Приходила Мип и рассказала нам, что она была у доктора Дюссела. Дюссел спросил Мип напрямую, как только она вошла в комнату, не знает ли она случайно для него места, где бы укрыться. Он был просто счастлив, когда Мип ему рассказала, что кое-что есть и что он как можно скорее должен туда отправиться, лучше всего уже в субботу. Это показалось ему несколько трудноватым, ему надо было еще привести в порядок картотеку, принять двух пациентов и закончить все расчеты. Сегодня утром Мип нам об этом сообщила. Мы считали, что лучше так долго не затягивать. Вся эта подготовка только потребует объяснений с разными людьми, которым лучше ничего не знать. Мип спросила, нельзя ли так все устроить, чтобы отправиться в субботу. Дюссел сказал, что это невозможно, и придет теперь в понедельник.
Мне кажется странным, что он сразу не ухватился за предложение. Если его заберут на улице, он не сможет ни картотеку привести в порядок, ни помочь пациентам. К чему тогда откладывать? Я лично считаю глупым, что папа ему уступил.
Других новостей нет.
Твоя Анна
ВТОРНИК, 17 НОЯБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
Дюссел прибыл. Все сошло благополучно. В одиннадцать утра, сказала ему Мип, он должен стоять в условленном месте перед почтой, там его заберет с собой некий господин. Дюссел стоял там, где договорились, точно вовремя. Менеер Клейман подошел к нему и сказал, что тот упомянутый господин прийти пока не смог и не хочет ли он пройти на минутку в контору к Мип. Клейман сел в трамвай, поехал обратно в контору, а Дюссел пошел пешком той же дорогой.
В двадцать минут двенадцатого Дюссел постучался в дверь конторы. Мип предложила ему снять пальто, чтобы не увидели желтую звезду, и провела его в директорский кабинет, где его занимал Клейман, пока не ушла уборщица. Под предлогом, что контора не свободна, Мип поднялась с Дюсселом наверх, открыла подвижной шкаф, и перед его ошалевшими глазами ступила вовнутрь.
Мы всемером сидели наверху за столом, встречая нового жильца коньяком и кофе. Сначала Мип привела его в нашу комнату. Он сразу узнал нашу мебель, но ему и в голову не пришло, что мы находимся над ним. Когда Мип ему об этом сказала, он чуть в обморок не упал от удивления. Но к счастью, Мип не дала ему опомниться и привела его наверх. Дюссел плюхнулся на стул и смотрел на нас всех, не в состоянии выговорить ни слова, будто желая вначале прочитать правду на наших лицах. Потом он начал, заикаясь: "Но… aber, sind u dan nicht in België? Ist der Militär nicht gekomen? Das Auto? Die Vlucht ist sie nicht gelukt?"
Мы ему рассказали, как все было, что мы сами нарочно распространили эти слухи насчет офицера и машины, чтобы людей, а также немцев, которые, возможно, станут нас искать, направить на ложный путь. Дюссел онемел от такой изобретательности, и ему не осталось ничего другого, как только удивленно осматриваться по сторонам, когда он обнюхивал наш сверхпрактичный и прекрасный Задний Домик. Мы вместе поели, потом он немного поспал, потом выпил с нами чаю и разложил свои мелкие пожитки, которые еще раньше принесла Мип, и уже чувствовал себя вполне как дома. Особенно после того, как получил в руки следующие отпечатанные правила распорядка для скрывающихся в Заднем Доме (сочиненные Ван Дааном).
Проспект и путеводитель
по Убежищу, специально учрежденному для временного пребывания евреев и им подобных.
Открыто круглый год. Красивая, тихая, лесистая местность в самом центре Амстердама. Никаких коммуналок. Проезд трамваем 13 и 17, а также на машинах и велосипедах. В определенных случаях, если немецкие власти запрещают пользоваться этими средствами передвижения, то пешком. Меблированные и немеблированные квартиры и комнаты всегда имеются в распоряжении, с пансионом и без него.
Квартирная плата. Бесплатно.
Диета. Обезжиренная.
Проточная вода. В ванной комнате (к сожалению, без ванны), а также на различных внутренних и внешних стенах. Великолепные места для топки.
Просторные помещения для хранения всякого имущества. Два больших современных несгораемых шкафа.
Собственная радиостанция. Прямая трансляция из Лондона, Нью-Йорка, Тель-Авива и многих других городов. К услугам всех жильцов начиная с шести часов вечера, при этом нет никаких запрещенных радиоканалов, если не считать того, что немецкие станции можно слушать только в порядке исключения, например классическую музыку и тому подобное. Строго запрещается слушать немецкие новости (независимо от того, откуда они передаются) и распространять их.
