Офицеров КГБ обычно повышали в звании во время работы на зарубежном назначении. Путина повысили дважды: в первый раз с должности старшего сотрудника резидентуры до ассистента главы подразделения, а потом и до старшего ассистента. "Выше было некуда, – говорит он. – Выше был только высший управленческий уровень, а у нас был только один начальник. Поэтому в качестве поощрения меня сделали членом партийного комитета представительства КГБ в ГДР". Москва также выказала свое одобрение, повысив его до звания подполковника. Одним из спорных моментов того времени, когда Путин жил в Дрездене, была его близкая дружба с преуспевающим агентом Штази Матиасом Варнигом. Варниг имел среди своих современников завидную репутацию главного вербовщика шпионов на Западе – мужчин и женщин, которые были способны похищать секреты в области ракетостроения и авиастроения. Согласно исследованию, проведенному "Уолл-стрит джорнал", он был готов поделиться этой информацией с Путиным, которого встретил в Дрездене в 80-х годах. Издание утверждало, что этот случай "подчеркивает теневое взаимодействие между бизнесменами и бывшими сотрудниками спецслужб в современной России".
Варниг был позже назначен главой русского подразделения немецкого "Дрезднер банк" и теперь занимается проектом "Газпрома" "Северный поток" (Nord Stream), подразумевающим постройку нового газопровода под Балтийским морем, который соединит Россию и Германию. Двое мужчин остаются близкими друзьями, хотя Варниг до сих пор отрицает, что он знал Путина в Дрездене. (Его представители в "Дрезднер банке", признавая, что Путин и Варниг друзья, отрицают какие-либо прежние связи.) Бернард Вальтер, который управлял восточноевропейскими операциями банка в начале 90-х, говорит: "Мистер Варниг ясно сказал мне, что впервые встретил мистера Путина в 1991 году, когда я направил его в командировку в Санкт-Петербург". Представители банка также заявляют, что тщательная проверка прошлого Варнига не показала никакого намека на его связи со Штази. Тем не менее, рассекреченное 128-страничное дело Варнига из Штази раскрывает его кодовое имя "Артур" и то, что он начал работать на Штази в 1974 году как член бригады, носящей имя Феликса Дзержинского, основателя советской государственной службы безопасности, ЧК, портрет которого некогда висел на стене у Путина. В деле Варнига также указано, что он быстро продвигался по карьерной лестнице в восточногерманской разведке и был награжден рядом медалей за службу. Приказом № К 5447/84 "лейтенант Варниг, Матиас" был награжден медалью за Безупречную службу народу и родине. Приказом № К 109/88 "старший лейтенант Варниг, Матиас" был награжден несколькими медалями – за Безупречную службу в Национальной народной армии, за Защиту границ ГДР, как Герой социалистического труда и за другие заслуги. 7 октября 1989 года капитан Матиас Варниг был награжден как минимум девятью золотыми медалями из рук великого и внушающего ужас Эриха Мильке, главы Штази.
"Артур" представлял отчеты по энергетическим сделкам в Западной Германии, по политике менеджмента организаций, по биотехнологическим исследованиям, компьютерным технологиям и десяткам других отраслей, в основном подпадавших под категорию промышленного шпионажа. Утверждалось, что его карьере очень помогли его предполагаемые отношения с подполковником КГБ Владимиром Путиным в Дрездене. Согласно сообщениям немецкой прессы, эти двое сотрудничали в вербовке граждан Западной Германии для работы на КГБ, но это утверждение отрицается Варнигом. Если и нужны дальнейшие доказательства связи между двумя мужчинами в их темные шпионские дни, то их приводит подруга Людмилы Ирен Питч. По ее словам, спустя несколько лет Людмила рассказала ей, что было гораздо проще ладить с восточными немцами, чем с западными, и особенно это касалось друга ее мужа Матиаса Варнига. "Она говорила, что мы все выросли в одной системе, и что Володя и Варниг работали на одну и ту же организацию, – вспоминает Питч. – Я спросила у нее, что она имеет в виду. Она ответила, что Матиас работает на Штази, а Володя на КГБ. Я была довольно удивлена ее откровенностью".
* * *
Даже через кривое зеркало восточногерманской прессы было ясно, что советская империя находится под угрозой краха. Во время своего первого официального визита в Западную Германию в мае 1989 года Горбачев сообщил канцлеру Гельмуту Колю, что Москва больше не собирается использовать силу, чтобы противостоять демократизации в государствах-сателлитах СССР. Танки, которые въехали в Будапешт и подавили революцию в Венгрии в 1956 году, а в 1968 году уничтожили "социализм с человеческим лицом" во время Пражской весны, больше не были приемлемым способом решения конфликтов. Но даже несмотря на это немногие из восточных немцев верили в возможность падения ГДР.
