Исходя из идеи равновесия, Потемкин не противился визиту в Россию наследника прусского престола. Племянник Фридриха II Фридрих-Вильгельм прибыл в Петербург 26 августа 1780 года. Он должен был поддержать угасающий русско-прусский союз и составить альтернативу сближению с Австрией. Встретив принца 23-го числа в Нарве, граф А. фон Герц вручил ему памятную записку, в которой давал характеристику положению при русском дворе.
По словам Герца, Потемкин сам был инициатором визита Фридриха-Вильгельма в Россию. Он высказал мысль о желательности такой поездки и добился согласия императрицы. Панин сначала "весьма одобрил эту мысль", но, узнав, "что почин этого дела принадлежит Потемкину", высказался резко против и даже заподозрил Герца в "преданности фавориту". Стараясь поддержать видимость добрых отношений с Пруссией, князь оставлял австрийскую сторону в напряжении. Он заставлял ее искать и добиваться союза с Россией, быть уступчивее. В противном случае, показывал он, пути к отступлению обратно, в "братские объятия Берлина", у Петербурга не отрезаны.
По словам Герца, Панин "имеет личные права на доверие прусского принца, так как он доставил Бранденбургскому дому союз с Россией, который он постоянно поддерживал и никогда не оставит… Он добр, великодушен, прост и… скоро привяжется к принцу… Он ненавидит князя Потемкина и с трудом извиняет тех, кто добивается расположения этого фаворита".
Однако, как это ни прискорбно для Панина, именно на Потемкине в тот момент и смыкались интересы иностранных политиков. Он изображен лицом малопривлекательным и опасным. "Князь Потемкин, конечно, человек самый сильный в империи. Это человек гениальный и талантливый; но его ум и характер не располагают любить и уважать его. Весьма важно сделать его к себе благосклонным. Но так как великий князь, граф Панин и все важнейшие лица в народе его ненавидят, то надобно быть чрезвычайно осторожным, чтобы, приобретая его расположение, не оскорбить массу других людей".
Герц даже подсказывает принцу путь, которым можно завоевать благосклонность Потемкина. Надо обратить внимание на племянниц князя девиц Энгельгардт, особенно на старшую, Александру Васильевну. "Обе они очень красивы и кажутся даже любезными. Для принца нетрудно будет всегда оказывать им приветливость, и я думаю даже, что он не почувствует никакого отвращения ими овладеть".
При всех сложностях, с которыми прусский принц должен был столкнуться в России, Герц ставил перед его визитом практически невыполнимую задачу: "сделать из России союзницу, а не покровительницу Пруссии" . Ничего подобного принц, конечно, не смог.
Человек вялый и погруженный в розенкрейцерские мечтания, Фридрих-Вильгельм не сумел наладить добрых отношений с Екатериной, хотя внешне ему были оказаны отменные почести. Зато прусский принц поддержал тесные дружеские контакты с Павлом Петровичем и его второй супругой - Марией Федоровной. В дальнейшем берлинские политики делали ставку именно на цесаревича, участвуя в интригах на его стороне. Так ничего и не добившись, Фридрих-Вильгельм уехал 1 октября. Как заметил в письме к Румянцеву Завадовский: "Им до крайности скучали" .
Вооруженный нейтралитет
Потемкину удалось "протолкнуть" проект сближения с Австрией. Это был несомненный успех. Однако за него пришлось дорого заплатить. Партия Панина была еще далека от потери политического могущества. Екатерина не могла не считаться с ней, и 1780 год стал временем своеобразного равновесия сил, когда влияние Потемкина и Панина застыли как бы на лезвии ножа. Чтобы проводить свою линию, от каждого требовались уступки. Со стороны Потемкина это было согласие на Декларацию о вооруженном нейтралитете.
Необходимость этой меры отстаивал Панин. С началом войны Англии в колониях торговля на морях стала делом крайне опасным. Суда нейтральных держав, шедшие с грузами к противникам Великобритании, например во Францию, задерживались и конфисковывались британской стороной как имущество врага. В том числе страдали и русские корабли. Поэтому в желании России защитить свои суда не было ничего удивительного или оскорбительного для Англии. Скорее политика Лондона заслуживала порицания.
Впервые Панин выразил британцам протест в декабре 1778 года. Именно тогда Гаррис настойчиво добивался заключения с Россией политического союза. Англия обещала Петербургу субсидию на случай войны с Турцией, за это русский флот вступал в военные действия против Франции .