Часы отдыха. С 10 часов вечера до 7.30 утра, в воскресенье – до 10.15 утра. В зависимости от обстоятельств часы отдыха могут быть назначены и среди дня, по распоряжению дирекции. Часы отдыха соблюдаются строжайшим образом в целях общей безопасности!!!
Каникулы. Вне этого дома пока отменяются.
Применение языка. В любое время суток необходимо говорить тихо. Разрешены все культурные языки, значит, не немецкий.
Чтение и развлечения. Запрещается читать немецкие книги, за исключением научных и классических, все остальное – по желанию.
Гимнастика. Ежедневно.
Пение. Исключительно тихо и после 6 часов вечера.
Фильмы. По согласованию с остальными.
Занятия. Стенография – каждую неделю письменный урок. Английский, французский, математика и история в любое время дня. Оплата ответными уроками, например уроком голландского.
Специальное отделение для мелких домашних животных с хорошим присмотром (за исключением паразитов, для которых необходимо специальное разрешение).
Часы принятия пищи. Завтрак. Ежедневно, за исключением воскресных и праздничных дней, в 9 часов утра, по воскресеньям и праздникам примерно в 11.30.
Обед. Довольно обильный. С 13.15 до 13.45.
Ужин. Холодный и (или) горячий в разное время, в зависимости от передачи последних известий.
Обязательства по отношению к отряду продовольственного снабжения. Постоянная готовность помочь им в конторской работе.
Купание. В воскресенье начиная с 9 часов в распоряжении всех жильцов имеется таз. Купаться можно в уборной, на кухне, в директорском кабинете, в передней конторе – по выбору.
Крепкие напитки разрешаются только по назначению врача.
Конец.
Твоя Анна
ЧЕТВЕРГ, 19 НОЯБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
Как мы и ожидали, Дюссел оказался очень славным человеком. Он, конечно, согласился жить со мной в одной комнате. Честно говоря, мне не очень приятно, что посторонний человек пользуется всем в моей комнате, но ради доброго дела можно и потерпеть, и я с удовольствием приношу эту маленькую жертву. "Если мы только можем спасти кого-нибудь из наших знакомых, остальное не имеет значения", – сказал папа, и он совершенно прав.
В первый же день Дюссел подробно расспросил меня о разных вещах, например: когда приходит уборщица, когда мы умываемся, когда можно пользоваться уборной. Ты будешь смеяться, но когда находишься на нелегальном положении, то все это не так просто. Днем мы не должны шуметь, чтобы внизу нас не услыхали, а если есть кто-то посторонний, как, например, уборщица, то мы все должны быть особенно осторожны. Я все подробно объясняла Дюсселу, но одно меня при этом удивило: как туго он соображает. Он все переспрашивает по два раза, да и тогда еще плохо запоминает. Может быть, это пройдет, он просто еще не опомнился от удивления. В остальном все в порядке.
Дюссел много рассказывал нам о внешнем мире, которого мы уже так давно лишены. Все, что он знал, было прискорбно. Множество друзей и знакомых пропали, их ждет страшный конец. Каждый вечер по улицам ползут зеленые или серые военные машины. Звонят во все двери и спрашивают, живут ли там евреи. Если да, то тут же забирают всю семью, если нет, едут дальше. Никто не может избежать своей судьбы, если не скроется. Часто ходят со списками и звонят только туда, где, как им известно, их ждет богатая добыча. Им нередко платят деньги, сколько-то за душу. Это похоже на охоту за рабами в старое время. Но это никакая не шутка, для шутки это слишком драматично. По вечерам в темноте я вижу ряды хороших, ни в чем не повинных людей, они идут, с плачущими детьми, все идут и идут, ими командуют несколько эдаких типов, их бьют, мучают до того, что они валятся с ног. Никому нет пощады. Старики, дети, младенцы, беременные женщины, больные, все, все идут вместе на смерть.
Как хорошо нам тут, как хорошо и спокойно. Нас не касался бы весь этот ужас, если бы мы только не боялись за всех, кто нам так дорог и кому мы уже не можем помочь. Мне стыдно оттого, что я лежу в теплой постели, в то время как мои самые любимые подруги где-то там упали на землю или их сбили с ног. Мне самой становится жутко, когда я думаю обо всех, с кем я чувствовала себя всегда связанной так тесно и кто теперь отдан в руки самых свирепых палачей, каких еще не бывало на свете. И все это потому, что они евреи.
