В течение наступившего 1775 года взаимная склонность молодых людей быстро развивалась. Но Гёте боялся женитьбы как огня, считая ее, по-видимому, тормозом для своих планов и предприятий. Поэтому он, пытаясь побороть себя, стал реже бывать у Лили и, чтобы заглушить свою страсть, усиленно зарывался в различные дела и занятия. Тут явилась "на выручку", как говорят немецкие биографы (вернее, чтоб затянуть и испортить дело, клонившееся к мирной, естественной развязке), некая госпожа Дельф, старая девица, чрезвычайно охотно игравшая роль свахи. Застав однажды Гёте и Лили вместе, она объявила им, что они созданы друг для друга и соединила их руки. Влюбленным ничего не оставалось, как броситься друг другу в объятия. Помолвка состоялась. "Таким образом, – пишет Гёте, – в числе событий моей чудной жизни пришлось мне испытать и то, что происходит в душе жениха". Надо сознаться, что он был довольно странным женихом. В этом женихе не только не было уверенности, но в глубине души недоставало и желания сделаться мужем своей невесты. Он видел, что Лили не могла бы составить счастье его жизни: привыкнув к шуму света, блеску, удовольствиям, она едва ли отказалась бы от всего этого, как не отказывалась пококетничать с другими молодыми людьми, хотя и отдавала предпочтение Вольфгангу. Семье Гёте Лили не нравилась: отец его не рассчитывал иметь невесткой блестящую светскую даму. В этом странном положении, объявленный женихом, но боясь женитьбы более чем когда-либо, Гёте с радостью ухватился за возможность на время покинуть Франкфурт, чтобы несколько отдохнуть душою от тревожных сомнений. Во Франкфурт приехали два брата – графы Штольберги, друзья Клопштока, – и предложили ему отправиться вместе с ними в Швейцарию. Несмотря на уговоры Мерка, который называл Штольбергов болванами и путешествие с ними – глупостью, Гёте, не распростившись с Лили, уехал. Скоро он отчасти убедился в правоте Мерка, так как в Дармштадте спутники его начали среди бела дня публично и открыто купаться в пруду, – но дело было не в этом: нужно было, как говорит Гёте, испытать, насколько подействует на него разлука с Лили. Проездом через Эммендинген он повидался с сестрой Корнелией, которая жила там со своим мужем. Это свидание могло только укрепить в нем страх перед женитьбой. Корнелия сама была несчастлива замужем и решительно отсоветовала брату жениться на Лили, так как брак этот, по ее мнению, не мог быть счастливым. В Цюрихе Гёте побывал у Лафатера, который там жил. Начиная с этого города, он расстался со Штольбергами и продолжал путешествие со своим старым знакомым Пассаваном, переселившимся в Цюрих. Прелестные картины природы сильно действовали на его воображение. Товарищ его предлагал переправиться в Италию и продолжать свой путь на юг по этой дивной стране, – но Гёте чувствовал себя все еще слишком привязанным к Лили и к своему родному городу, чтобы пуститься в такое непредвиденное и далекое путешествие. Обратно через Цюрих он приехал во Франкфурт и застал Лили заметно охладевшей к своему жениху. Ее приветливость по отношению к другим молодым людям, кокетство и рассеянный образ жизни терзали его муками ревности. Охлаждение между женихом и невестой все более и более усиливалось, и наконец стало ясно, что брак не состоится.
В течение этого года (1775) литературная деятельность Гёте носит явственный отпечаток его страстной привязанности к Лили. Он пишет "Стеллу", оперетту "Эрвин и Эльмира", "Парк Лили" и другие произведения, где любовь и ее терзания играют видную роль. Даже сцена из "Фауста" ("Погреб Ауэрбаха"), написанная им в этом году, не лишена подобного отпечатка: под видом Зибеля и отравленной крысы поэт отчасти осмеивает себя самого.
