на ратные дела своих сынов, уральцы давали свой народный наказ. И никогда не отступали сыны Урала от наказа народа. Никогда не краснел и не стыдился Урал за дела сыновей своих. Никогда не позорили они вековую русскую славу.
Провожая и благословляя вас на битву с лютым врагом нашей Советской Родины, хотим и мы напутствовать вас своим наказом. Примите его как боевое знамя. И пронесите в своем сердце сквозь огонь суровых битв как волю людей родного Урала…
В боях с ненавистным врагом умножайте славу Урала, будьте смелы и храбры, отважны и умелы…
Вперед же идите, товарищи! Только вперед! Там ждут вас тысячи советских селений, сотни городов, опоганенных немцами. Там ждут вас русские, украинцы, белорусы, эстонцы, латыши, литовцы - все, кто стонет в ярме фашистского рабства. Там ждут вас советские ребята, обреченные немцами на муки и смерть…