Твоя Анна
ПЯТНИЦА, 20 НОЯБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
Мы все не знаем толком, как нам быть. До сих пор к нам доходило мало сведений о судьбе евреев и нам казалось – лучше быть как можно более бодрыми. Когда Мип иногда проговаривалась об ужасной участи кого-то из знакомых, мама и мефрау Ван Даан начинали каждый раз плакать, так что Мип решила, что лучше больше ничего не рассказывать. Но Дюссела тут же засыпали вопросами, и истории, которые он рассказал, были настолько жуткие и варварские, что невозможно их впустить в одно ухо и через другое выпустить. Все же, когда эти новости немного потускнеют, мы снова будем смеяться и друг друга поддразнивать. Ни нам, ни им там не будет пользы, если мы останемся такими угрюмыми, как сейчас. И какой смысл превращать Задний Дом в Меланхолическое Убежище?
Что бы я ни делала, я невольно думаю о тех, кто пропал. Стоит мне над чем-нибудь рассмеяться, как я в ужасе спохватываюсь и говорю сама себе: это позор, что я так веселюсь. Но разве я должна весь день плакать? Нет, не могу я так, и эта угрюмость, наверно, пройдет.
К этим грустным делам у меня еще прибавилась одна проблема личного характера; правда, по сравнению с огромным несчастьем, о котором я только что писала, она кажется мелочью. Все же не могу тебе не рассказать, что в последнее время я чувствую себя такой покинутой, какая-то большая пустота вокруг меня. Раньше я об этом никогда особенно не задумывалась, и развлечения, подруги занимали все мои мысли. Теперь я думаю либо о несчастьях, либо о себе самой. И я наконец пришла к открытию, что папа, какой бы он ни был милый, все же не может заменить мне весь мой прежний мир. Мама и Марго уже давно не занимают места в моей душе.
Но зачем надоедать тебе всеми этими глупостями, я ужасно неблагодарная, Китти, я это знаю, но часто у меня голова идет кругом, когда слишком много сыплется на меня и потом еще надо думать обо всех других кошмарах!
Твоя Анна
СУББОТА, 28 НОЯБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
Мы жгли слишком много света и перерасходовали лимит на электричество. Следствие: чрезмерная экономия и в перспективе отключение тока. Четырнадцать дней без света, приятно, а? Но кто знает, может, еще обойдется! С четырех или половины пятого слишком темно, чтобы читать. Как только мы не коротаем время: загадываем загадки, делаем в темноте гимнастику, разговариваем по-английски или по-французски, обсуждаем книги, – в конце концов все надоедает. Со вчерашнего вечера я нашла кое-что новое: подсматривать в мощный бинокль в освещенные окна соседей за нашим домом. Днем нам нельзя раздвигать занавески ни на сантиметр, но когда темно, то не так опасно.
Я никогда раньше не предполагала, что соседи могут быть такими интересными людьми, по крайней мере наши. Некоторых я застала за ужином, одна семья как раз смотрела фильм, а зубной врач напротив лечил старую боязливую даму.
Менеер Дюссел, человек, про которого всегда говорили, что он замечательно умеет обращаться с детьми и очень их любит, оказался совершенно ветхозаветным воспитателем и вечно читает длинные проповеди насчет хороших манер. Так как я имею редкое счастье (!) делить мою, к сожалению, ужасно тесную комнату с высокопоставленным-благовоспитанным господином, и так как я, по всеобщему мнению, считаюсь самой невоспитанной из трех молодых людей, то мне достаточно трудно избежать непрерывных старческих попреков и наставлений и притворяться глухой. Но это бы еще ничего, не будь он таким великим ябедой и вдобавок не найди адресата для своих жалоб в лице мамы! Только я получу от него порцию, как мама, считая, что этого недостаточно, добавит еще, а если мне особенно везет, через пять минут меня призывает к ответу мефрау и я получаю на десерт!
На самом деле, не думай, что это просто – быть средоточием невоспитанности нашего придирчивого семейства нелегалов.
Вечером в постели, когда я думаю о многочисленных грехах и проступках, которые мне приписывают, я так запутываюсь в огромном количестве вещей, которые мне надо передумать, что начинаю смеяться или плакать, смотря по настроению. И я засыпаю, совсем запутавшись: я хочу быть не такой, какая я есть, или быть не такой, какой я хочу быть, или, возможно, и поступать не так, как я хочу или как я поступаю.
