Здесь кончается первое действие, обрисовывающее, как нам кажется, очень ярко характер Пустозерова и заставляющее ожидать от него всевозможных низостей в продолжение пьесы. Но для читателя не ясна еще нить завязки всей пьесы, еще не видно, к чему идет весь этот очерк. Предметов, на которых пробуется и высказывается Пустозеров, так много, все они подобраны случайно и почти ничем между собою не связаны; который же из них будет развит и проведен в дальнейшем ходе комедии? Судя по первому акту, читатель вправе думать, что завязка заключается в деле откупщика, так как им занята большая половина этого акта. Но второе действие показывает не то. Дело об откупщике остается посторонним, незначащим эпизодом в пьесе и, нужно полагать, искусственно введено автором только для того, чтобы дать случай сразу выказаться бескорыстию Пустозерова. Искусственный прием этот несколько вредит общему впечатлению, потому что в следующих актах читатель все ждет: что же дело об откупщике? И ничего не дождется. Второе действие происходит у секретаря – Анисима Федоровича. Начинается оно разговором секретаря с Пурпуровым, становым приставом, которого Пустозеров хочет отдать под суд, по жалобе мещанки Петровой на медленность производства следствия о покраже у ней имущества на 25 рублей. Становой пристав далеко не является здесь в том блеске могущества и великого значения для человечества, как является он в устах несравненного Фролова. Он приехал к секретарю с просьбой, нельзя ли как-нибудь удалить нерасположение к нему Пустозерова. Нерасположение это считает он следствием мести исправника, которого начальство считает, по его словам, бескорыстным за то, что он раскольникам не потакает. А он между тем "приедет в какой-нибудь раскольничий дом в ночное время с обыском, перепугает всех, – одна старуха даже через этот испуг смерть получила, – оберет там все книги и образа запрещенные, да и говорит: "Вот, говорит, коли хотите, чтобы все оставил и не открывал, так деньги дайте, и напишу, что ничего не нашел". Те, известно: бери что хочешь, только их святости не тронь. Так он деньги-то возьмет, а образа-то и книги все-таки представит". Начальство хвалит за такое рвение по службе, но Пурпуров считает такой образ действий – низостью, Анисим Федорович, кажется, то же думает, хотя и завидует такой отважности и твердости души исправника. Он видит, что это выгодно, но у него на такую штуку духу не хватит, что, впрочем, не мешает ему признавать исправника ловким и умным человеком. На замечание Пурпурова, что раскольников преследовать действительно полезно, он говорит: "Выгодную статью делает для нашего брата чиновника: кто хочет – получай деньги, а кто не хочет денег – чины. А кто половчее да поумнее, так тот и деньги и чины получать может, как ваш исправник". Вследствие таких рассуждений Анисим Федорович, как самое верное средство поставить себя на вид у начальника с хорошей стороны, рекомендует Пурпурову отыскать где-нибудь и представить раскольников, и особенно, если можно, какую-нибудь старую девку-начетчицу. Нужно подкараулить их во время сходки, оцепить, схватить, представить со всем, что найдется; можно даже выдумать новую секту, а ее – как главную сектантку…
Становой схватывается с жаром за эту мысль и действительно через неделю представляет раскольницу с книгами и образами. Пустозеров сознается (в третьем акте), что ошибался в нем… Разговор секретаря с становым, вовсе не относящийся к ходу пьесы и довольно длинный, пробегается, однако, с любопытством, потому что он раскрывает перед нами домашние сделки двух чиновных властей. Становой и подличает, и пускается в откровенности, и подкупает секретаря. Между прочими рассказами становой выражает свое profession de foi относительно своих служебных обязанностей. Он, видите ли, находится, как и всякий становой, в зависимости от помещиков и должен им представляться, являться по их требованию, охранять их интересы и т. п., все, что делает каждый становой, не исключая идеального Андрея Фролова, если припомнит читатель. Что же касается до странного требования, недавно возникшего от высших властей, насчет ограждения мужиков, то на этот счет становой ничего не может сделать, потому, во-первых, что их в стану 27 тысяч, а во-вторых, потому, что через это надо войти в противоречие с другими интересами, а это становому не по силам. Да Пурпуров и не понимает надобности такого противоречия, подобно пресловутому Фролову. Он говорит:
Над мужиком какая нужна распорядительность? Чтобы он был тих, покорен, не возмечтал о себе, кулак да плеть нужна на него… Коли в строгости он содержится, не дает ему становой потачки, вот и порядок в стану, вот и распорядительность вся, чтобы он голоса не смел подать, потому – знал бы, что он есть мужик… А вот у кого должно спросить начальство, распорядителен ли я? – У помещика. Становой постановлен для ограждения помещиков, у них и спросите про меня, так уж я знаю, что ни один на меня не пожалуется. Кто усмирил в самом начале возмущение крестьян против помещика Летаева? Я! Кто отыскал троих беглых дворовых людей помещика Отрубкина? Я!.. Кто поймал воров, что обокрали полковника Шапина? Я же ведь… Так разве это не распорядительность? Да на меня теперь ни один господин не пожалуется, чтобы я не занялся, не приказал при себе отодрать последнего лакеишку, которого пришлют ко мне для наказания… Так вот бы на что должно было начальство обратить внимание… Как еще служить – не знаю.
