Официальным делегатом конгресса Визенталь не был. "Я, – писал он позднее, – был нищим беженцем, и у меня не было денег на гостиницу. Я спал на лавке в какой-то школе и питался в рабочей столовой". Однако его имя уже тогда пользовалось известностью, в том числе благодаря первой опубликованной им книге. Это был альбом большого формата объемом примерно 60 страниц с черно-белыми рисунками, созданными на основе пережитого в концлагере Маутхаузен.
Среди людей, с которыми он познакомился в Базеле, был Авраам Зильбершайн, когда-то приезжавший из Львова в Бучач преподавать Тору, историю и иврит. Зильбершайн согласился помочь Визенталю создать Центр документации.
Зильбершайн, юрист и экономист по образованию, – это один из тех еврейских лидеров, чье имя ныне забыто. После Первой мировой войны он выступил инициатором целого ряда проектов, цель которых состояла в том, чтобы улучшить положение евреев в Галиции и Польше. В частности, он выдвинул идею о выдаче ссуд еврейским кооперативам. В начале двадцатых годов Зильбершайна избрали депутатом польского сейма. Во второй половине августа 1939 года он поехал в Женеву на сионистский конгресс, но через две недели началась война, и ему пришлось остаться в Швейцарии. Там он организовал несколько акций по оказанию помощи еврейским беженцам и в результате создал организацию "Релико", которая именно этим и занималась. Финанасировал ее преимущественно Всемирный еврейский конгресс.
Визенталь рассказал Зильбершайну о себе и о своих злоключениях во время войны, о работе с беженцами и о поисках нацистских преступников, а также подарил альбом, посвященный Маутхаузену. Он не был похож на тех назойливых попрошаек, что толпились у дверей кабинета Зильбершайна, и показался последнему человеком серьезным (в том числе потому, что сотрудничал со спецслужбами США и организацией "Бриха"). Одним словом, он произвел на Зильбершайна хорошее впечатление, и тот попросил его представить ему план работы.
Планы у Визенталя был масштабные. Он мечтал не только о Центре документации в Линце, но и о том, чтобы у Центра были филиалы в трех других городах, причем работать там, по его замыслу, должны были пятьдесят человек, включая пресс-секретаря. Он рассказал Зильбершайну о радости, испытываемой людьми при виде списков разыскиваемых нацистов, которые он расклеивал на досках объявлений, и заметил, что для здоровья людей эти списки полезнее, чем калорийная пища. Но хотя опытный Зильбершайн и был любезен с Визенталем, тем не менее он сильно его разочаровал, согласившись финансировать лишь проект гораздо более скромного масштаба. По словам Визенталя, поначалу Зильбершайн выделил ему всего сорок долларов в месяц: на покрытие текущих конторских расходов, оплату телефонных разговоров и покупку марок. Впоследствии Зильбершайн время от времени ворчал, что Визенталь расходовал слишком много и не предоставлял аккуратной отчетности, но неоднократно подчеркивал, что тем не менее будет поддерживать Центр документации и впредь. Их сотрудничество продолжалось много лет.
Глава пятая. "Долг каждого австрийского патриота"
1. Новая родина
Через несколько месяцев после того, как они нашли друг друга, Визенталь и его жена решили эмигрировать в США. Брат его отца Давид Визенталь прислал все необходимые справки и даже сумел добиться от американского благотворительного фонда "Еврейское общество помощи иммигрантам", чтобы тот оплатил Визенталям билеты. "Мы ждем вашего приезда с нетерпением", – писал он племяннику. Однако Визенталь не приехал, и, судя по всему, простить его за это родственники так и не смогли. "Все, кроме тебя, меня бойкотируют", – жаловался он в письме проживавшей в Нью-Йорке двоюродной сестре Розе Пик. Это было в январе 1948 года. "От идеи переезда в Америку я давно отказался", – добавил он и сообщил также, что теперь они с женой хотят переселиться в Палестину.
Через год с небольшим после этого он заключил договор с двумя партнерами (которые, как и он, прошли через концлагеря), и они совместно приобрели грузовик, два трактора и бетономешалку. Технику они собирались привезти в Израиль, и для Визенталя эта сделка была весьма выгодной. Предполагаемая стоимость проекта составляла шесть с половиной тысяч долларов, но он вложил только тысячу; тем не менее его доля достигала тридцати процентов. Из миллиона евреев, приехавших в Израиль в первые годы его существования, тяжелую технику привезли с собой лишь немногие. Таким образом, у Визенталя были все шансы преуспеть в Израиле и войти в число тех переживших Холокост репатриантов, чей личный успех стал одним из доказательств возрождения еврейского народа в своей собственной стране.