В октябре приехал во Франкфурт Карл-Август – уже герцог Веймарский – и пригласил Гёте к своему двору в Веймар. Гёте принял это предложение. Было условлено, что камер-юнкер Кальб, оставшийся на некоторое время в Карлсруэ, приедет к Гёте в известный день и отвезет его в своем экипаже в Веймар. Назначенный день пришел, – Кальб не явился. Гёте сидел запершись у себя в комнате и писал своего "Эгмонта", которого он задумал незадолго перед тем. Прошло около двух недель, – Кальба все еще не было. Отец стал уговаривать сына бросить все и ехать в Италию. Вольфганг послушался и отправился в путь через Гейдельберг, где встретился с госпожой Дельф, которая теперь собиралась женить его уже на другой девице. Но ночью разбудил его рожок почтальона: то была эстафета из Франкфурта. Запоздавший Кальб приехал и ждал его. Гёте тотчас же возвратился во Франкфурт и вместе с Кальбом отправился в Веймар.
Глава IV. Первые десять лет жизни Гёте в Веймаре (1775-1786)
Веймарский двор. – Празднества, веселье, "гениальничанье". – Поворот к более спокойному образу жизни. – Баронесса фон Штейн. – Гёте ищет уединенья. – Первая поездка на Гарц. – Поездка в Берлин. – Государственная и поэтическая деятельность. – Путешествие с герцогом в Швейцарию. – Изменение в характере Гёте. – Разносторонность его. – Занятия минералогией, остеологией и ботаникой. – Внутренняя неудовлетворенность. – Поездка в Карлсбад и внезапный отъезд в Италию.
В пять часов утра 7 ноября 1775 года въехал Гёте в Веймар, – небольшой живописно расположенный городок, которому суждено было прославиться тем, что в нем прожил большую часть своей жизни и создал свои капитальнейшие произведения величайший из поэтов Германии.
В конце XVIII столетия владетельные особы нередко искали сближения со знаменитыми литераторами, стараясь украсить свой двор присутствием выдающихся поэтов, философов, ученых. Фридрих Великий вел дружбу с Вольтером, Екатерина II переписывалась с французскими философами; маленький Веймар, хотя и не мог тягаться в других отношениях с богатыми и могущественными государствами, но по части покровительства художественным талантам не отставал от них. При дворе герцога Веймарского находились Музеус – известный автор сказок, Краус – известный живописец, знаменитый писатель Виланд и другие. Гёте суждено было взойти в Веймаре яркою звездою, которая затмила не только всех остальных веймарских знаменитостей, но сделала на некоторое время Веймар настоящей столицей всемирного искусства – германскими Афинами.
Молодой герцог Веймарский, Карл-Август, был, без сомнения, весьма недюжинная натура. Стремление к знанию, твердый самостоятельный характер и уменье выбирать людей – таковы были характеристические черты этого государя, правившего маленькой, незначительной страной, но умевшего придать этой стране великое значение для всего образованного мира. Жена его, герцогиня Луиза, женщина большого такта и безукоризненной нравственности, обладала спокойным и постоянным характером. Видную роль играла при дворе также мать Карла-Августа, герцогиня Амалия. Этой веселой даровитой женщине, многосторонне образованной и с тонким художественным вкусом, по преимуществу принадлежала инициатива привлечения в Веймар выдающихся литераторов и артистов.
