Эвгемер. Они ссылаются на то, что посреди земли хаттов в Германии была найдена окаменевшая щука, на большом Альпийском хребте - корабельный якорь и целый корабль - в окрестной пропасти. Правда, история с этим кораблем была рассказана всего лишь одним из тех бедных писак, кои стремятся за свою ложь заработать немного денег; однако люди, склонные к системосозиданию, не упустили случая заявить, что судно это со всеми своими снастями оказалось в упомянутой расселине более чем за миллион - миллион двести тысяч веков до изобретения навигации и было оно построено во времена, когда море схлынуло с вершин больших Альп для того, чтобы отправиться создавать Кавказские горы.
Калликрат. И это вы, Эвгемер, рассказываете мне такой вздор?
Эвгемер. Я вам сообщаю об этом, чтобы вы поняли, что мои варвары иногда отдавались на волю своего воображения, так же как ваши греки.
Калликрат. Никогда ни один греческий философ не говорил ничего подобного тому, что вы мне сейчас рассказали.
Эвгемер. Но как же, разве вы забыли, о чем недавно писал астроном Бероз, коего я так часто встречал при дворе Александра?
Калликрат. А именно? Что такого необычного он написал?
Эвгемер. В своих "Древностях человеческого рода" он утверждал, будто Сатурн явился к Ксиссутру и ему сказал: "Пятнадцатого числа месяца Эзи человеческий род будет погублен потопом. Спрячьте хорошенько все ваши сочинения в Сипаре, городе Солнца, дабы память о событиях не угасла (ведь когда на Земле не останется ни души, сочинения станут особо необходимы); постройте ковчег; взойдите на него с вашими Родичами и друзьями, пусть туда же взойдут птицы и четвероногие, и запасите там провиант; когда же вас спросят, куда вы хотите отправиться на вашем судне, ответствуйте: "К богам, дабы молить их взять под свое покровительство человечество"".
Ксиссутр не преминул построить свой ковчег шириной в два стадия и длиной - в пять, иначе говоря, ширина его равнялась двумстам пятидесяти геометрическим футам, а длина - шестиста двадцати пяти. Судно это, которому предстояло отправиться в Черное море, было дрянным парусником. Наступил потоп. Когда же он прекратился, Ксиссутр выпустил на волю нескольких своих птиц, но они, не найдя себе пропитания, вернулись на судно. Через несколько дней он снова выпустил птиц, и когда они вернулись, лапки их были в грязи. В следующий раз они совсем не вернулись. Тогда Ксиссутр поступил таким образом: он сошел со своего судна, взгромоздившегося на одну из гор Армении, - и больше его не видели: боги забрали его к себе.
Итак, вы видите, что во все времена существовало стремление развлекать либо пугать людей то сказками, то рассуждениями. Халдеи вовсе не первые, пускавшие в ход ложь, чтобы заставить себя послушать, греки - не последние; Галлия перемешала вымыслы с истинами, подобно грекам, но не внесла в свои мифы такую же, как у них, привлекательность; ложью пользовались и в Германии, и на острове Касситерида.
Первый ниспровергатель греческой философии в Галлии, знаменитый Кардет признавался в том, что вводил нас в заблуждение и, формируя вселенную из игральных костей и создавая тонкую, шаровидную, ветвистую, рифленую и пористую материю, просто шутил. Другие дошли в своей веселости до того, что утверждали, будто со дня на день Вселенная вполне может быть разрушена тонкой материей, из коей, по их мнению, возникает огонь.
Калликрат. Очевидно, тот, кто, посмеиваясь, готовит нам этот крах, не принадлежит к семейству короля Ксиссутра. Несомненно, то один из философов, заставивших наш мир возникнуть из воспламенившейся кометы: философы эти хотели сделать смерть мира такой же, каким они сделали начало его жизни. Однако подобная шутка кажется мне чересчур сильной. Я не люблю, когда смеются над гибелью.
Эвгемер. И вы правы. Самое худшее, что эта идея - заставить нас всех погибнуть от огня - есть не что иное, как воскрешение старого мифа о Фаэтоне. Очень давно уже говорили о том, будто род человеческий однажды был потоплен наводнением, а в другой раз погублен пожаром.
Рассказывают даже, что первые люди воздвигли два красивых столпа, один - из камня, другой - из кирпича, дабы предупредить о катастрофе своих потомков и дабы в случае беды кирпичный столп мог противостоять огню, каменный же - воде.