В разговоре с Пурпуровым развертывается и характер Анисима Федоровича; он берет взятки с станового, научает его, как надуть начальство раскольниками, обнаруживает полное знакомство со всеми плутнями подьячества и выражает неудовольствие новым бескорыстным направлением. Но вслед за тем оказывается, что он – нежный отец, всем готовый пожертвовать для счастия единственной дочери. Дочь эта – не кто иная, как Дашенька, которую Пустозеров хотел бы назвать своею… Она же составляет и причину, почему Анисим Федорович, по просьбе Пустозерова, удержался на своем месте. Проводив Пурпурова, секретарь разговаривает с дочерью о Пустозерове. Содержание разговора вот какое: "Не доверяй ему очень: ты девушка умная, должна понять, что он ходит сюда так часто не для меня, а для тебя… Ну, и пусть ходит: от этого моя служба зависит… Только смотри, чтобы больше ничего не было… Он нашим не будет. Если бы мы и захотели этого, так он не захочет; ну, и будь осторожна. Нам бы только провести время, пока он здесь служит; а ведь его, разумеется, скоро в Петербург переведут…" При этих словах Дашенька бледнеет и говорит отцу: "Ну, а что, если я привыкну к нему, да так, что умру без него?" Анисим Федорович пугается и говорит, что не с тем заставляет ее ласкать Пустозерова… что дочь для него дороже всего… "А если что у тебя на душе, ты лучше скажи мне… Я и службу брошу и его прогоню", – восклицает он. Но дочь успокоивает его, уверяя, что пошутила, и он снова просит ее быть любезной с Владимиром Васильевичем Пустозеровым.
Читатель видит, что Анисим Федорович, при всей своей опытности в приказном плутовстве, принадлежит еще к числу мелких мошенников и что человеческие чувства не совершенно заглохли в нем. Он вовсе не торгует своей дочерью; он пугается даже мысли о серьезных последствиях сношений Пустозерова с Дашей. Сближая их, он просто употребляет военную хитрость; поведение свое в этом случае, как оно ни мерзко, он считает так… шалостью, шуткой, очень позволительной. Он, при всем своем плутовстве, не постигает, какой вид получают эти шутки у господ Пустозеровых.
Пустозеров является к Анисиму Федоровичу и, между прочим, сообщает ему копию с завещания своей тетки о разделе наследства. При этом он говорит: "Кажется мне, воля умершей незаконна, и имение не может быть разделено, а должно следовать мне одному". Анисим Федорович обещает рассмотреть эту бумагу и уходит в правление для вечерних занятий; Пустозеров остается с Дашенькой. Он объясняется с ней очень смело и бесцеремонно, как будто продолжая давно начатое и часто повторяемое объяснение в любви, с требованием ответа. Дашенька уклоняется от объяснений; он объявляет, что скоро уедет навсегда; она бледнеет, но говорит ему только: "Счастливый путь". Ни малейшего внутреннего одушевления, ни следа страсти не проявляется в Пустозерове; видно только мелкое самолюбие человека пустого и чувственного. Он играет словами, позволяет себе вольности, нагло пристает с прямым вопросом: любите ли вы меня, – и после уклончивых ответов несколько раз повторяет его, а потом тотчас преспокойно говорит, что три дня, в которые не видал Дашеньку, он провел очень весело в обществе молоденькой и хорошенькой вдовушки. Объяснение влюбленных прерывается приходом Зайчикова-сына, которого Пустозеров встречает вопросом: как он зашел сюда? "Да той же самой дорогой, что и вы, Владимир Васильевич", – отвечает Зайчиков. "Отчего вы не в правлении?" – "Да нечего делать там…" Пустозеров начинает читать Зайчикову наставления; Дашенька прерывает его и говорит, что Зайчиков пишет повесть и уже читал ей несколько глав, которые ей очень