С автобиографическими повестями Горького связаны и некоторые его рассказы 20–х годов, рассказы - воспоминания, в которых нет собственно фактов автобиографии, но несомненно отражен некий пережитый духовный опыт автора - опыт испытанных им сомнений, искусов, надежд и разочарований. Один из лучших среди них - "Отшельник" (1923). В главном герое с большой пластической силой запечатлен тип утешителя, не перестававший волновать писателя долгие годы, о чем свидетельствует целая цепочка образов в его произведениях: Лука из пьесы "На дне". Серафим из "Дела Артамоновых", размышления о типах утешителя в статье "О пьесах" (1933) др. С загадкой подобного человеческого типа был связан мучивший Горького всю жизнь вопрос о. сущности любви, сострадания и правды, о том" как он и, соотносятся между собой и как конфликтуют. В пьесе "На дне" идея утешительства, жалости развенчивается, хотя и не вполне последовательно. В рассказе же "Отшельник" (1923) в образе бывшего пильщика и странника, теперь отшельника - дедушки Савела - автор рисует утешителя с нескрываемым чувством восхищения.
В изображении Горького любовь и в этом рассказе не всегда согласуется с правдой, что звучит укором последней: Савелий каждому говорит правду, "кому какую надо", и порой "немножко" обманывает. Однако автор - рассказчик, а с ним вместе и читатель, несомненно, поддается обаянию этой души, ее соловьиной песни, обращенной ко всему живому в мире, способности старика Савелия безошибочно отгадывать боль в сердце каждого и смягчать ее состраданием и надеждой.
С повестью "Мои университеты" перекликаются очерки - портреты, составившие богатый, плодоносный слой в творчестве Горького 20–х годов. Среди них мемуарные очерки "Время Короленко" (1922). В.Г.Короленко" (1922). "О Михайловском" (1922), вошедшие в цикл "Заметки из дневника. Воспоминания" (1923) - "А.А. Блок", "Н.А. Бугров", "Савва Морозов" др., - "Л.Н. Толстой" (1924), "Сергей Есенин" (1927), "Иван Вольнов" (1931) и др.
Высокий и сложный тип личности - привлекал Горького в Толстом (Лев Толстой", 1919). Очерк возник на основе заметок Горького о давних его встречах с Толстым в Крыму в 1901–1902 годах и впечатлений, связанных с "уходом" Толстого из Ясной Поляны и его смертью и вылившихся тогда, в 1910 г., в неотправленное письмо к Короленко. Сохраненный в композиции очерка принцип "отрывочных заметок", сменяющегося фрагмента - кадра нужен автору для того, чтобы воспроизвести впечатление живого Толстого, сказать о нем то, что думает, "пусть это будет дерзко и далеко разойдется с общим отношением к нему".
Вглядываясь в общую художественную логику очерка, можно уловить в нем принцип развертывающегося "веера", который позволяет открывать в бесконечно многостороннем духе Толстого все новые и новые грани. "…Безгранично разнообразен этот сказочный человек" - ведущий мотив очерка. Мы узнаем в Толстом черты "мудреца и артиста". заступника русского мужика, мученика совести и великого жизнелюба. неутомимого испытателя человеческих душ и богоискателя, азартного охотника, язычника и сурового "христианина", любуемся озорством богатыря и изяществом аристократа.
Герой очерка предстает перед нами почти вне домашнего быта, семейных отношений и связей. Толстой и собеседники, мысли и речи его; Толстой и природа ("Он ходит по дорогам и тропинкам скорой, спешной походкой испытателя земли"), наконец, пластический облик художника, портретные детали (руки "нервные", "точно он живых птиц держит в пальцах", "движение пальцев, всегда лепивших что - то из воздуха") - основные поля проявления характера и его образных зарисовок в очерке.
В высказываниях Толстого, что весьма примечательно, мало мест; занимают суждения о литературе. Горький замечает по этому поводу:
"Мне всегда казалось - и думаю, я не ошибаюсь - Л. Н. не очень любил говорить о литературе, но живо интересовался личностью литератора. Вопросы: "знаете вы его? какой он? где родился?" - я слышал очень часто. И почти всегда его суждения приоткрывали человека с какой - то особенной стороны".
"По поводу В.Г. Короленко он сказал задумчиво:
- Не великоросс, поэтому должен видеть нашу жизнь вернее и лучше, чем видим мы сами.
О Чехове, которого ласково и нежно любил:
- Ему мешает медицина, не будь он врачом, - писал бы еще лучше".