Наши нынешние философы-варвары, являющиеся не только философами, но и пророками, возвещают нам, что оба столпа окажутся совсем бесполезными, ибо коль скоро одна комета образовала Землю, другая разобьет ее на тысячу кусков вместе с ее великолепными монументами из камня и кирпича. Относительно этого прорицания были написаны целые тома, содержащие много расчетов, на которые было затрачено немало ума; по поводу этой жуткой катастрофы также было немало веселья. Эти ученые галлы похожи на богов, рисуемых нам Гомером хохочущими неудержимым смехом над вещами совсем не забавными.
Калликрат. Смеяться, кажется мне, подобает лишь богам Эпикура: ведь они заняты только своими лакомствами и удовольствиями; но у богов Гомера, вечно ссорящихся между собой и на небе, и на Земле, нет особой причины для смеха, а уж у ваших галльских философов - тем паче. Разве вы не сказали мне, что их почти всегда распекают друиды? Это должно вернуть им серьезность.
Эвгемер. Да, многие из них были серьезны, и я осмелюсь вам сказать: они серьезно занимались тем, чтобы принести весомую пользу.
Калликрат. Именно об этом я и хотел бы узнать. Я люблю лишь полезную философию и предпочитаю архитектора, строящего мне приятный и удобный дом, математику, возводящему в квадрат кривую до двойной кривизны, с которой мне просто нечего делать.
Эвгемер. Варвары не только обнаружили свою проницательность в области квадратур кривых и даже в самих своих ошибках при вычислениях, но и изобрели новые искусства, без которых скоро не смогут обойтись сами греки; я изложу вам это.
Диалог двенадцатый
ИЗОБРЕТЕНИЯ ВАРВАРОВ, НОВЫЕ ИСКУССТВА И ИДЕИ
Калликрат. Скажите же мне поскорее, что столь полезного миру изобрели эти варвары?
Эвгемер. Мы должны были бы испытывать к ним вечную признательность, даже если бы они не изобрели ничего, кроме ветряных мельниц. Создателями этих прекрасных механизмов не были ни касситеридцы, ни готы, ни кельты: их придумали арабы, обосновавшиеся в Египте; греки здесь совершенно не при чем.
Калликрат. А как устроена эта прекрасная машина? Я слыхал разговоры, но никогда ничего такого не видел.
Эвгемер. Она представляет собой дом, укрепленный на вертлюге и вращающийся при каждом дуновении ветра; дом этот снабжен четырьмя большими крыльями, не умеющими летать, но служащими затем, чтобы размалывать между двумя каменными жерновами сжатое в поле зерно. Греки, а также мы, сицилийцы, и даже римляне не пользуются этими крылатыми домами: мы только и знаем, что утруждать руки наших рабов грубым помолом зерна, отбираемого нами у земли в поте лица. Я надеюсь, что прекрасное искусство крылатых домов перекочует однажды к нам.
Калликрат. Говорят, что именно нашей Сицилии боги оказала милость даровать зерно и лишь оттуда оно получило частичное распространение в мире; но наши эпикурейцы в это не верят. Они убеждены будто боги слишком заняты своей вкусной едой, чтобы еще думать о нашей. В самом деле, если бы Церера нам даровала пшеницу, она должна была бы подарить нам и ветряную мельницу.
Эвгемер. Что до меня, то я неизменно убежден не столько в том, что Церера принесла пшеницу в Сиракузы, сколько в том, что великий Демиург дал людям и животным пищу и способы ее добывания, необходимые для поддержания их краткосрочной жизни, в соответствии с климатом, в каком те или иные живые существа им были порождены.
Народы, населяющие берега Сены или Дуная, не владеют дивными плодами, растущими по берегам Ганга. Природа не произрастила у них этого столь вкусного и питательного риса, вкусовые качества коего усиливаются индийскими пряностями или сахарным тростником. Наша северная Европа лишена прекрасных пальм, которыми покрыта вся Азия, а также всевозможных золотых плодов, являющих собой столь легкий вид пищи и такое освежающее питье. Необъятные страны, коих Александр видел только границы, получили в удел кокосовый орех - рассказы о нем вы слышали; плод этот дает ядро, превосходящее по вкусу наш хлеб и молоко, а также жидкость, более приятную, чем наши лучшие вина; он дает масло для ламп и очень твердую скорлупу, из которой делают вазы и тысячи других небольших поделок; волокнистая кора, покрывающая это древо, дает пряжу для холстов, из которых выкраиваются корабельные паруса; из его древесины строят суда и дома, а его широкие, плотные листья служат этим домам кровлей. Таким образом, один только вид плодового дерева питает, утоляет жажду, одевает, дает жилье, средства передвижения и домашнюю утварь целым народам, которым земля щедро поставляет эти дары без предварительной обработки.
