Мальдонадо расположен на северном берегу Ла-Платы, не очень далеко от входа в эстуарий. Это на редкость тихий, заброшенный городок; улицы, как и повсюду в городах этих стран, идут под прямым углом друг к другу, оставляя в середине города большую пласу, т. е. площадь, размеры которой только подчеркивают малочисленность населения. Торговля развита очень слабо; вывоз ограничивается небольшим количество кож и живого рогатого скота. Жители - по большей части землевладельцы; имеется здесь и несколько лавочников, и таких неизбежных ремесленников, как кузнецы и плотники, услугами которых пользуется почти все население на пятьдесят миль в окружности. Город отделен от реки полосой песчаных бугров шириной с милю; со всех сторон он окружен открытой, слегка холмистой местностью, поросшей однообразным покровом прекрасной зеленой травы - подножного корма для неисчислимых стад коров, овец и лошадей. Обработанной земли очень мало, даже у самого города. Живые изгороди из кактусов и агав отмечают немногочисленные места, засеянные пшеницей или кукурузой. Характер местности одинаков по всему северному берегу Ла-Платы. Единственное отличие состоит в том, что гранитные холмы здесь несколько более обрывисты. Пейзаж чрезвычайно скучный, и лишь изредка какой-нибудь дом, огороженный участок земли или даже единственное дерево едва оживляют картину. И тем не менее после того, как вы в течение некоторого времени находились в плену на корабле, возможность свободно пройтись по бескрайним равнинам, поросшим травой, полна очарования. Да и помимо того, если ограничить свой взор только небольшим пространством, найдется немало красивых объектов. Некоторые из птичек отличаются великолепным оперением, а ярко-зеленая трава, коротко ощипанная скотом, украшена крохотными цветками, среди которых растение, с виду похожее на маргаритку, я встретил как старого друга. А что сказал бы любитель цветов при виде обширных пространств, до того густо заросших Verbena melindres, что даже издали они кажутся ярко-алыми?
В Мальдонадо я пробыл десять недель и за это время собрал почти полную коллекцию зверей, птиц и пресмыкающихся. Однако, прежде чем сообщить свои наблюдения над ними, я расскажу о небольшой экскурсии к реке Поланко, протекающей миль за семьдесят к северу отсюда. В доказательство того, как дешево всё в этой стране, могу заметить, что я платил только два доллара, или восемь шиллингов, в день двум проводникам с целой дюжиной верховых лошадей. Мои спутники были хорошо вооружены пистолетами и саблями, что мне казалось излишней предосторожностью; но накануне - и это была первая новость, которую мы услышали здесь, - какой-то путник из Монтевидео был найден на дороге мертвым с перерезанным горлом. Это произошло поблизости от креста, поставленного в память о другом некогда совершенном здесь убийстве.
Первую ночь мы провели в уединенном сельском домике, и здесь я обнаружил, что две-три мои вещи, особенно карманный компас, возбуждают безграничное удивление. В каждом доме меня просили показать компас и, пользуясь им и картой, указывать направление к различным местам. То обстоятельство, что я, совершенно чужой в этой стране, могу узнать дорогу (в этой открытой местности направление и дорога означают одно и то же) к местам, где никогда не бывал, вызывало самое оживленное восхищение. В одном доме молодая женщина, которая не могла встать с постели из-за болезни, просила меня зайти к ней и показать компас. Как ни велико было их удивление, но я был удивлен еще больше, обнаружив такое невежество у людей, владеющих тысячами голов скота и обширнейшими эстансиями [имениями. Объяснить это можно разве лишь тем обстоятельством, что эта глухая часть страны редко посещается иностранцами. Меня спрашивали, что движется - земля или солнце, жарче или холоднее к северу, где находится Испания и многое другое в этом роде. У большинства жителей было весьма смутное представление, будто Англия, Лондон и Северная Америка - различные названия одного и того же места; те же, кто был лучше осведомлен, знали, что Лондон и Северная Америка хотя и разные страны, но расположены рядом и что Англия - большой город в Лондоне! У меня были прометеевы спички, которые я зажигал, надкусывая1; то обстоятельство, что человек может добывать огонь при помощи своих зубов, казалось таким чудом, что люди целыми семьями сбегались посмотреть, как это делается; раз мне предлагали целый доллар за одну спичку. Умывая лицо по утрам, я вызвал этим множество толков в селении Лас-Минас; один именитый купец с пристрастием допрашивал меня по поводу такой странной привычки, а равно и о том, почему, находясь на борту корабля, мы отращиваем бороды, ибо он слышал об этом от моего проводника. Он смотрел на меня с большим подозрением; быть может, он слыхал об омовениях, предписываемых магометанской религией, и, зная, что я еретик, вероятно, пришел к заключению, что все еретики - турки. В этой стране существует повсеместный обычай просить ночлега в первом подходящем для этого доме. Удивление, которое возбуждал мой компас и прочие мои искусные "фокусы", сослужило мне известную пользу, ибо все это, вместе с длиннейшими рассказами моего проводника о том, как я раскалываю камни, отличаю ядовитых змей от безвредных, собираю насекомых и т. д., и было моей платой за гостеприимство. Я пишу обо всем этом так, как будто находился среди обитателей Центральной Африки: Банда-Орьенталь не будет польщена подобным сравнением, но именно таковы были мои впечатления в то время.