В мае 1951 года он сообщил своему израильскому знакомому, что собирается переехать до конца года и хочет купить трехкомнатную квартиру с палисадником в районе Хайфы или Рамат-Гана. Достаточного количества денег у него для этого еще не было, но он надеялся, что как-нибудь устроится. Через несколько месяцев в гости к Визенталям приехал шурин, поселившийся в Палестине еще до войны. "Я слышал, что в последнее время положение в Израиле ухудшилось", – написал Визенталь тому же знакомому в январе 1952 года и остался в Австрии.
Евреев, решивших в Израиль не переезжать, было много, а те из них, кто все-таки переехал, сделали это по большей части от безвыходности. Евреи Европы – включая большинство бывших узников лагерей – в свои страны возвращаться не хотели или не могли, но другие страны принимать их не желали. Евреи же арабского мира не могли оставаться в своих странах потому, что Израиль воевал с арабскими соседями. Однако большинство евреев Америки и других западных стран остались дома. В 40-е годы и в начале 50-х будущее Израиля все еще находилось под вопросом, и в стране было тяжелое экономическое положение. Однако Визенталь решил начать новую жизнь в стране Гитлера и Эйхмана, а на это из евреев решились лишь немногие. Большинство евреев, проживавших в Австрии до войны и сумевших остаться в живых, возвращаться туда не пожелали. Пока Визенталь работал в лагерях для перемещенных лиц, его пребывание в Австрии было вполне естественным, однако лагеря вскоре расформировали, а большинство беженцев Австрию покинули, и на этом его миссия закончилась. Тем не менее он остался.
Впоследствии его неоднократно спрашивали, почему он так поступил, но из его ответов можно было понять, лишь почему он считал необходимым жить в Австрии в 60-е годы, когда поиск нацистских преступников стал его главным занятием. Однако из этих ответов нельзя было понять, почему он не уехал вскоре после войны. Его тогдашний статус в лагерях беженцев ему явно льстил: в 1948 году ему даже было разрешено ходить с пистолетом – но с пистолетом он вполне мог расхаживать и в Израиле, если бы только этого пожелал.
Иногда вместо ответа на этот вопрос он попросту отшучивался. Например, одному из израильских знакомых ответил так: "Причина, по которой я не живу в Израиле, состоит в том, что там нет ни нацистов, ни антисемитов". А еще одному знакомому, работавшему в мемориале "Яд-Вашем", написал, что переедет в Израиль только тогда, когда Бен-Гурион уйдет с поста премьер-министра.
Некоторые из его венских приятелей-евреев – как уроженцы города, так и эмигранты из Восточной Европы – на склоне лет говорили, что вообще-то оставаться в Австрии не собирались и просто там "застряли". У одного был дом, у другого – меховой бизнес, третий остался только для того, чтобы оформить компенсацию от Германии, четвертый всю жизнь сидел на чемоданах и ждал, пока в Израиле улучшится экономическая ситуация и закончится война с арабами, а пятый был слишком стар, и уезжать было уже поздно. Однако некоторые признавались, что просто хотели начать жизнь заново в стране, где родились, так как, несмотря ни на что, чувствовали себя там дома. Именно это и было главной причиной, по которой остался в Австрии Визенталь: он тоже чувствовал себя там дома.
Еще ребенком, живя в маленьком городишке на восточной окраине Австро-Венгерской империи, он понял, что культурный и политический центр мира, в котором ему хотелось жить, находился в Вене. По горькой иронии судьбы он смог осесть там лишь после того, как прошел через нацистские концлагеря, но перенесенные страдания не убили в нем желания жить в Австрии, созревшее еще в детстве, в Бучаче, и окрепшее во время учебы в Праге и Львове.
Много лет спустя он опубликовал роман "Бегство от судьбы". Его герои – евреи, судьба которых сильно напоминает его собственную, включая пребывание в Яновском, а несколько фигурирующих в книге эсэсовцев носят настоящие имена. Но действие происходит в Вене, и Визенталь описывает венских евреев с таким пониманием и сочувствием, как если бы сам был одним из них. "Поскольку, – пишет он, – я родился в старой Австрии и ходил в Вене в начальную школу и поскольку мой отец погиб как австрийский солдат… я не чувствую себя в этой стране чужим".
Ощущая себя сыном Австрии, он пытался очистить ее от ненависти к евреям.
В начале января 1946 года ему понадобилось съездить в Вену, и он купил билет на автобус, но, когда он попытался в него сесть, водитель отказался его впустить, заявив, что "иностранцам проезд воспрещен". Визенталь пожаловался в автобусную компанию, но служащая, к которой он обратился, сказала: "Мы были бы рады, если бы все иностранцы из Австрии уехали". Тогда он послал письмо в Министерство транспорта (как всегда, от имени своей организации) и выразил протест против "оскорбления, нанесенного нашему председателю", как если бы речь шла о ком-то другом.