В Европе, где Сицилия является наиболее щедро одаренной страной, мы до сих пор имеем только дикие плоды, ибо золотые яблоки Гесперид, прекрасные плоды Персии, Серазонта и Эпира до сих пор не привились на нашем острове. Источник нашей жизни и славы - зерно, которым мы так похваляемся. Печальная слава и тяжкий источник! Быть может, были правы те, кто утверждал, что мы оскорбили Цереру, и в наказание она обучила нас земледелию.
Сначала нужно извлечь из недр Земли и выковать руками наших циклопов железо, назначение которого - разрывать ее лоно. Три четверти населения нашей маленькой Европы вынуждены покупать в Азии и Африке семена для засева своих тощих полей; и эти поля после огромных трудов, изнуряющих людей и животных, дают в лучшие годы десятикратный урожай, обычно же - пятикратный и шестикратный, а иногда - трехкратный. Когда такая скудная жатва проведена, люди бывают вынуждены накидывать стога с помощью сильных взмахов вил, причем в ходе этой грубой работы часть урожая гибнет.
Но сами по себе эти работы ничего не дают для питания человека. Требуется отвезти полученное чахлое зерно к тем, кто орошает его своим потом, размалывая его собственными руками с помощью жерновов. Однако и тогда это еще не пища до тех пор, пока тесто не поставят на огонь в сводчатую печь, где избыток жара может превратить его в порошок, а недостаток - в бесполезное месиво.
Вот что такое хлеб, коим Церера облагодетельствовала людей, или, вернее, который она заставила их покупать столь дорогой ценой! Он не более похож на зерно, из коего его делают, чем алое платье - на барана, из шерсти которого оно соткано. Но особенно обидно, что труженик едва пользуется плодами стольких трудов. Не для него сеял обитатель берегов Дуная и Борисфена, но для варвара, овладевшего его страной, хотя он не ведает даже, как прорастает в земле зерно, и для друида или для ламы, требующих себе от имени неба доли собранного урожая, рассчитывая при этом обесчестить или принести в жертву на алтаре дочку доброго человека, пропитание которого он пожирает.
Вы согласитесь со мной, по крайней мере, что математики, изобретшие ветряную мельницу, освободили несчастного земледельца от самой тяжкой его страды.
Калликрат. Я не сомневаюсь в том, что мода на ветряные мельницы будет немедленно воспринята всеми народами, питающимися хлебом, и они будут благословлять философию. Продолжайте, прошу вас, и дальше просвещать меня относительно новых изобретений варваров.
Эвгемер. Я уже вам сказал, что они дали зрение тем, кто его совсем не имел: они помогли старикам читать; они показали всем людям звезды, ранее бывшие постоянно скрытыми от их взора; и все эти благодеяния, восхитительно разнообразные, суть всего лишь следствия теоремы, известной в Греции и гласящей, что угол падения равен углу отражения.
Калликрат. Вы изображаете ваших философов богами: они даруют людям хлеб и говорят: "Да будет свет". А что они еще создали? Расскажите мне обо всем.
Эвгемер. Они сотворили искусство одним поворотом руки отпечатывать целую книгу. Благодаря этому средству наука может стать всеобщим достоянием; книги на рынке будут стоить дешевле, чем съестные припасы. Каждый получит в свое распоряжение Аристотеля за меньшую цену, чем пулярку. В одном из разделов этого искусства достигнуто умение размножать картину в тысячекратном или десятижды тысячекратном количестве; таким образом, самый бедный из граждан сможет иметь у себя работы Зевксида и Апеллеса. Искусство это называется гравюрой.
Калликрат. Только что ваши философы-изобретатели были богами, а сейчас они - маги.
Эвгемер. Вы ближе к истине, чем думаете. В Европе есть страны, где это пока малоизвестное искусство размножения картин и книг было принято за колдовство; однако оно станет более обычным, чем ветряные мельницы, о которых я уже говорил. Каждый пожелает напечатать книгу или размножить свой портрет; мир наводнится безвкусными книгами; литература станет пошлым ремеслом, и когда тщеславие автора усугубится в его сознании пропорционально его глупости, не останется ни одного бумагомараки, который не потребовал бы выгравировать свой портрет на заглавном листе своего собрания сочинений.
Калликрат. Я вполне согласен, что большое количество книг может представлять опасность; однако надо питать глубокую признательность к тем, кто открыл секрет, позволяющий сделать их сбыт таким легким. Друзей выбирают из многих.
Эвгемер. На самом деле среди этих многих есть большое число торговцев мыслями: одни продают бредни Платона, другие - непристойности Диогена; в одной и той же лавчонке можно увидеть Гермеса Трисмегиста и Аристофана. Недавно несколько таких торговцев объединились для продажи тридцати огромных томов извлечений из всего того, что когда-либо греческие и варварские философы изобрели, повторили или критиковали в области наук и искусств. Имея подобное сочинение, можно, как утверждают, обойтись без всех остальных, ибо вы все узнаете из этого резюме, начиная от способа изготовления смертоносного порошка и вплоть до способа вдевать нитку в иголку.