нравятся. Пустозеров оскорбляется и начинает говорить колкости Зайчикову и Дашеньке. Зайчиков отвечает запальчиво, резонерствует и рисует поведение Пустозерова в следующих чертах, отрицательным образом: "Я желал бы, – говорит он, – чтобы в людях, облеченных властью, было побольше сердца, чтобы они умели отличать настоящее зло от кажущегося, чтобы умели ценить людей, которые служат сорок лет, никого не обижая, не притесняя, окруженные любовью и доверием всех близких к ним людей, чтобы не пускали по миру целую семью за то только, что глава, ее вскормивший, вырос и воспитался на иных убеждениях, а умели бы оценить в нем настоящую честность, хотя и не согласную в формах с их собственною". Ясно, что Зайчиков упрекает Владимира Васильевича за своего отца; но герой сей невозмутим в величии своих бескорыстных принципов. Он советует Зайчикову не совать своего носа в распоряжения высших, чтобы самому не быть выгнанным. Зайчиков ссорится с ним и уходит. Дашенька выражает свое сожаление, что Пустозеров так с ним обходится, и влюбленный герой наш вдруг проникается нравственным чувством, говоря, что понимает ее отношения с Зайчиковым и только удивляется, как может отец смотреть на это равнодушно. "Да разве тут есть что-нибудь непозволительное?" – с изумлением спрашивает Дашенька, "О, помилуйте, – насмешливо отвечает он, – возвышенные, высокие чувства!.. Что же иное может питать душу поэтов?.." В заключение своих колкостей он объявляет Дашеньке отставку, как объявляют наемному лакею: "Вы не умели ценить меня, вы меня дурачили, предпочли мне первого встречного мальчишку… Ну, так прощайте…" В это время входит Анисим Федорович с известием, что дело по завещанию можно повернуть в пользу Пустозерова. Он сухо отвечает: "Хорошо-с!" – и грозно уходит. Анисим Федорович спрашивает дочь, за что он рассердился; та говорит: "Не знаю". Отец горько упрекает ее и с отчаянием восклицает: "Ах, Дарья, Дарья! что теперь будет!.."
Беспокойство его оправдалось. В начале третьего акта он бранит дочь за все неприятности, какие, по ее милости, должен теперь выносить от Пустозерова. "Бывало, говорит, на все сквозь пальцы смотрел, а теперь каждое присутствие неприятности да выговоры. А все из-за твоего каприза". Дашеньке только тут вполне объясняется, что она служила ширмами для взяточничества отца. Но открытие этого обстоятельства только сильнее пробуждает ее любовь. Она говорит себе: "Так он это для меня держал моего отца на службе… он, бескорыстный и благородный! А я еще сомневаюсь в его любви ко мне!.." Заключение это, если хотите, не делает чести ее чувствам; но что же делать? Нельзя назвать его невозможным. Дашенька пугается только одного: что, если он подумает, что и она в заговоре с отцом и только нарочно кокетничала с ним? Это ужасно для ее любящего сердца… В этих размышлениях застает ее Зайчиков, и между ними происходит объяснение. Он открывается ей, что ее любит и что знает ее любовь к Пустозерову, но что это человек скверный, недостойный, что он и ее ищет только для удовлетворения своего самолюбия, что он ухаживает за пожилой вдовой, что из мести преследует и отца Дашеньки и самого Зайчикова и пр. Дашенька ничего не хочет слышать и на все отвечает, что она ненавидит и презирает тех, кто говорит дурно про ее милого. Их объяснение застает Анисим Федорович и прогоняет Зайчикова, который тут же, кстати, объявляет, что завтра подает в отставку. Затем Анисим Федорович объясняет дочери, что он чуть не на коленях просил прощенья у Владимира Васильевича и что тот обещался сегодня опять к ним приехать. Повторивши дочери, чтоб она была любезна, Анисим Федорович уходит.
