Шах, помолчав, заметил, что для Ирана этот способ не годится, он лучше будет усиливать "шахскую инспекцию", наделять ее еще большими полномочиями. Действительно, время от времени "шахская инспекция" привлекала к суду, наказывала нескольких наиболее зарвавшихся в жажде наживы торговцев или промышленников, чиновников, бравших наиболее крупные взятки, – таких, которых уже нельзя было не привлечь к ответственности. Однако такие меры, разумеется, были недостаточными – вся система экономики страны была заражена коррупцией. Шах не мог и не хотел рушить саму систему.
В некоторых международных проблемах была и близость точек зрения, например, о сохранении достигнутой такими большими усилиями разрядки международной напряженности, международных мер по остановке гонки вооружения, созданию в мире "справедливого экономического порядка". Конечно, на поддержку таких мер на международной арене шаха подталкивали различные соображения. Он, видимо, представлял себе опасность, которую таило для Ирана гипотетическое столкновение Соединенных Штатов с Советским Союзом. Он понимал губительные последствия для Ирана оказаться, как он говорил в беседах, "между молотом и наковальней", чем грозило вовлечение Соединенными Штатами Ирана в свои военные планы. Говорил об этом нам, но… фактически содействовал военному проникновению США в Иран к южным подступам Советского Союза, да и в своих интервью западным, особенно американским, журналистам открыто называл себя наиболее верным союзником США. Такова уж была своеобразная "логика" иранского монарха.
Однако он чувствовал, что к позиции Советского Союза надо иногда прислушиваться. Появлению, например, нейтронной бомбы в США шах первоначально не придал особого значения. В беседах говорил, что все равно никого запрет нейтронной бомбы не спасет, коль скоро в арсенале имеется мощное термоядерное оружие. Наши доводы о необходимости идти по пути сокращения видов наиболее смертельного оружия, а не их расширения все же возымели свое воздействие. Большую роль в этом сыграла и широкая международная кампания против нейтронного оружия. Шах изменил свою точку зрения.
Шах придавал значение усилиям Советского Союза к созданию зоны безопасности в районе Индийского океана, т. е. в районе, непосредственно примыкающем к Ирану, однако поддержка им этой ценной инициативы была половинчатой. Он не хотел, в силу своих союзнических обязательств перед США, признавать наличие угрозы, создаваемой в этом районе американскими вооруженными силами.
Поддерживая в целом советские инициативы по разоружению, шах тем не менее в частных беседах пытался и оправдывать нежелание стран НАТО идти на серьезные переговоры по этой важнейшей проблеме. "Они же вас боятся, – откровенно говорил он. – Что же НАТО может противопоставить вам – длинноволосых голландских солдат-наркоманов?"
Шах весьма заботился о том, чтобы слыть в международных делах поборником правого дела, несомненно, учитывая широкую международную популярность движения в мире против войны, за справедливый экономический порядок. На так называемых совещаниях "Север – Юг" Иран выступал в поддержку развивающихся стран. Он даже говорил в беседах, что рискует получить кличку "коммуниста". Такая позиция шаха, конечно, была рассчитана и на смягчение критики жестокого внутреннего режима, установленного им в стране. С нескрываемым раздражением он говорил о критике Ирана со стороны США и других империалистических государств относительно нарушения "прав человека" в Иране. Уходил он от этой критики довольно своеобразно. Он сам переходил в наступление: "Какое имеют право критиковать меня те страны, – говорил он, – которые сами подавляют свободы человека не только внутри своих стран, но подчиняют себе и эксплуатируют целые страны!"
И все-таки, проявляя на словах доброжелательное отношение к развитию отношений с Советским Союзом и во многих случаях практически содействуя этому, шах где-то внутри себя всегда ощущал инстинктивную боязнь. Именно эту сторону его характера и мышления подогревали его заокеанские друзья, подбрасывая фальшивую информацию о "коварных намерениях" Советского Союза. То в беседе он скажет, что вот, мол, имеются сообщения о каких-то передвижениях войск, непонятной активности на советской стороне границы с Ираном. Конечно, все это оказывалось выдумкой. То обронит мимоходом, что он знает об источниках волнений внутри страны – замешаны, мол, коммунисты, направляемые из "международных коммунистических центров". Правда, оговорится, что эти "центры" расположены в Западной Европе.