На следующий день мы направились в селение Лас-Минас. Местность стала несколько более холмистой, но в остальном оставалась все той же; впрочем, житель пампасов, несомненно, счел бы ее настоящими Альпами. Эта страна так слабо-заселена, что за целый день мы не встретили ни единого человека. Лас-Минас очень мал даже по сравнению с Мальдонадо. Он расположен на небольшой равнине и окружен низкими скалистыми горами. Построен он, как это принято здесь, симметрично и, с выбеленной церковью в центре городка, выглядел весьма привлекательно. Крайние дома одиноко возвышались на равнине; возле них не было ни садов, ни дворов. В тех местах это обычное явление, и потому все дома выглядят как-то неуютно. На ночь мы остановились в пульперии, т. е. в питейном заведении. Вечером сюда пришла толпа гаучосов пить водку и курить сигары. Наружность их весьма замечательна; в большинстве они статны и красивы, но лица у них надменные и разбойничьи. Нередко они отпускают себе усы, а их черные длинные вьющиеся волосы падают на спину. В своей яркой, красочной одежде, со звенящими на каблуках огромными шпорами, с ножами, заткнутыми за пояс наподобие кинжалов (и часто в качестве таковых употребляемыми), они выглядят совсем не так, как можно было бы ожидать, судя по названию "гаучо", т. е. попросту крестьянин. Вежливость их не имеет границ; они никогда не выпьют водки, если вы наперед не попробуете ее; но даже когда они отвешивают свой чрезвычайно изящный поклон, вид их таков, будто они не прочь при первом удобном случае перерезать вам горло.
На третий день мы не раз меняли направление пути, так как я занялся осмотром нескольких пластов мрамора. На красивых, поросших травой равнинах мы видели много страусов (Struthio rhea). Некоторые стаи насчитывали двадцать-тридцать птиц. Когда они стояли на каком-нибудь небольшом возвышении, то выглядели очень величаво на фоне ясного неба. Я никогда не встречал таких доверчивых страусов где-либо в других частях этой страны: к ним можно было легко приблизиться, быстро подъезжая верхом, но тут они, распустив крылья, пускались, как на парусах, прямо по ветру и вскоре оставляли лошадь далеко позади.
Вечером мы подъехали к дому дон Хуана Фуэнтес, богатого землевладельца, с которым, однако, никто из моих спутников не был лично знаком. Приближаясь к дому незнакомого человека здесь принято выполнить несколько мелких требований этикета: медленно подъехав к двери, вы восклицаете в знак привета "Ave Maria", и, пока кто-нибудь не выйдет и не пригласит вас спешиться, не полагается даже слезать с лошади; хозяин по установленной форме отвечает: "Sin pecado concebida", т. е. "зачавшая без греха". Войдя в дом, вы несколько минут поддерживаете какой-нибудь разговор общего характера, прежде чем попросить разрешения провести здесь ночь. Это встречают согласием, как нечто само собой разумеющееся. Затем приезжий ест вместе с семьей, и ему отводят комнату, где он устраивает себе постель из попоны своего рекадо (пампасского седла). Любопытно, что сходные условия вырабатывают и сходные обычаи. На Мысе Доброй Надежды повсюду наблюдается такое же гостеприимство и почти такие же детали этикета. Однако разница между характером испанца и голландца-бура сказывается в том, что первый никогда не задаст гостю вопроса, выходящего за рамки самых строгих правил вежливости, тогда как голландец допросит его, где он был, куда едет, чем занимается и даже сколько у него братьев, сестер или детей.