Поселившись временно у отца Кальба – президента палаты, Гёте скоро сблизился со всем придворным обществом. С Виландом у него завязались тесные дружеские отношения. От души простив молодому поэту его прежние насмешки, Виланд не мог на него налюбоваться. "Я не могу жить, – писал он, – без этого удивительного юноши, которого я люблю как собственного сына, и сердечно радуюсь, видя, как он перерастает меня и достигает всего, что было для меня недостижимо". Другие члены общества были также в восторге от Гёте, более же всех – дамы. И действительно, молодой поэт обладал в то время достаточными чарами для привлечения сердец, особенно женских. Красивая величественная фигура, идеально правильные черты лица, роскошные темно-каштановые волосы, большие блестящие черные глаза и, вдобавок к этой очаровательной внешности, неистощимая веселость, подвижность и остроумие, – все это не могло не покорить окружающих. С прибытием Гёте начался целый ряд шумных празднеств и увеселений, причем дан был полный простор "гениальности", этикет был почти совершенно отложен в сторону. "Гении", под предводительством герцога и Гёте, веселились, танцевали и пили напропалую. В особенности шумно пировали они в Штюцербахе, деревушке близ Ильменау, где они любезничали, отбросив всякие аристократические церемонии, с простыми крестьянскими девушками и плясали до упаду до поздней ночи. Дружба между "гениями" была самая непринужденная и тесная; они обменивались камзолами, жилетками и другими принадлежностями костюма, брали друг у друга все, что нравилось, и не возвращали, и так далее. Гёте чрезвычайно сблизился с герцогом; наедине они говорили друг другу "ты" и нередко даже спали в одной комнате.
В увеселениях общества видную роль играл любительский театр, организованный нашим поэтом. Для театральных представлений, правда, не было вполне удобного помещения, так как при пожаре старого дворца сгорел и театр, а новый не был еще отстроен, но это не мешало устраивать спектакли в Эттерсбургском замке (неподалеку от Веймара) или, в хорошую погоду, даже просто под открытым небом, в Тифуртском парке. Такие спектакли-пикники в ясные звездные ночи особенно нравились обществу. В качестве актеров принимали участие в них лица из высшего Веймарского общества и в числе последних Гёте, который был также и полновластным режиссером.
Разгульная "гениальная" жизнь скоро, однако, начала надоедать нашему поэту, который, по своей неутомимо деятельной натуре, не мог долгое время оставаться без серьезных занятий. Уже в начале 1776 года стал он тревожиться и сомневаться, остаться ли ему в Веймаре или же уехать, чтобы вновь на свободе следовать своему призванию. В поисках уединенья совершал он одинокие прогулки в окрестностях Веймара. Герцог, замечая это стремленье своего друга к уединению и желая во что бы то ни стало удержать его около себя, купил для него отдельный загородный домик с садом, где Гёте и поселился.
В то время как в душе Гёте начал уже совершаться поворот к более спокойному и серьезному образу жизни, на него сыпались от друзей и знакомых увещания и упреки. Одни выражали опасение, что он заглушит и растратит по мелочам свой талант в сутолоке придворной жизни, другие упрекали его в дурном влиянии на герцога. К числу последних принадлежал Клопшток, написавший Гёте резкое письмо, на которое Гёте также ответил довольно резко, результатом чего был полный разрыв с Клопштоком. Со Штольбергами Гёте также разошелся. В действительности никто так не сознавал опасности, угрожающей поэтическому таланту от придворной суеты, как сам Гёте, который, как мы видели, все более и более искал уединения. Что касается влияния Гёте на герцога, то и оно было гораздо более благотворно, нежели вредно. Правда, герцог долгое время предавался еще некоторым излишествам, когда Гёте уже совершенно отказался от шумного "гениальничанья", но постоянное общение с великим поэтом не могло не повлиять в высшей степени благоприятно на развитие ума и сердце государя. Несмотря на свою молодость, Гёте сумел сделаться настоящим ментором Карла-Августа, и впоследствии всеми было признано, что поэт могущественно содействовал выработке из герцога мудрого благородного правителя.
В марте 1776 года Гёте ездил с герцогом в Лейпциг, где повидал своих старых знакомых: Аннету Шенкопф, вышедшую замуж за доктора Канне, Эзера, Корону Шретер. Последняя вскоре была приглашена в Веймар в качестве придворной певицы.