Революцию 27 апреля 1978 года в Афганистане шах поначалу воспринял спокойно. "Я знал, что режим Дауда должен был пасть, – говорил он, – но не думал, что это произойдет так быстро. Мы будем развивать отношения с Афганистаном, если новое афганское правительство хочет добрых отношений с нами". Однако спустя некоторое время, когда над шахом поработали его западные "советники", тон изменился. "Как же нам не опасаться событий в Афганистане, – с притворной озабоченностью восклицал он, – если вашей армии осталось до теплых морей всего около 400 км?" Конечно, приходилось терпеливо и подробно давать разъяснения, которые воспринимались шахом, но, видимо, не надолго – усиленно работала направленная дезинформация, рассчитанная на боязнь шаха коммунистических идей, и следовательно Советского Союза.
Попытки извне помешать советско-иранским отношениям были наглядно видны, и, конечно, нельзя было обойти вниманием в беседах с ним эти вопросы.
Шах и по его поручению премьер-министр Ховейда настойчиво пытались внушить нам мысль, что тесные отношения Ирана с США, в том числе в военной области, – дело временное, они, дескать, нужны только на период становления Ирана на собственные ноги, Иран лишь хочет использовать США, взять от них все, что можно, и ни о каком ущемлении иранского суверенитета речи быть не может. "Пускай американцы обучат нас владеть оружием их производства, после этого мы их выгоним", – говорил он мне. Когда, например, был затронут вопрос о возможных последствиях для Ирана закупки в США самолетов дальней электронной разведки АВАКС, шах пытался уверять, что эти самолеты нужны Ирану ввиду сложности горного рельефа страны! Его внимание, конечно, было обращено на то, что радиус разведывательной деятельности этих самолетов может покрывать значительную часть советской территории, а обслуживать-то эти самолеты, как известно, будут американцы. Не противоречит ли это его неоднократным заявлениям о том, что Иран – дружественная Советскому Союзу страна и иранская территория не будет использоваться в ущерб безопасности северного соседа? Кроме того, разве не ясно, что и в данном случае имеет место стремление переложить на Иран бремя громадных финансовых издержек по разработке и производству самолетов АВАКС (Иран должен был стать первой страной, которая приобрела бы в США эти самолеты, в то время как западноевропейские союзники США благоразумно воздерживались от их покупки)?
Шах пытался маневрировать, заявлял, что он не допустит, чтобы американские пилоты обслуживали эти самолеты во время выполнения заданий. Это, конечно, было неубедительно, ведь срок обучения экипажей предусматривался в 5 лет! А что будет, если такой самолет "случайно" залетит из Ирана на территорию Советского Союза? "Сбивайте их", – хладнокровно предложил шах. Через некоторое время было объявлено об отказе Ирана покупать самолеты АВАКС под предлогом сокращения военного бюджета ввиду экономических трудностей страны. Позднее США опять поднажали на шаха, он вновь заколебался. А потом революция смела эти планы.
Верил ли шах в то, что ему удастся сохранить свою независимость, несмотря на тесный союз с США? Из бесед складывалось впечатление, что известная доля уверенности в этом у него была. Она, пожалуй, исходила из иллюзий шаха считать, что западные союзники рассматривают его как равноправного партнера, он "равный среди великих мира сего". Однажды, пытаясь доказывать, что участие Ирана в военном блоке СЕНТО, наличие громадного аппарата американских советников не связывает его руки при принятии решений, особенно в критических случаях, шах утверждал, что всегда последнее слово останется за ним – "американцы меня послушаются".
Задал ему вопрос: а если в критический момент их интересы возьмут верх над интересами Ирана, интересами лично шаха – что будет тогда?
Шах ответил, что такая ситуация исключается, его положение достаточно прочное.
Как же он должен был чувствовать себя, когда в опубликованных незадолго до смерти мемуарах ему пришлось писать, что американцы выкинули его из страны как "дохлую мышь"?
Вообще шах болезненно воспринимал любые действия, которые показывали, что его западные союзники, особенно руководители западных государств, не считают его равным себе. Особенно его раздражали почему-то англичане. Ховейда рассказывал мне, что у шаха в спальне была лишь одна фотография, более всего любимая им: шах в Швейцарии стоит на балконе своего шале, смотрит вниз, а к нему поднимаются в гору, невольно горбясь, английские министры.
Оглядываясь назад, можно сказать, что советско-иранские отношения во времена правления шаха имели определенное развитие в различных областях. Отношения были довольно интенсивными, но в них, конечно, не могло быть искренности, мешали западные "друзья" шаха.
Шах в беседах часто комментировал международные события, давал свои оценки политике отдельных стран. Любопытными были его замечания по поводу США, с которыми он хотел быть в равноправных союзнических отношениях. Видимо, не все было гладко в этих отношениях, это прорывалось в его замечаниях, хотя, конечно, следовало иметь в виду, что шах учитывал – с собеседником из какой страны он ведет разговор.