Горькому Толстой говорил: "Вы - сочинитель. Все эти ваши Кувалды - выдуманы". О нем же: "романтик", приукрашивающий жизнь, "сомнительный социалист".
Неотступными мотивами размышлений и бесед Толстого, по наблюдениям Горького, были вопросы "о боге, мужике и женщине". Самой главной среди них была тревога о боге, ставшая сквозным мотивом произведения. "Мысль, которая, заметно, чаще других точит его сердце, - мысль о боге…" - этими словами очерк начинается, а кончается беседой с Горьким о вере и восклицанием автора: "Этот человек - богоподобен!"
Толстой, убеждающий Горького, что "вера - это и есть усиленная любовь", в своем отношении к вере, к богу до конца остается для автора очерка тайной. Загадочен его "странный афоризм", поразивший Горького: "Бог есть мое желание". Можно предположить, что за этими словами стоит стремление постичь бога как смысл жизни, "желание", могучее и страстное, томившее Толстого всю жизнь, но так. согласно догадкам мемуариста, до конца и не исполнившееся. В вере Толстого, по наблюдениям Горького, не раз сквозила двойственность. В Толстом сходятся великая гордыня "человека человечества", непокорство ума, "напряженное сопротивление чему - то, что он чувствует над собой", и в то же время стремление по - христиански смирить, обуздать себя. Неслучайно упоминание в очерке книги Льва Шестова "Добро в учении графа Толстого и Фр. Ницше" (1900), вызвавшей у Льва Николаевича хотя и ироничную, но по существу вовсе не отрицательную, а, может быть, даже втайне и одобрительную реакцию. Кажется, сам автор очерка склонен примерить к своему герою шестовский угол зрения. А этот угол зрения таков. Изведав границы добра и сострадания, испытав в своей жизни моменты бессилия любви. Толстой скрывает от самого себя подобные сомнения и переходит от философии к проповеди. Там, где умолкает философия, начинается его "учение". Фигура Толстого в горьковском освещении много раз, и недаром, рисуется в ореоле таинственного погружения в молчание.
Нитью, связывающей фрагменты очерка в единое художественное целое, является мысль автора не только о бесконечном разнообразии духа Толстого, но и об исключительной его противоречивости. В Толстом сталкиваются аввакумовская. "огненная" непреклонность, преданность своему символу веры и чаадаевский скептицизм, язычник спорит в нем с христианским вероучителем, художник "буйной плоти" - с ее ненавистником, провидец тайн эмоциональной человеческой стихии - с "жестоким рационалистом". В оригинальном художественном портрете Толстого, нарисованном Горьким, мы видим аристократа - демократа, моралиста - чувственника, великого гордеца и протестанта, в котором живет проповедник смиренной божьей любви и отнюдь не христианская непримиренность со смертью, этой уравнивающей всех "неведомой казармой бога". Поистине это "всеобъемлющий" человеческий дух с отзвуками в нем сложного национального хора голосов - от Буслаева и Аввакума до Чаадаева.
Отношение автора к своему герою далеко не однозначно. Жанр эссе позволяет Горькому свободно и широко осветить весь спектр своих разноречивых чувств к Толстому: и восторг, и восхищение, и удивление. ц чувство гордости за человека, и ощущение оснротелости на земле после его смерти, но и недоумение, досаду, порой скрытое раздражение и даже чувство, "близкое ненависти". Подобная разнородность авторских оценок вызвана не только противоречивостью избранного характера, но коренится и в позиции автора, в его субъективности. А.М. Ремизову, написавшему очень интересные заметки - воспоминания о Горьком, принадлежит одно. на наш взгляд, глубокое суждение о нем. По свидетельству Ремизова, Горький был склонен как - то сторониться, чуждаться сложности в искустве и жизни, отсюда проистекало его отталкивание от таких явлений, как Достоевский или Джойс. Пруст. В подтверждение правоты предположения Ремизова нужно указать на тот факт, что в ряде произведений Горького (пьеса "Зыковы", образ Клима Самгина в "Жизни Клима Самгина") психологическая сложность характера расценивается как маска и вызывает неодобрительную реакцию автора. И потому можно предположить, что подобный, скорее всего неосознанный, феномен отталкивания Горького от чрезмерной сложности характера, от сложности Толстого - личности "чудовищно", "непомерно разросшейся", по словам автора. - определенным образом сказался в очерке "Лев Толстой".