Вскоре после нашего приезда к дон Хуану к дому его пригнали одно из больших стад коров, и трех животных отобрали на убой для нужд хозяйства. Эти полудикие животные очень проворны, и, будучи отлично знакомы с роковым лассо, изрядно утомили лошадей, которым пришлось долго гоняться за ними. После того как я своими глазами увидел все это натуральное богатство дон Хуана - огромное количество скота, лошадей и прислуги, мне особенно странным показалось его жалкое жилище. Пол был мазаный, из затвердевшей глины, а в окнах не было стекол; гостиная могла похвастать лишь несколькими стульями и табуретками самой грубой работы да парой столов. Ужин, несмотря на присутствие нескольких гостей, состоял из жареной и вареной говядины, наложенной двумя, огромными грудами, да нескольких тыкв; кроме тыквы никаких других овощей не было; не оказалось даже кусочка хлеба. Для питья всем присутствующим служил один большой глиняный кувшин с водой. А ведь этот человек был владельцем нескольких квадратных миль земли, почти каждый акр которой мог бы приносить хлеб, а при затрате небольшого труда - и все обыкновенные овощи. Весь вечер мы занимались тем, что курили да немного пели, импровизируя под аккомпанемент гитары. Синьориты сидели все кучкой в одном углу комнаты и не ужинали с мужчинами.
Так много книг написано об этих странах, что почти излишне описывать лассо или боласы. Лассо состоит из очень крепкой, но тонкой веревки, плотно сплетенной из сыромятных ремней. Один конец его прикрепляется к широкой подпруге, которая связывает между собой сложные принадлежности рекадо - седла, употребляемого в пампасах; на другом конце имеется маленькое кольцо, железное или медное, при помощи которого образуется петля. Собираясь пустить лассо в ход, гаучо оставляет небольшой сверток веревки в левой руке, а в правой держит скользящую петлю, которую делают очень большой, обычно около 8 футов диаметром. Он быстро раскручивает петлю над головой, ловким движением кисти руки оставляя ее раскрытой, а затем метко бросает, так что она падает на заранее выбранное место. Когда лассо не нужно, оно свертывается небольшим кругом и привязывается к рекадо сзади.
Боласы, или шары, бывают двух родов. Самые простые, применяемые главным образом для ловли страусов, состоят из двух круглых камней, обтянутых кожей и связанных тонким плетеным ремешком около 8 футов длиной. Другой род боласов отличается только тем, что состоит из трех шаров, связанных при помощи ремней в одном общем центре. Гаучо держит меньший из трех шаров в руке, а другие два быстро вертит над головой; потом, прицепляет, бросает их, и они вращаются в воздухе, точно цепное ядро6. Как только шары наткнутся на какой-либо предмет, ремни обвиваются вокруг него, переплетаясь друг с другом, и накрепко его опутывают. Размеры и вес шаров разнятся в зависимости от их назначения; шары из камня, будучи не больше яблока, летят с такой силой, что могут иногда переломить ногу даже лошади. Я видел шары из дерева величиной с репу, предназначенные для того, чтобы ловить лошадей, не причиняя им вреда. Иногда шары делаются чугунные: такие боласы удается забрасывать всего дальше. Главная трудность в пользовании лассо и боласами состоит в искусстве ездить верхом настолько хорошо, чтобы уметь уверенно нацелиться, раскручивая их над головой на всем скаку и при неожиданных поворотах в обратную сторону; стоя же на земле, всякий быстро постигает это искусство. Однажды, когда я развлечения ради скакал верхом и раскручивал шары над головой, вертевшийся шар случайно ударился о куст; таким образом, вращательное движение его было нарушено, он тотчас же упал на землю и словно по волшебству охватил заднюю ногу моей лошади; тогда другой шар вырвало из моих рук, и лошадь оказалась совсем связанной. К счастью, то была старая, бывалая лошадь, которая поняла, в чем дело, иначе она, пожалуй, стала бы брыкаться, пока не свалилась бы. Гаучосы хохотали во все горло; они кричали, что видывали, как ловили всяких зверей, но никогда до сих пор им не случалось видеть, чтобы человек изловил самого себя.
За следующие два дня я добрался до самого крайнего пункта, который хотел осмотреть. Местность была настолько однообразна, что под конец прекрасная зеленая мурава казалась мне еще более утомительной, чем пыльная проезжая дорога. Повсюду нам попадалось множество куропаток (Nothura major). Птицы эти не ходят стаями и не прячутся, как английские куропатки. По-видимому, они весьма доверчивы: человек верхом на лошади, постепенно приближаясь к ним кругами или, вернее, по спирали, может перебить их сколько угодно ударами по голове. Чаще всего их ловят посредством петли, или маленького лассо, сделанного из ствола страусового пера, прикрепленного к концу длинной палки. Мальчику на старой смирной кляче удается наловить таким образом за день штук тридцать-сорок. В арктических областях Северной Америки индейцы ловят зайца7-беляка, сидящего у своей норы, обходя его по спирали; самым лучшим временем для этого считается середина дня, когда солнце стоит высоко и тень охотника не очень длинная.