Он не раз говорил, что у него гораздо больше трудностей в отношениях с США, чем с какой-либо другой страной, едко высмеивал кампанию в "защиту прав человека", которую вела администрация Картера. Чувствовалось, что с приходом Картера к власти в ирано-американских отношениях первоначально наступил некоторый холодок. Никсон и Киссинджер были явно более по душе шаху, чем Картер и Бжезинский. Шах хотел встретиться с Картером, послал даже шахиню в США для подготовки своего визита, однако поездку в США мог осуществить только в ноябре 1977 года – через год после прихода к власти Картера.
Во время пребывания шаха в США состоялись бурные антишахские демонстрации. По иранскому телевидению показывали церемонию встречи шаха на лужайке Белого дома. Шах вытирал слезы, но не от избытка чувств – рядом полиция разгоняла демонстрантов, обильно применяя слезоточивый газ.
Его личный друг – иранский посол в США Захеди – устроил контрдемонстрацию, прошахскую, не жалел денег, чтобы свезти в Вашингтон нанятых для этой цели иранцев, проживающих в США. Однако это не улучшило результаты визита. Шах подозревал американские власти в попустительстве антишахским демонстрантам. Он не мог себе представить, как это американская администрация с ее мощными спецслужбами не могла обеспечить ему достойный прием. Он даже начал подозревать, что американцы не очень-то рассчитывают на прочность шахского престола, это следовало из его замечаний в беседах со мной после возвращения из США.
Поскольку переговоры с Картером в чем-то, видимо, не ладились, шах прибегнул к оригинальному способу давления.
В один из дней, когда шах находился в США, мне по телефону позвонил тогдашний премьер-министр Амузгар, находившийся в Тегеране. Разговор был необычным, тем более что он велся по городскому телефону, который, как хорошо знал шах и Амузгар, прослушивался иранскими спецслужбами, где было немалое числе американских советников, т. е. практически американцами.
Амузгар сообщил, что шах вызвал его по телефону из Вашингтона и просил передать советскому послу его положительные решения по ряду крупных вопросов советско-иранских отношений, в том числе о закупке в нашей стране ракет (!) (хотя об этом ранее и речи не было). Решения шаха и новые просьбы к Советскому Союзу как бы свидетельствовали о том, что Иран собирается идти на серьезное улучшение своих отношений с Советским Союзом. Никакой срочности в передаче таких решений, тем более по открытому телефону, не было, ясно, что это была своеобразная демонстрация перед США "независимости" шаха.
Возникли, видимо, и разногласия относительно получения Ираном в США новых, самых современных видов вооружений. Шах позднее говорил, что ему "клещами приходится выдирать оружие от США", многое ему не ясно в политике новой администрации – "речей много, но дел мало", он видит алчность США и других западных стран, но ему, уверял он, нужно выиграть время для развития страны, пока есть у Ирана большие деньги.
В то же время в открытых интервью западной печати он проводил мысль, особенно накануне своей поездки в США, что Иран может обойтись без американцев, но где вот США найдут себе такого друга, как Иран.
Сами американцы, однако, не раз ставили шаха в затруднительное положение. В октябре 1977 года Нельсон Рокфеллер после встречи с шахом перед отъездом из Тегерана заявил в интервью газетчикам, что военная мощь Ирана нужна не столько Ирану, сколько самим США, самолеты АВАКС будут проданы Ирану не потому, что они нужны Ирану, они нужны США (!) – и далее в таком же духе.
Не стеснялись американские журналисты задавать шаху и такой вопрос: каково "политическое завещание" шаха, кто будет править Ираном "после него"? – явно давая понять, что за рубежом среди тех, кого шах называет "друзьями", не очень-то верят в долговечность его правления.
Недовольство американцами в результате визита в США шах сорвал на… Дании и Италии. В этих странах иранские студенты провели антишахские демонстрации и захватили на время иранские посольства, где учинили разгром. Датчане арестовали молодежь и выслали ее из страны, итальянцы приговорили захватчиков к нескольким неделям заключения и также выслали их из страны. Таким образом, нападавшие фактически не понесли наказания.
Шах был взбешен: датские и итальянские власти не смогли предотвратить захвата "шахиншахских" посольств, т. е. нанесения оскорбления лично ему. Торгово-промышленная палата Ирана объявила об экономическом бойкоте Дании и Италии. Иранские власти отдали соответствующие распоряжения: прекратилась таможенная обработка грузов из этих стран в Иран и из Ирана, иранские банки приостановили платежи и т. д.