О Боже мой, теперь я еще и тебя запутала, прости меня, но я не люблю зачеркивать, а выбрасывать бумагу во времена ее большой нехватки нельзя. Так что могу тебе только посоветовать: не перечитывай вышестоящее предложение еще раз и, уж во всяком случае, не углубляйся в него, так как все равно не разберешься!
Твоя Анна
ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 ДЕКАБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
В этом году Ханука и День святого Николая почти совпали, разница всего в один день. Ко дню Хануки мы не очень хлопотали, обменялись кое-какими милыми вещичками, и потом – свечи. Зажгли их всего на десять минут, так как свечей не хватает, но, если при этом спеть, – уже неплохо. Менеер Ван Даан смастерил деревянный подсвечник, так что и с этим было в порядке.
День святого Николая, в субботу, был гораздо лучше! Нам было очень любопытно, о чем Беп и Мип все время за едой шептались с папой, мы подозревали, что они что-то затевают. И правда, в восемь часов мы все спустились по деревянной лестнице в кромешной тьме коридора (мне было жутко, и я бы лучше осталась наверху в безопасности!) в проходную комнатку. Так как в этой комнатке нет окон, то можно было зажечь свет. Когда свет зажгли, папа открыл большой шкаф.
"Ах, как здорово!" – закричали все.
В углу стояла большая корзина, убранная праздничной бумагой, наверху была прикреплена маска Черного Пита. Мы тут же взяли корзину наверх. Для каждого был милый подарочек с подходящим стишком. Ты сама, конечно, знаешь, что за стихи пишут на День святого Николая, и я их тебе писать не буду.
Я получила пряничную куклу, папа – подставки для книг и т. д. и т. п. В любом случае все было здорово придумано, и так как мы, все восемь человек, еще ни разу в нашей жизни не отмечали День святого Николая, то эта премьера пришлась к месту.
Твоя Анна
Р.S. Для "нижних" у нас, конечно, тоже было кое-что, оставшееся еще от старых добрых времен, кроме того, для Мип и Беп деньги никогда не лишние.
Сегодня мы узнали, что пепельницу для менеера Ван Даана, рамку для Дюссела и папины подставки для книг сделал менеер Фоскёйл сам. Для меня загадка, как можно своими руками делать такие художественные вещи!
ЧЕТВЕРГ, 10 ДЕКАБРЯ 1942 г.
Милая Китти!
Менеер Ван Даан раньше занимался торговлей колбасными и мясными изделиями и специями. Его пригласили в фирму как специалиста по специям, а теперь он проявляет себя с "колбасной" стороны, против чего мы не возражаем.
Мы заказали много мяса (конечно, на черном рынке), чтобы законсервировать на случай, если для нас наступят трудные времена. Он хотел приготовить колбасу для жарения, хелдерскую и свиную колбасу. Очень занятно было смотреть, как он сначала пропускает куски мяса через мясорубку, два-три раза, потом мясной фарш смешивает со всем необходимым и, наконец, через маленькую воронку наполняет этой массой кишки. Уже за обедом мы ели жареную колбасу с кислой капустой, но хелдерскую, которая предназначалась для консервирования, надо было сначала хорошенько просушить, поэтому ее подвесили на палке на двух веревочках под потолком. Каждый, кто входил в комнату и видел выставленные напоказ колбасы, начинал хохотать. Вид и впрямь был препотешный.
В комнате был чудовищный беспорядок. Мясистый менеер Ван Даан в фартуке мефрау возился с мясом, он казался гораздо толще, чем на самом деле. Он был похож на настоящего мясника – руки в крови, лицо красное, забрызганный фартук. Мефрау занималась всем сразу: учила голландский по книге, мешала суп, смотрела за мясом, вздыхала и жаловалась на свое сломанное верхнее ребро. Вот что случается, когда пожилые дамы (!) делают такие преидиотские гимнастические упражнения, чтобы согнать жир с толстого зада!
У Дюссела воспалился глаз, он сидел у печки и прикладывал примочки с ромашковым отваром. Пим сидел на стуле, освещенный тонким лучом солнца, который струился из окна, и корчился. Наверняка у него опять были ревматические боли, потому что он как-то весь согнулся и с раздраженным видом следил за работой менеера Ван Даана. Он был точь-в-точь похож на эдакого старичка-инвалида из богоугодного заведения. Петер носился по комнате с кошкой Муши, мама, Марго и я чистили вареную картошку. Но, честно говоря, все мы выполняли свою работу кое-как, потому что смотрели на Ван Даана.
Дюссел открыл зубоврачебную практику. Шутки ради я тебе расскажу, как прошел первый прием.