При этом сама английская сторона не хотела пойти хотя бы на частичные уступки в вопросе о нейтральных кораблях. Только Голландии Великобритания платила за конфискованные грузы, поскольку еще в 1647 году между этими странами был подписан договор о свободном торговом обороте на морях. Россия не относилась к счастливцам, и ее грузы отбирались, хотя коммерческий договор 1766 года гласил, что флаг защищает товар.
Только в декабре 1780 года, через одиннадцать месяцев после провозглашения Декларации о вооруженном нейтралитете, британский посол Гаррис догадался, что Россия, коль скоро она так важна для Англии в качестве союзника, могла бы быть исключена из общих правил. Ее суда и грузы стоило бы оставить в покое, тогда, быть может, разговоры о помощи встретили бы в Петербурге с большим пониманием. Он писал о необходимости сказать Екатерине, "что мы пропустим все русские корабли, не прикасаясь к ним. Я не настаиваю, чтобы эта неприкосновенность была укреплена за ними публичными декларациями… Но следовало бы дать тайные предписания на этот счет нашим крейсерам" . Однако Лондон не внял предложению посла.
В феврале 1779 года Екатерина заявила, что намерена снарядить небольшую эскадру для охраны русских грузов. Эта мера так не понравилась Великобритании, что она отклонила предложенное Н. И. Паниным посредничество в переговорах с Францией. Летом 1779 года в войну против Англии вступила Испания, и Гаррис с еще большим усердием принялся осаждать русский кабинет, буквально навязывая союз, грозивший втянуть Петербург в чужой военный конфликт. Георг III писал русской императрице: "Сестра моя… Применение, даже частичная демонстрация морских сил, могли бы восстановить и укрепить спокойствие Европы, рассеять организовавшуюся против меня лигу и утвердить систему равновесия, которую эта лига стремится уничтожить" . Екатерина вновь уклонилась от британских предложений.
Создается впечатление, что в вопросе о вооруженном нейтралитете глухие разговаривали с немыми - обе стороны не слышали или не понимали друг друга. Англии достаточно было исключить русские корабли из числа конфискуемых, и Петербург не стал бы инициатором нейтральной Лиги. Но нет, министр иностранных дел лорд Саффолк повторял в парламенте, что никаких уступок не будет . В этом случае все разговоры о русской помощи выглядели нелепо. Возникает ощущение, что о помощи Россию просил король, а его министры делали все возможное, чтобы такая поддержка не была оказана.
В самом начале 1780 года русский корабль был задержан испанцами. Этот инцидент, внешне не имевший отношения к Англии, послужил поводом для провозглашения декларации, крайне невыгодной для Британии. Терпение Екатерины иссякло. 28 февраля она предложила нейтральным странам создать Лигу для вооруженной защиты своих судов. К России присоединились Голландия, Дания, Швеция, Пруссия. В 1781 году в Лигу вступила Австрия, в 1782-м - Португалия и в 1783-м - Королевство обеих Сицилии .
Этот документ был важным шагом в развитии международного права. Екатерина выступила в своей любимой роли законодательницы. Влияние России на европейские дела заметно расширилось. Но… отношения с Англией были безнадежно испорчены. Как раз ко времени провозглашения Декларации британские войска в Америке начали одерживать верх над колонистами, сожгли ряд городов на Юге, заняли Южную Каролину и двигались на Виргинию. Казалось, еще немного, и Британия одержит верх. Но вооруженный нейтралитет нанес сильный удар морскому владычеству Англии. По просьбе Б. Франклина французское правительство выделило повстанцам крупную субсидию, 26 линейных кораблей и несколько фрегатов привезли в Америку подкрепление.
С этого момента отношения России и Англии уже не могли стать прежними - такими, какими были в Первую русско-турецкую войну. Нет документов, показывающих, что Потемкин возражал против декларации, но позднее в разговорах с британцами он не раз сожалел по поводу этой меры и пытался заверить, что все было сделано без его ведома. Почему? Князь слишком ясно видел угрозу новой войны с Турцией и всю свою политическую линию подчинял необходимости готовиться к неизбежному столкновению. Возможно, он полагал, что России выгоднее перетерпеть конфискацию грузов и не досаждать англичанам, дабы в случае нового конфликта на Юге иметь возможность воспользоваться их помощью.