Заставши Дашеньку одну, Пустозеров начинает разговор как победитель; он улыбается и говорит так, что в нем просвечивает какое-то животное сознание силы, какая-то кошечья игра с мышью. Начинает он насмешками над любовью Дашеньки к Зайчикову и доводит ее до слез и до напоминания ему о том, что он недавно еще уверял ее в любви. На это напоминание он отвечает: "Да, я не отказываюсь от своих слов, но… быть соперником Зайчикова – не могу; быть игрушкой вашего каприза – тоже не могу. Это не моя роль". Она просит у него прощения и признается в своей любви…
В четвертом акте Пустозеров собирается в Петербург. Матрена, горничная Дашеньки, рассуждает об этом с Андреем в квартире Владимира Васильевича. "Так, значит, наша барышня, – говорит она, – так и останется… ни при чем?.." Андрей отвечает: "Вам лучше знать, при чем останется", – и оба смеются. "А молодец… ловок! дельцо свое обделал", – замечает Матрена, и они продолжают сальничать насчет обманутой девушки. Вскоре является сам Пустозеров и велит Андрею поскорее укладываться. "Убраться бы отсюда поскорее, – говорит он сам с собой. – Надоел мне этот проклятый городишко. Одного жаль: Доротею. (Так зовет он Дашеньку.) Ну, что делать: сама виновата… Такой страстной натуре, как ее, нельзя не поддаться… Тут никто бы не устоял. Жениться на ней? А карьера, а служба, а общественная польза, для которой живу? Тесть – взяточник… Нет, это невозможно!.. (Задумывается.) Э, да утешится… поплачет и перестанет… Тот же Зайчиков женится. (С усмешкой.) Бессмертным писателям всего приличнее поправлять ошибки смертных людей… (Ходит, насвистывая.) А жаль ее, бедняжки… Взял бы с собой, если б не пугали последствия".
Эти омерзительные рассуждения прерываются Золотаревым, тем самым помещиком, который просил Пустозерова о следствии в первом акте. Золотарев приехал проститься с ним, и оказывается, что Пустозеров получил место в Петербурге по его ходатайству. Владимир Васильевич благодарит его, но Золотарев возражает: "Помилуйте, что за благодарности: я только уплатил вам мой долг. Вы исполнили мою просьбу, следовательно, дали мне взаймы; я сделал для вас, следовательно, расплатился; затем мы квит и друг другу ничем не обязаны". Это – прямое объяснение, что место, выхлопотанное для Пустозерова, заменяет взятку, от которой он отказался, Но он не замечает или не хочет замечать этого и с улыбкою отвечает на объяснение Золотарева: "Ваша философия проста и удобопонятна". Проводив Золотарева, Владимир Васильевич говорит сам себе: "Он прав совершенно. Если бы все рассуждали так, как он, то бескорыстие и честность на службе никогда бы не оставались невознагражденными, как это иногда случается".
На этом успокоительном размышлении бескорыстного человека могла бы и кончиться комедия. Но автор хотел до дна исчерпать гадость этого человека, хотел казнить его до конца, без всякой пощады, и он прибавил страшную сцену, служащую каким-то саркастическим апофеозом чувственного эгоизма, выставляющую пошлость и подлость человека в каком-то сатанински-безобразном величии. К Пустозерову является Дашенька, ушедшая вечером, тихонько от отца, чтобы удержать любимого человека или уехать с ним. Она объявляет прямо и просто, что не может остаться без него. А он отвечает ей: "Послушай, душа моя, ты не понимаешь жизни. Как мне взять тебя? Ну, узнает твой отец, вступится: я могу испортить карьеру, потерять службу". Затем он, не слушая ее молений, старается ее поскорее выпроводить. "Дома, говорит, тебя хватятся, ты погубишь себя". – "Я давно уже погибла", – грустно отвечает она на эту предупредительную заботливость. Тут нежданно врывается в комнату Зайчиков, выпивши. Дашенька прячется за ширмы. Пустозеров старается выпроводить Зайчикова. Но тот, в исступлении, схватывает его за руку и начинает декламировать ему анафему. Происходит следующая сцена:
ЗАЙЧИКОВ. Погоди, герой честности и бескорыстия, ты должен выслушать меня; я пришел сказать тебе спасибо за то, что ты чуть не убил моего отца, разорил мою семью, помешал мне быть ей полезным, почти выжил и меня из службы… Ведь отец пешком притащился сюда, узнавши, что я вышел в отставку; он меня винит в этом, называет сыном неблагодарным… Стой!.. Еще это не все. Ты держал при себе известного взяточника секретаря, а для чего? Для того, чтобы соблазнить его дочь, прекрасное, чистое создание. И ты достиг этого, подлец. Я все знаю. Страхом изгнания из службы ты заставлял отца потворствовать вашим отношениям. Ты увлек, ты погубил ее, неопытную.
ДАШЕНЬКА (выходя из-за ширм, быстро подходит к Владимиру Васильевичу и обнимает его). Вы врете: он ни в чем не виноват, я сама полюбила его.
ЗАЙЧИКОВ (отскакивает в изумлении). Дарья Анисимовна, вы ли это? Где вы? Он задавил в вас и стыд и совесть.