Инцидент этот был далеко не единичным; от ненависти к евреям австрийцам избавиться было трудно. Война кончилась совсем недавно, и они все еще не оправились от горечи поражения. Десятки тысяч семей оплакивали погибших на войне близких, а Австрия, как и Германия, была оккупирована иностранными войсками и поделена на зоны. При этом большинство австрийцев, в отличие от немцев, своей вины не признавали и утверждали, что стали жертвами нацистской оккупации.
Скрывать свою ненависть к евреям многие из них даже не считали нужным, но особенно они ненавидели обитателей лагерей для перемещенных лиц. Во время войны Линц подвергался бомбардировкам, и в городе еще можно было видеть развалины, а перемещенные лица (которые были не только евреями, но и инстранцами) свободно расхаживали по улицам, пользуясь защитой американских оккупационных войск, и многие из них занимались спекуляцией. Тот факт, что жителей Биндермихля выселили из своих квартир, чтобы поселить там беженцев, тоже подливал масла в огонь. Время от времени в австрийских газетах публиковались сообщения, в которых беженцев изображали акулами черного рынка и даже торговцами наркотиков. Визенталь против этого протестовал. "Людей, до сих пор разгуливающих в одежде, украденной у евреев, и живущих в квартирах, обставленных мебелью, отнятой у евреев Европы, выводят из себя даже шерстяные одеяла, которыми евреи укрываются в лагерях для перемещенных лиц", – писал он в отчете, предназначавшемся для публикации на английском языке.
Будучи представителем беженцев, Визенталь неоднократно протестовал против плохого отношения к ним. Как-то раз несколько десятков полицейских устроили в одном из лагерей облаву с целью найти контрабандные товары, и в письме губернатору Визенталь выразил протест по поводу того, что обыскивались только дома евреев, хотя в лагере находились беженцы и других национальностей. Он утверждал, что полицейские вели себя грубо, угрожали людям оружием и что это было коллективным наказанием, напомнившим многим беженцам о временах нацизма.
В одном из лагерей от евреев потребовали заплатить арендную плату за комнату, служившую им синагогой. Визенталь выразил протест против самого этого требования как такового, но особенно он протестовал по поводу того, что один из австрийских чиновников, занимавшихся этим делом, заявил: "Если евреям хочется танцевать и сходить с ума, пусть делают это на лужайке, а если им хочется делать это в комнате, которая им не положена, пусть за нее платят".
Один еврей из города Грац пошел с женой посидеть в пивной, но, как только они сели за столик, какой-то человек, сидевший по соседству, начал выкрикивать по их адресу антисемитские оскорбления. Еврей пожаловался на это владельцу пивной, но тот вмешиваться отказался. Тогда еврей позвонил в полицию. Однако когда пришел полицейский, владелец пивной, вместе с посетителями, вышвырнул и еврея с супругой, и полицейского на улицу, пригрозив, что если они вернутся, то об этом пожалеют.
На футбольных матчах можно было услышать антисемитские выкрики. Одному еврею пришлось заявить, что он не еврей, чтобы получить разрешение на радиоприемник, так как власти все еще использовали бланки времен нацизма. Муниципалитет Линца поставил памятник юмористу, который во времена нацизма устроил антисемитский концерт. Австрийские кинотеатры отказались показывать фильм Чарли Чаплина "Великий диктатор", но при этом демонстрировали фильмы немецкого режиссера Файта Харлана, который в 1940 году, по инициативе нацистского министра пропаганды Йозефа Геббельса, поставил пропагандистский антисемитский фильм о еврейском банкире XVIII века "Еврей Зюсс". Муниципалитет города Браунау включил дом, где родился Гитлер, в список туристических достопримечательностей.
Казалось бы, будучи сионистом, Визенталь должен был считать, что евреям в Австрии жить не следует и что если они все-таки решают в ней остаться, то должны понимать, что живут в антисемитской стране. Однако он хотел очистить австрийское общество от расизма. Однажды с этой целью он даже отправился в крохотную тирольскую деревушку Рин, в церковь которой стекались паломники, дабы поклониться мощам ребенка, якобы убитого там евреями.
Уже тогда, в сороковые годы, Визенталь взял себе за правило обращаться по тем или иным вопросам к самым высокопоставленным лицам, и хотя по тону своему его письма к ним всегда были почтительными, тем не менее он всячески подчеркивал, что пишет им не как "бедный родственник", а как равный. Требование запретить культ в Рине он, в качестве председателя "Союза бывших узников концлагерей", послал кардиналу Теодору Инитцеру. Впрочем, обосновал он это требование не тем, что данный культ – антисемитский, а тем, что это надо сделать ради австрийских детей.