"Более чем вероятно, что мы в то время будем иметь столько же основательных причин, чтобы отвергнуть союз с ними, сколько они теперь заявили пустых предлогов, чтобы не принять наших предложений, - писал еще в мае 1778 году раздраженный неудачами Гаррис. - Признаюсь, я желаю, чтобы это случилось" . К несчастью, так и произошло.
Потемкин предвидел пагубное для России развитие событий, поэтому постарался всеми мерами смягчить удар. В его интересах было заверить Гарриса, с одной стороны, в своей дружбе, а с другой - в противодействии Панина.
Посланник короля Пьемонта и Сардинии маркиз де Парело несколько наивно описывает противостояние между князем и Никитой Ивановичем:
"Гаррису, человеку ловкому, вкрадчивому, но не очень разборчивому в выборе средств, дано было поручение… стараться о том, чтобы Россия приняла сторону Англии. Как ловкий политик, пользуясь предпочтением, которое князь Потемкин всегда оказывал англичанам, он привязался к этому всемогущему временщику и успел приобрести его полное содействие… Влияние министра иностранных дел, графа Панина, несмотря на известную его честность, клонилось к упадку. Князь Потемкин, более чем когда-либо утвердившийся в силе, обольщенный или убежденный английским посланником, …исходатайствовал ему частные и тайные аудиенции у государыни. …Гаррис довел здесь свои происки до такой степени зрелости, что вооружался уже флот, и ежедневно ожидалось обнародование декларации здешнего двора в пользу Англии, и, наконец, Гаррисом был уже отправлен в Лондон …курьер для сообщения этой утешительной вести.
…Панин был в халате и готовился лечь в постель, когда пришли объявить ему, что английский министр, пренебрегая им, отправил курьера по делу, ему еще не сообщенному, и с паспортом, выданным от князя Потемкина. При таком известии Панин оживился; он хватается за свой ночной колпак, бросает его на пол и, пылая негодованием, клянется, что выйдет в отставку, если не успеет расстроить эту скрытнейшую интригу. Действительно, он с любимцем своим, г. Бакуниным затворяется в своем кабинете, где, соглашая, так сказать, общее состояние дел в Европе с известною страстью Екатерины II к славе и блестящим предприятиям, он составляет план вооруженного нейтралитета, который до такой степени понравился уму царицы, что спустя менее недели появилась по этому поводу знаменитая декларация 1780 года… Гаррис был жестоко обманут и уехал отсюда, исполненный негодования и злобы к русской нации. Граф Панин, довольный тем, что отмстил своим противникам, …предался вновь беспечности, к которой он так склонен. Между тем князь Потемкин, столько же деятельный умом, сколько ленивый телом, добился того, что совершенно уничтожил то слабое влияние, которым еще пользовался его враг" .
Парело приехал в Россию только в 1783 году и рассказывал о случившемся на основании дипломатических слухов. Хотя никакой эскадры в помощь Англии снаряжено не было, сардинец в целом верно описал ситуацию. Екатерина под влиянием Потемкина действительно сначала склонялась на сторону Британии, но потом восторжествовала линия на создание нейтральной Лиги. Примерно о том же поведал Гаррису подкупленный Сен-Жан. Дипломат задал ему вопросы, кому принадлежит мысль о декларации и искренен ли Потемкин в своем стремлении поддержать Англию? Информатор ответил:
"Декларация была собственным произведением императрицы. …Сначала, по давнему своему расположению, она склонялась в нашу пользу; но вслед за тем внушения ее министров и лесть (французов. - О. Е. )… превозмогли ее предпочтения, и она, кажется, решилась сохранять полный нейтралитет… Князь Потемкин искренен как в словах, так и в поступках; он не любит французов, раздражен против короля прусского… Однако он недостаточно усерден к делу Англии, …и хотя противодействие графа Панина возбуждает его к деятельности, тем не менее он не употребит всего своего влияния в нашу пользу" .
Старательно сглаживая впечатление от вооруженного нейтралитета, Потемкин приглашал Гарриса к себе на дачу, "ухаживал" за ним, в доверительных беседах создавал впечатление, что еще немного, и Россия поддержит Англию. Однако и с британской стороны требуется некоторая уступчивость. "Я провел часть прошлой недели в деревне князя Потемкина, в Финляндии, - доносил посол 21 августа. - С нами не было никого, кроме избранной части его семейства; и когда он не находился в их обществе, то вполне принадлежал мне. Я, имев случай окончательно изучить его характер, дошел до убеждения, что ни с кем в целой империи он бы не говорил так свободно и откровенно, как со мной. Он сильно расположен быть нашим другом и никогда меня не обманывал… Он говорил, что иногда императрица, как казалось, совершенно решалась соединиться с нами, но что мысль навлечь на себя насмешки короля прусского и короля французского, а еще более того - опасение в случае неудачи потерять свою блестящую репутацию, удерживали ее и что под такими впечатлениями она гораздо охотнее слушала расслабляющие речи графа Панина, чем все, что он (Потемкин) мог ей сказать".