Обратно в Мальдонадо мы ехали несколько иным путем. Около Пан-де-Асукар, пункта, хорошо знакомого всем, кто плавал до Ла-Плате, я провел целый день в доме одного на редкость гостеприимного старого испанца. Рано утром мы поднялись на Сьерра-де-лас-Анимас. Восходящее солнце придавало картине весьма живописный вид. К западу взору открывалась необъятная плоская равнина вплоть до самой Зеленой горы у Монтевидео, а к востоку - холмистая область Мальдонадо. На вершине горы находилось несколько маленьких кучек камней, которые пролежали здесь, очевидно, много лет. Мой спутник уверял меня, что эти кучи были сложены в старину индейцами. Они походили на те кучи, которые так часто встречаются на горах в Уэльсе, только были гораздо меньше. Желание отметить какое-либо событие памятником, воздвигнутым на самом высоком пункте окружающей местности, - по-видимому, всеобщая страсть рода человеческого. В настоящее время в этой области нет ни одного индейца - ни дикого, ни цивилизованного, и я не знаю, сохранились ли от ее прежних обитателей еще какие-нибудь памятники, кроме этих, незначительных куч камней на вершине Сьерра-де-лас-Анимас.
Замечательно почти полное отсутствие деревьев по всей Банда-Орьенталь. Зарослями частично покрыты некоторые скалистые холмы, да по берегам больших рек, особенно к северу от Лас-Минас, довольно часто встречаются ивы. Мне говорили, что у Арройо-Тапес есть пальмовый лес; одну большую пальму я видел близ Пан-де-Асукар, под 35° широты. Эти деревья да те, которые посажены испанцами, - единственное исключение среди общего безлесья. Из числа разведенных пород следует указать тополь, оливковое, персиковое и другие плодовые деревья; персики так хорошо принялись, что служат главным источником топлива для города Буэнос-Айреса.
Условия таких исключительно плоских равнин, как пампасы, редко благоприятствуют произрастанию деревьев. Возможно, что это объясняется силой ветров или же особенностями высыхания почвы.
Однако природные условия окрестностей Мальдонадо таковы, что ни одна из этих причин здесь не проявляется: скалистые горы защищают от ветра отдельные места с почвами различного состава; по дну почти каждой долины течет ручеек, а глинистый характер почвы способствует, по-видимому, удержанию влаги. Утверждали, и это весьма вероятно, что наличие лесов обыкновенно определяется среднегодовой влажностью; между тем в этой области в течение зимы - выпадают обильные дожди, а лето хотя и сухое, но все же не в чрезмерной степени. Почти всю Австралию, как мы видим, покрывают высокие деревья, между тем климат там гораздо более сухой. Следовательно, для объяснения этого явления нам нужно обратиться к каким-то другим, пока еще не известным причинам.
Если судить по одной только Южной Америке, невольно напрашивается мысль, что деревья могут хорошо произрастать только в очень влажном климате, ибо здесь граница лесной полосы замечательно совпадает с границей области влажных ветров. В южной части материка, где преобладают западные ветры, насыщенные влагой Тихого океана, каждый островок у изрезанного западного берега от 38° широты и до самой южной точки Огненной Земли густо покрыт непроходимыми лесами. На восток от Кордильер, на той же самой широте, синее небо и сухой климат свидетельствуют о том, что воздух, пройдя через горы, утратил свою влажность, и безводные равнины Патагонии отличаются самой скудной растительностью. B тех частях материка, которые расположены дальше к северу, в области постоянных юго-восточных пассатов, местность к востоку от Кордильер украшают великолепные леса, тогда как западное побережье между 4° и 32° южной широты можно назвать пустыней; на том же западном побережье к северу от 4° южной широты, где пассаты уже не так регулярны и периодически выпадают сильные ливни, берега Тихого океана, абсолютно пустынные в Перу, одеваются около мыса Бланко той пышной растительностью, которой так прославились Гваякиль и Панама. Таким образом, при переходе из южной части материка в северную леса и пустыни меняют свое расположение относительно Кордильер, и это, очевидно, определяется направлением господствующих ветров.