Датский министр иностранных дел поспешил в Тегеран к шаху с извинительным письмом, лично написанным королевой, итальянцы также принесли извинения на высоком уровне. "Наказывать" американцев шах не решился, слишком велика была его зависимость. К тому же опять на шаха действовала дезинформация из-за рубежа.
В одной из бесед он с большим раздражением говорил об активности антишахской оппозиции за границей. "Я знаю, – сказал он, – что все эти террористы находятся на службе США и ФРГ. Но вот мне докладывают, что и коммунисты причастны к "террористической деятельности", мне говорили, что демонстрации в США – это дело рук коммунистов. Пришлось, конечно, обстоятельно разъяснять шаху об отношении настоящих коммунистов к терроризму и анархизму.
Подбрасывали шаху и "информацию" о якобы имеющихся "планах" Советского Союза относительно расчленения Ирана, для пущей достоверности даже приводили "детали" этих планов: удар Советской армией на Мешхед и далее на юго-запад к нефтяным районам Ирана.
Вряд ли верил шах в достоверность такой, с позволения сказать, "информации", но что-то у него оставалось в голове. Он не рисковал заводить разговор на такую тему с советским послом, только однажды обмолвился, когда в стране уже разгоралось оппозиционное движение, что ему часто говорят о наличии таких планов. Источники такой "информации" были ясны. Поэтому я рассказал шаху, что в одной из бесед с новым американским послом Салливаном я спросил посла, почему американские корреспонденты задают шаху подобные провокационные вопросы. Посол, не смущаясь, ответил, что о таких "планах" Советского Союза утверждали еще германские нацисты! Американский советник-посланник Миклош уточнил, что об этом говорил Риббентроп (?!). Он поинтересовался: разве шах не поднимал в беседах со мной эту тему?
Конечно, пришлось высмеять моих американских собеседников и подивиться примитивности их пропаганды. Сказал им, что уж никак не мог ожидать, что американцы, бывшие союзниками в борьбе с гитлеризмом, будут использовать против Советского Союза грубую нацистскую ложь!
Шах, выслушав, рассмеялся и заметил, что нынешние американцы слабы по части истории, да и вообще у них мало чувства исторических традиций и общей культуры.
В высказываниях во время бесед шаха часто находила отражение его идея о том, что Ирану предначертано играть ведущую роль в регионе, для этого он и должен быть сильным, даже патроном таких государств, как, например, Пакистан. Приход в Индии к власти коалиционного правительства на смену Индире Ганди его встревожил. Он с насмешкой говорил "о вестминстерской демократии" в Индии, опасался неустойчивости ее внутреннего положения, которая может привести к очередному крупному конфликту с Пакистаном. "Я не могу допустить поражения Пакистана, – заметил он. – За Пакистан вступится и Китай – что тогда будет?"
В беседах по вопросам арабо-израильского конфликта шах был, конечно, на стороне соглашательской политики Садата. "Надо дать ему шанс", – говорил он, отмечая, что у Ирана издавна были хорошие отношения с Израилем и что для создания палестинского государства на Ближнем Востоке просто нет места. В этих вопросах он был полностью в фарватере американской политики.
Вместе с тем шах с опасением наблюдал за укреплением отношений США с Саудовской Аравией, что входило в американские планы на Ближнем Востоке. Шах с тревогой отмечал появление новых видов американского вооружения у Саудовской Аравии, строительство военных аэродромов. Это создавало потенциальную угрозу положению Ирана как доминирующему государству в регионе – на кого же делают ставку США, на Иран или на Саудовскую Аравию? Этот вопрос немало занимал его.
Шах наладил отношения с Ираком, заключив с ним в 1975 году соглашение о прохождении границы не по иранскому берегу реки Шатт-эль-Араб, что ранее вызывало большие трения между обоими государствами, а по тальвегу. Он признался в беседе, что это соглашение было заключено им ценой отказа Ирана от поддержки курдского движения в Ираке.
Одним словом, шах стремился вести активную внешнюю политику, опираясь на США, маневрируя в своих отношениях с Советским Союзом и другими странами. Идея создания "великой цивилизации" владела им, пожалуй, до последних месяцев перед своим изгнанием. Но для этого нужно было иметь послушную страну, которая развивалась бы по начертанным им планам. А как оказалось, шах не осознавал тех глубоких процессов, которые шли в его собственной стране.
Для характеристики внутреннего положения страны приведем несколько выдержек из обзора английской газеты "Файненшл таймс", который был опубликован еще 25 июля 1977 года. Эту английскую газету нельзя заподозрить в антишахских настроениях, а ее суждения весьма примечательны.