Сближаясь все более и более с герцогом, Гёте мало-помалу пришел к окончательному решению относительно своей карьеры. Особым указом от 11 июня 1776 года Карл-Август назначил Гёте тайным легационным советником, дал ему место и право голоса в Государственном совете, с содержанием в 1200 талеров в год. Придворные были этим крайне недовольны, но решение герцога было твердо и неизменно, и Гёте стал принимать все большее и большее участие в государственных делах, сперва присматриваясь к ним, а затем переходя постепенно к активной роли.
Прежде чем начать изложение дальнейших событий, необходимо бросить взгляд на то положение, в каком находились сердечные дела нашего поэта в первое время его жизни в Веймаре. В первые месяцы по приезде он еще не мог отрешиться от своей горячей привязанности к Лили Шенеман; хотя он сам принял решение вырвать из своего сердца эту любовь, но боль разлуки все еще мучила его. Исчезновению последних следов этой любви помогло знакомство его с госпожой фон Штейн, женой шталмейстера, бывшей придворной дамою герцогини Амалии. Имя и наружность этой женщины были знакомы Гёте уже ранее; возвращаясь из своего путешествия по Швейцарии, он познакомился в Страсбурге с врачом Циммерманом, который показал ему ее портрет, произведший на поэта сильное впечатление. Баронесса Шарлотта Эрнестина фон Штейн была в то время уже матерью семерых детей и имела тридцать три года от роду, но все еще оставалась чрезвычайно эффектной. Очарование, производимое ею на окружающих, усиливалось ее умом и знанием изящной литературы; она также недурно рисовала и пела. Словом, это была в полном смысле слова блестящая представительница придворного общества. Будучи опытною кокеткой, она сумела привязать к себе Гёте чрезвычайно сильно и прочно, не позволяя ему, однако, переходить известных границ. Барон фон Штейн по роду своей службы бывал дома не более раза в неделю, так что Гёте имел бы полную свободу посещать свою возлюбленную, если бы она сама не ограничивала этой свободы, останавливая его страстные порывы и не разрешая приезжать к себе слишком часто. В Веймарском обществе все знали об отношении Гёте к госпоже фон Штейн и сочувствовали этой связи, которая, по-видимому, носила, по крайней мере долгое время, платонический характер, так как самые бурные объяснения в любви не могли поколебать самообладания этой женщины. Не давая влюбленному насладиться окончательною победой и в то же время питая в нем надежду, она сумела привязать его к себе надолго. Под влиянием новой страсти любовь к Лили скоро была совершенно забыта, и когда в июле 1776 года Гёте узнал, что молодая девушка выходит замуж за банкира Тюркгейма, то отнесся к этому известию вполне равнодушно. Хорошее ли или дурное влияние имела Шарлотта фон Штейн на Гёте и любила ли она его или только кокетничала с ним, – об этом биографы много спорили. Одни, защищая ее, говорят, что она своим влиянием удерживала Гёте от слишком разгульной жизни, другие обвиняют ее в том, что она, будучи замужней женщиной и поддерживая страстные надежды поэта, тем самым не позволила ему своевременно жениться на какой-нибудь достойной его женщине. И то, и другое едва ли справедливо. С одной стороны, сама натура Гёте и все его воспитание были таковы, что он, без сомнения, и помимо госпожи фон Штейн не мог бы долго увлекаться разгулом; с другой стороны, его отвращение к браку вообще было так велико, что едва ли он в то время женился бы на ком-нибудь, даже если бы и не воспылал страстью к очаровательной шталмейстерше. Гете, по своей влюбчивости и по той потребности в женском обществе, которая была ему присуща, несомненно должен был влюбиться в какую-либо из веймарских дам, и если выбор его пал на госпожу фон Штейн, то это свидетельствует, конечно, о ее красоте и талантах, но все влияние, которое она на него имела, сводится, по всей вероятности, к умению опытной кокетки держать своего любовника в сетях как можно дольше, руководствуясь при этом своим женским тщеславием. Кроме баронессы фон Штейн, Гёте увлекался и другими веймарскими дамами; его отношение к красавице Короне Шретер носило даже, по свидетельству Римера, весьма страстный характер.