Калликрат. О каком смертоносном порошке вы толкуете? Уж не яд ли это какой-то, изобретенный Анитом и Мелетом для очищения Земли от философов?
Эвгемер. Нет, это блестящий физический опыт, произведенный неким священником, который сам не разобрался во всей его тонкости: доведенный до степени искусства, этот опыт в совершенстве имитирует гром и молнию. Кроме того, он имеет и гораздо более страшные результаты: порошок этот воспламеняет и разрушает даже самые мощные крепости. Если бы нашему Александру было известно это изобретение, ему не потребовалась бы его доблесть для завоевания мира. Особенно вас удивит, что это искусство всеобщего уничтожения применяется во время празднеств и для развлечений. Празднуют свадьбу государя - и делается это не под звуки арф и лир, как у греков, а при вспышках молний и ударах грома, как если бы Юпитер явился заключить в объятья Семелу, облеченный всеми атрибутами своей славы.
Калликрат. То, что вы рассказываете, приводит меня в содрогание: это совсем новый мир, где в любой момент надо быть готовым к тому, что вас истребит молния; правда, те, кто этого избегает, наслаждаются великолепным зрелищем.
Эвгемер. Если бы я в действительности собрал все, что изобрели чужеземцы новой эпохи в различное время, вы посчитали бы их гигантами, в сравнении с коими наши греки - всего лишь дети, со временем обещающие стать мужами.
В самом деле, не удивлю ли я вас, если скажу, что эти так называемые варвары сумели из простого песка сделать некий род шлифованных алмазов, имеющих более чем пять футов в высоту и ширину и отражающих все объекты лучше, чем небольшое серебряное зеркальце, посвященное Венере прекрасной Фриной в храме этой богини? Такие алмазы свободно пропускают в дома свет, защищая их в то же время от нежелательного проникновения воздуха. Сказать ли вам, до какой степени усовершенствовали они все искусства, доставляющие наслаждения нашим чувствам и способствующие усладам жизни? Поверите ли вы мне, если я вам скажу, что их столицы десятикратно большего размера и более густо населены, нежели Афины и Сиракузы, и на пространстве более чем в тридцать стадиев они заполнены великолепными произведениями искусства в разных жанрах, превосходящих все шедевры роскоши, коими славятся Сузы и Вавилон?
Но еще более вас поразит, что большинство открытий в области этих гениальных искусств было сделано как раз во времена невежества и неотесанности. Похоже, что бог дал некоторым людям инстинкт, превосходящий обычный разум, подобно тому как слоны рождаются в землях, населенных малыми обезьянами. Но постепенно разум сформировался: в результате он исследует то, что изобрел инстинкт, и создает системы; в конце концов он запутывается в аргументах - у варваров так же, как и у греков.
Калликрат. Вы всегда приводите "за" и "против" во всем том, чему вы меня обучаете.
Эвгемер. Это потому, что все на свете имеет свою хорошую и дурную стороны. Например, среди наших варваров одни обладают воспитанностью и деликатностью афинян, другие же - суеверной жестокостью скифов. Отдельные лица получили в удел хороший вкус и талант, но они воспитываются в школах, где отсутствует здравый смысл. Они начинают превосходить греков в живописи и музыке, если они и не сравнялись с ними в скульптуре. У них есть экспериментальная физика, в которой у греков не было даже элементарных познаний, но в области метафизики они иногда предаются еще большим химерам, чем Платон, Пифагор, Зороастр и Меркурий Трисмегист.
Калликрат. Я предпочел бы обсуждать метафизические проблемы с каким-нибудь галлом или касситеридцем.
Эвгемер. Коли вы выучили бы их язык, к чему привел бы ваш диспут? Люди, споря устно, никогда не приходят к согласию; один из состязающихся плохо выражает свои мысли, другой еще хуже ему отвечает; один ложный аргумент опровергается другим, еще более ложным. Поэтому-то школьные диспуты долгое время отравляли человеческий разум. Без инстинкта - этого счастливого дара, способствовавшего изобретению и усовершенствованию искусств, без опытов, проводившихся вдали от словоблудия схоластов, общество до сих пор пребывало бы в состоянии дикости.
Но в чем честные люди более всего упрекали ученых и тех, кто претендует на это звание, будь то варвары или греки, так это в стремлении выйти за пределы природы. Они вырыли глубокие пропасти, и их засыпало вырытым грунтом.