Лигу нейтральных стран Потемкин называл "дитя интриги и безумия" и намекал, что, как только ему удастся избавиться от помех, он воспользуется своим влиянием в пользу Англии. В настоящий момент князь, фактически полностью переориентировавший русскую внешнюю политику, прикидывался почти безвластным. "Когда дела идут спокойно, - говорил он Гаррису, - тогда мое влияние незначительно; но при первом встречающемся затруднении я ей делаюсь нужен, и влияние мое опять достигает самых больших размеров. Так будет скоро, и я, конечно, воспользуюсь обстоятельствами".
Потемкин пустил в ход все свое обаяние, с тем чтобы удержать видимость добрых отношений с Англией при самых неблагоприятных для британской стороны шагах, совершенных Екатериной. "Во все время он был в самом хорошем настроении, обнаруживая редкое смешение ума, непостоянства, учености и веселости, подобное которому мне еще не случалось встречать. Его образ жизни так же оригинален, как и его характер: у него нет определенных часов ни для пищи, ни для сна, и нам случалось кататься в открытом экипаже в полночь и под дождем. Это посещение… сильно обеспокоит пруссаков и французов… Одна только дружба моя с ним предает мне такое значение в глазах моих врагов" .
Посол пребывал в полном восторге от оказанного приема, а заключение союза все не сдвигалось с мертвой точки. Желая сделать Потемкина более "усердным к делу Англии", Гаррис еще в марте 1780 года предлагал своему кабинету подкупить князя. "Потрудитесь при этом помнить, - писал он в Лондон, - что мы имеем дело с лицом, обладающим огромными богатствами и знающим цену того, о чем идет речь, так что нам приходится удовлетворять не его нужду, а его личность". Однако личность Потемкина не была удовлетворена даже предложением Курляндии. Что же мог дать английский двор?
При крайнем ухудшении военной ситуации в конце 1780 года Британия оказалась готова пожертвовать в пользу России одной из своих заморских территорий, лишь бы Петербург вмешался в конфликт. Гаррис явился с этим предложением к Потемкину и начал издалека: "Если мы будем поставлены в неприятную необходимость делать уступки, не благоразумнее ли будет для равновесия в Европе сделать эти уступки нашим естественным друзьям скорее, чем нашим естественным врагам; может быть, такая мера побудила бы их к деятельности и прекратила бы борьбу, сделав ее более равной".
И тут произошла поразительная смена тона переговоров. Все заверения в дружбе и искренней симпатии к англичанам были оставлены. Князь спросил прямо: "Что можете вы уступить нам?"
"Я сказал ему, - доносил Гаррис, - что мы имеем обширные владения в Америке и Ост-Индии, может быть, что-нибудь из этого может понравиться императрице". Каким льстивым и смиренным стал посол, прежде позволявший себе бросать о Екатерине: "Расположение к чувственным удовольствиям доводит ее до крайностей, унизительных для женщины". Теперь распутной женщине была предоставлена возможность выковыривать жемчужины из британской короны.
Предварительно остановились на острове Минорке в Средиземном море. Попытки "сосватать" России какой-нибудь кусок американских колоний (вероятно, уже отвоеванных повстанцами) были отклонены Потемкиным. "Вы бы разорили нас, - сказал он, - дав нам отдаленные колонии. Вы видите, что корабли наши с трудом могут выйти из Балтийского моря; как же вы хотите, чтобы они переплыли Атлантический океан? Если уж вы даете нам что-нибудь, то пусть оно будет поближе к дому".
Напомним, что в это время уже осваивалась Аляска, и корабли под Андреевским флагом добирались до Америки с другой стороны. Прикидываясь, что русские - слабые мореходы, Потемкин тем не менее выторговывал у англичан базу для флота на Средиземном море. "Купите нашу дружбу, - сказал он Гаррису, - уступив меньше, чем, может быть, вам придется отдать вашим врагам при окончании войны".