Другой тип личности запечатлен Горьким в очерке о Ленине ("Владимир Ленин"). Горького изначально занимала загадка человеческой цельности и в этой связи интересовал тип русского революционера. В этом типе его поражала та монолитность характера, которая давалась самоподчинением человека единой цели, единой идее. Неизбежное при этом сужение личности представлялось писателю искупительной платой за отточенную остроту действенной воли, столь редкого на Руси дара, по мнению Горького.
Напомним при этом, что очерк о Ленине в первоначальном варианте ("Владимир Ленин", 1924) существенно отличался от позднейшей его редакции ("В.И.Ленин", 1930). В облике Ленина, внешнем и внутреннем, выделен мотив простоты (и в первом варианте и в позднейшей редакции), но здесь, в очерке двадцать четвертого года, это та простота, которая чревата опасным упрощением жизни и прямолинейностью. "Может быть, Ленин понимал драму бытия несколько упрощенно и считал ее слишком легко устранимой…" Неоднозначна в очерке и авторская оценка, позиция повествователя в отношении к герою. Прочитывая очерк мы не раз ощущаем напряжение спора между Горьким и Лениным &nbso; - спора, который чаще всего дан не в прямом и двустороннем диалоге, а косвенно, в ответных репликах Ленина: "Вы говорите, что я слишком упрощаю жизнь. Что это упрощение грозит гибелью культуре, а?" Ироническое, характерное: "Гм - гм!" (236). Как становится ясно из контекста, это продолжавшиеся споры и несогласия относительно насилия, жестокости революции и роли интеллигенции: "С коммунистами я расхожусь, - пишет Горький, - по вопросу об оценке интеллигенции в русской революции, подготовленной именно этой интеллигенцией…" (235). Скрытая или явная двойственность в обрисовке Ленина прослеживается на всех уровнях образа: в портрете - скрещение, обычно сомнительное для Горького, "восточного" и "западного" в нем ("азиатские глазки" и "сократовский лоб"), в характере - соединение "нерусской черты" - оптимизма - с несомненно русскими корнями данного человеческого типа, порожденного жизнью России, ее историей: "Я думаю, что такие люди возможны только в России, история и быт которой всегда напоминает мне Содом и Гоморру" (229). Та же двойственность авторского отношения к герою ощутима и в речевой его характеристике, когда, например, отмечается убежденность оратора в своей правоте и тут же неприемлемость его "правды" для автора - рассказчика.
С точки зрения Горького, многое в Ленине объясняется взятой им на себя роковой ролью, ролью политика и вождя, немыслимой без тиранства: "Невозможен вождь, который - в той или иной степени - не был бы тираном" (230).
Такими были взгляды и оценки Горького в 1924 г. Снимая подобные оценки в очерке "В.И. Ленин" 1930 г., Горький подвергал себя вынужденной и, надо думать, мучительной самоцензуре. Однако необходимо ответить на вопрос, что действительно менялось во взглядах Горького и что оставалось неизменным.
Потребность в художественном осмыслении происходящего в России исторического перелома побуждает писателя к расширению временных и пространственных рамок произведений и к переходу от "малого" эпоса к "большему" - роману ("Дело Артамоновых") и эпопее ("Жизнь Клима Самгина").
В середине 20–х годов Горький осуществляет давно зревший у него замысел художественной истории поколений. Таким произведением стал роман "Дело Артамоновых"(Берлин, 1925). История купеческой семьи Артамоновых, ее восхождения и вырождения предстает в романе как симптом исторический - знак скоротечной судьбы российского капитала и принесенного им уклада жизни. Повествование организуется в романе по принципу семейно - историческому и портретно - характерологическому. Это гнездо, группа характеров, располагающихся вокруг единого, но меняющегося во времени центра - ведущего действующего лица, главы рода - вначале Ильи старшего, потом Петра, наконец - я несостоявшейся перспективе - Ильи младшего и Якова. Первое лицо рода, его основатель - Илья Артамонов, "вчерашний мужик", вырвавшийся на волю, исполненный горячего азарта жизни, жажды дела по плечу себе. талантливый, сильный и неукротимый во всем - в любви, в грехах, в работе, - тип необычайно колоритный в изображении Горького (вспомним Игната Гордеева, старшего Кожемякина, Егора Булычева и др.). Это тип "стяжателя - строителя" (по формулировке автора), в котором творящее, "строительное" начало еще не подавлено "стяжательством" и даже над ним преобладает. Во втором поколении центральное место в "деле" наследует Петр. Занимающий среднее положение в романе, он и срединный, посредственный человек, механический, по инерции, служитель "делу", его хозяин - пленник. Уже во втором поколении в индивидуальных судьбах намечаются, а в третьем полностью определяются уклонения от пути отцов: у красавца и щеголя Алексея это заигрывание с аристократией, соблазн барства (завершившийся его браком с дворянкой, "чужой" в артамоновской семье), искусы свойственного ему артистизма, игры с жизнью; у горбуна Никиты это уход в монастырь, от мира, от дела вообще; наконец, у Ильи младшего - полный отказ "от наследства", разрыв с долей отцов и путь в революцию. В стороне от хозяев - их слуга, а по существу судья - Тихон Вялов.