Как еврей он мог бы, конечно, сказать себе, что австрйицы недостойны того, чтобы такой человек, как он, пытался спасти их от самих себя, но он считал себя одним из них. "Искоренить проявления нацистской дикости, – писал он главному редактору одной из зальцбургских газет, – это долг каждого австрийского патриота".
Однако попытки Визенталя очистить страну, в которой он решил жить, к немедленным результатам не привели. Нацисты повылезали из своих нор, снова стали занимать влиятельные посты в государственных учреждениях, включая школы и суды, и во всех политических партиях их стали назначать на ключевые посты. Визенталь подробно говорил об этом на общем собрании Комитета австрийских еврейских общин. В своем выступлении он подчеркнул, что участие нацистов и неонацистов в государственной и политической жизни Австрии представляет опасность не только для маленькой местной еврейской общины, но и для всех австрийцев в целом. Только тот, кто по-настоящему верит в свою страну, может критиковать ее так, как это сделал в своей речи Визенталь: с разочарованием и беспокойством, но в то же время с надеждой на лучшее будущее.
Как австрийский патриот он также обратился к министру просвещения Эрнсту Кольбу с требованием, чтобы его дочери выделили учителя, который будет преподавать ей еврейскую религию, хотя, помимо нее, еврейских детей в Линце было очень мало. Когда его жена пошла записывать дочь в школу, директриса посмотрела на них в изумлении и сказала: "А я думала, всех евреев уже убили".
Как вспоминала впоследствии дочь Визенталя, жить еврейской девочке в Линце было нелегко. Дети в школе ее дразнили, рисовали у нее на парте звезду Давида и спрашивали, правда ли, что у нее есть хвост. Мать велела ей терпеть и на оскорбления не отвечать, но в результате всех этих антисемитских выходок Паулинка стала считать, что она не такая, как все, и у нее выработался комплекс неполноценности. Избавиться от этого комплекса ей удалось лишь через много лет. Что касается ее матери, то она замкнулась в себе; внешний мир она воспринимала как враждебный и антисемитский. Играть с соседскими детьми Паулинке разрешали, но только под наблюдением матери или няньки, и австрийских друзей у нее не было. "Нас было только трое: папа, мама и я", – сказала она.
О Холокосте родители с ней не говорили. Однажды (ей было тогда лет девять) она спросила, почему у нее, в отличие от других детей, нет бабушки и дедушки, и родители сказали ей, что объяснят это позже, через год или два, но она хотела знать прямо сейчас. "Я объяснил ей и пошел в другую комнату плакать", – вспоминает Визенталь. Одному из своих друзей он признался, что иногда, чтобы порадовать Паулинку, просил чужих людей звонить к ним домой по телефону и представляться родственниками.
Ничто лучше не свидетельствует о том, что Визенталь чувствовал себя органической частью австрийского общества, чем его решение воспитывать дочь в Австрии. По ее словам, до шести лет он говорил с ней на идише, но потом они перешли на немецкий.
Решив навязать жене и дочери жизнь в Линце, Визенталь поступил жестоко, а после всего, что произошло во время Холокоста, в таком решении было отчасти и нечто извращенное, но не исключено, что Визенталь это осознавал. Несмотря на то что он чувствовал себя австрийцем, он не переставал ощущать себя и иностранцем, и, более того, это чувство даже культивировал, как бы пытаясь быть одновременно и своим, и чужим.
2. Помощь друга
В годы борьбы за создание Государства Израиль и в первые годы его существования сложилось устойчивое мнение, что арабы – и в первую очередь Хадж Амин Аль-Хусейни – были связаны с нацистской Германией. Аль-Хусейни, которого англичане назначили главным муфтием Иерусалима, предлагал Гитлеру свою помощь и даже с ним встречался. Виделся он и с другими лидерами нацистского режима, в частности с Гиммлером, а также, по-видимому, с Эйхманом.
В очерке об Эйхмане, опубликованном в 1946 году в одной из ивритоязычных палестинских газет, утверждалось, что в середине 30-х годов Эйхман приезжал в Палестину, чтобы организовать арабское восстание. "Именно в Палестине, – писал автор очерка, – проявились первые признаки его жестокости". Информация эта была неверной, но хорошо отражала тенденцию ассоциировать арабов с нацистами.
О связах Аль-Хусейни с Эйхманом Визенталю рассказывал еще Режё Кастнер, который вел с Эйхманом переговоры о спасении евреев Венгрии. По словам Визенталя, муфтий интересовал его как возможная зацепка, через которую можно было выйти на Эйхмана. Документы о контактах Аль-Хуйсени с нацистами он получил, судя по всему, от представителей обвинения на Нюрнбергском процессе.