В течение первого года своей веймарской жизни (1775-1776) Гёте написал сравнительно немного, что объясняется множеством празднеств и поездок, в которых он должен был принимать участие, и вообще тратою времени на ориентировку в новых обстоятельствах. К этому периоду относятся, например, прелестная "Ночная песнь странника", в которой поэт выражает свое утомление житейской суетой и призывает в свое сердце тихий мир, стихотворение "Плавание" – поэтический ответ на сетования друзей, боявшихся, что гений его потеряет свой истинный путь, и ряд стихотворений, обращенных к госпоже фон Штейн. Из больших произведений он только задумал в этом году "Ифигению".
В 1777 году мы застаем Гёте уже настолько отрешившимся от шумного "гениальничанья" и ушедшим в самого себя, что веймарские друзья – исключая герцога – даже негодуют на поэта за его чрезвычайную сдержанность и недоумевают, отчего в нем произошла такая перемена. Так, Виланд горько жаловался в письме к Мерку на Гёте и Гердера, который в конце 1776 года, по настояниям Гёте, был призван в Веймар и занял место генерал-суперинтенданта (высшего духовного лица в стране). "Кажется, как будто гений совершенно покинул Гёте, – писал Виланд. – Его сила воображения угасла; вместо живительного тепла, которое исходило от него, он окружен теперь холодом политики". Великие произведения, полные фантазии, ума и чувства, созданные нашим поэтом в течение его веймарской жизни, свидетельствуют, однако, что его сила воображения не ослабела и что холод, которым он обдавал окружающих, был только средством сохранить независимость и досуг, столь необходимые для художественного творчества.
Гёте весь погрузился в кипучую, неустанную деятельность. То он объезжает с герцогом страну, стараясь выяснить нужды населения и поднять те или другие отрасли промышленности, то сидит упорно в своем загородном домике и учится рисованию под руководством придворного живописца Крауса, то устраивает спектакли и пишет пьесы для веймарского театра, то предпринимает или продолжает обширные поэтические и беллетристические труды, каковы "Ифигения", "Эгмонт", "Вильгельм Мейстер". В июне 1777 года его глубоко поразила печальная весть о смерти сестры Корнелии. В сентябре приехал Мерк, который застал Гёте и герцога в Эйзенахе. Мерк вынес очень хорошее впечатление о герцоге и его отношениях с Гёте. "Лучше всего здесь герцог, – писал он, – о котором ослы распустили молву как о слабом человеке, между тем как он обладает железным характером. Из любви к нему я сделал бы то же самое, что делает для него Гёте". В ноябре и декабре Гёте совершил, инкогнито и совершенно один, поездку в горы Гарца, отчасти для того чтобы ближе ознакомиться с горным делом и возобновить горные работы в Ильменау, отчасти же чтобы на некоторое время освежить себя полным уединением. Поэтическим плодом этой поездки была прелестная ода "Зимняя поездка на Гарц".
В том же духе шла жизнь Гёте и в следующем году, который ознаменовался только одним более или менее выдающимся событием – поездкой с герцогом через Лейпциг в Берлин и Потсдам – резиденцию Фридриха Великого. Поэту не понравился Берлин, а еще менее люди, окружавшие Фридриха. "В Пруссии, – пишет он Мерку, – я не проронил ни одного слова, которое не могло бы быть напечатано, за что меня и расславили гордецом и т. п… В Берлине мы пробыли несколько дней, и я смотрел на все с любопытством, как ребенок смотрит в ящик с редкостями… Видел я близко и старого Фрица, любовался его золотом, серебром, мрамором, обезьянами, попугаями и слышал, как рассуждали о великом человеке его собственные бездельники".