Целостность композиционной структуры в романе создается движением героев по общим кругам жизни (от рождения до смерти), через испытание их в сходных ситуациях, создающих сквозные сюжетные мотивы повествования. Последние дают читателю возможность сравнивать всех Артамоновых между собой, сопоставлять разных представителей рода в его истории, во времени, в движении поколений. В качестве таких сквозных сюжетных мотивов выступает отношение героев к "делу", к женщине, к преступлению и греху, к смерти.
Заглавным в романе, что подчеркнуто в самом названии его, является мотив "дела", связующий воедино все остальное. Он раскрывается в произведении в самых разнообразных смыслах и планах. Дело - это смысл и оправдание жизни, "узда" и опора, "перила человеку", радость и спасение от скуки жизни. Но дело обнаруживает также свою роковую Диалектику: "За делом людей не видно", "дело - человеку - барин". Однако надо признать, что в раскрытии подобных мотивов в романе ощутимо некоторое самоповторение художника по отношению к его предыдущим произведениям ("Фома Гордеев", "Васса Железнова" и др.).
В движении художественного времени в романе "Дело Артамоновыx", в характеристике его героев очень важен "вечный" мотив любви, в изображении которой с особенной выразительностью обнажается рок, тяготеющий над артамоновским родом, его падение. Если в Илье старшем мы вместе с автором любуемся его жаркой, хотя и греховной страстью, в которой проявляется вся безоглядность героя, его бесстрашие перед людским судом и способность дарить людям радость, то в его сыне Петре видим лишь вялые, худосочные и нереализованные чувства, а в горбуне Никите - безнадежную немощь и немоту любви, осознание ее как страшного и губительного соблазна.
Очень емкую и существенную роль выполняет в произведении другая вечная ситуация - герой в отношении к смерти, сцена его кончины. И тут тоже недвусмысленно выявляется деградация поколений: стоит сравнить две смерти - гибель Ильи от увлечения работой, от нерасчетливого азарта, от желания помочь людям в трудном деле и, может быть, прихвастнуть молодецкой своей силой - и жалкую, ничтожную катастрофу, в какую попадает Яков. мечтающий всего лишь о покое и сладкой жизни, но так и не сумевший убежать от напастей беспокойного времени (в конце концов обворованный любовницей и сброшенный по ее наущению с поезда).
Между этими двумя смертями - третья, еще, правда, не произошедшая, но вплотную приблизившаяся и, пожалуй, самая характерная и страшная - полубезумное старческое угасание Петра, трагикомический фарс конца одного из "сильных" мира сего, с мотивами удушающих его чувств обиды, агрессии и властности - тем более жалких, что они приходят в полное противоречие с утраченными возможностями и новой реальностью (появление голосов революции, новых хозяев).
Сквозной сюжетный мотив романа - это и мотив человеческого преступления, вообще один из значительных в творчестве Горького и созвучный традициям русских классиков, в особенности Достоевского. В изображении совершенных действующими лицами романа преступлений. их побуждений, обстоятельств и масштабов обозначается общая для всего художественного целого романа авторская мысль об измельчании характеров, о роковым образом нарастающей обезличенности человека. Илья старший убивает, защищаясь. Петр совершает преступление случайное, невольное, но страшное - убивает мальчика Павлушку, потеряв равновесие из - за своего раздраженного самолюбия и обиды на "опасного" товарища сына, покусившегося (ребенок - то) на "доброе имя" Артамоновых. Мы узнаем в этом сюжете, в трансформированном виде, отзвуки мотива Достоевского - отрицание дела, замешанного на "слезе" ребенка. Мотивы тайной мести двнжут и во многом определяют судьбу Алексея (поджог дома Барского).