Не сумев передать двум Эрихам ощущение экстренной необходимости в переменах, Горбачев забил последний гвоздь в их гроб во время визита в Восточную Германию в октябре, на праздновании сороковой годовщины основания государства, когда он предупредил, что "жизнь наказывает тех, кто опаздывает". С этого момента линии экстренной связи между Москвой и восточным Берлином – обычно гудящие от постоянных деловых переговоров между двумя коммунистическими союзниками – погрузились в тишину. На обеде в честь сороковой годовщины, устроенном для секретных служб, в своей бесконечной тираде о врагах государства, Эрих Мильке увещевал агентов Штази: "Уничтожать – и, при необходимости, без решения суда". Эрих Хонеккер также остался непреклонным. Он сказал Маркусу Вольфу: "Я никогда не позволю, чтобы здесь произошло то же, что сейчас происходит в Советском Союзе". В своем дневнике Маркус Вольф отметил: "Ни один враг не смог бы добиться того, чего добились мы сами: такой некомпетентности, невежества, возвеличивания самих себя и того, что мы совершенно перестали думать о мыслях и чувствах обычных людей". Тем временем друг Вольфа Ханс Модров, секретарь коммунистической партии в Дрездене с негромким голосом и седыми волосами, отказывался подавлять противоправительственные демонстрации, которые стали проходить в городе каждый вечер. Вольф и Модров считались лидерами группы реформаторов внутри коммунистической партии в Дрездене, хотя Вольф сам ругает себя за то, что не сделал больше для изменения восточногерманской системы изнутри. Путин и его коллеги по КГБ видели надписи на Берлинской стене. "Мы были младшим поколением секретных служб, – рассказал Владимир Усольцев журналу "Шпигель". – Было абсолютно ясно, что советская власть неумолимо катится в пропасть". Важные документы были отправлены в Москву или сожжены. Списки контактов и личные дела советских агентов превратились в дым. "Мы жгли столько бумаги, что печь лопнула", – говорит Путин. Немыслимое случилось 9 ноября 1989 года в 18:53, когда члена нового правительства Восточной Германии спросили на пресс-конференции, когда обещанный новый восточногерманский закон о свободе передвижения вступит в силу. Он ответил: "Ну, насколько я вижу – прямо сейчас". Тысячи жителей восточного Берлина устремились к границе и стали требовать, чтобы их пропустили на Запад. В 22:30 граница была открыта на Борнхольмер-штрассе – этот исторический момент обозначил падение Берлинской стены.
Вечером 6 декабря здание КГБ было окружено бушующей толпой, которая уже разграбила штаб-квартиру Штази, находящуюся через дорогу. Путин поспешил в свой офис, ему был выдан пистолет. Он вышел на улицу и попытался отвести гнев протестующих, утверждая, что здание КГБ на самом деле является советским военным объектом. Кто-то крикнул в ответ: "Тогда почему на вашей парковке стоят машины с немецкими номерами? Что вы вообще тут делаете?" Путин ответил, что существует соглашение, позволяющее русским использовать немецкие номера. "А кто вы такой? – крикнул другой человек. – Вы слишком хорошо говорите по-немецки!" Путин сказал им, что он переводчик. Затем он вернулся в здание и позвонил командующему местного советского гарнизона, чтобы попросить о помощи, но ему ответили: "Мы ничего не можем сделать без приказа из Москвы. А Москва молчит". Москва и в самом деле молчала. В последующие годы реакция Путина стала известной: "Я почувствовал, что страна больше не существует, что она исчезла". Один отчет о той судьбоносной ночи в восточном Берлине говорит о том, что толпа смогла попасть в здание и столкнулась с будущим Президентом России, который стоял наверху лестницы и размахивал пистолетом. Он спокойно обратился к ним, слегка улыбаясь: "Поднимайтесь, если хотите, но пока вы доберетесь до меня, шестеро будут мертвы". Это кажется маловероятным – в тот момент в здании были и другие агенты КГБ, и это одиночное выступление Путина выглядит как попытка пиарщиков превратить его в КГБшного Джеймса Бонда. Путин говорит только, что русские "были вынуждены продемонстрировать готовность к защите здания, и эта решительность определенно впечатлила толпу, по крайней мере, на какое-то время".
На самом деле, кровопролития удалось избежать, когда подъехала небольшая группа советских десантников, и толпа растворилась. Путин говорит, что события этого вечера оказали сильное деморализующее воздействие на него, потому что: "Они просто ушли". В этот момент он был предан не советской системе, закат которой он ясно осознавал, а КГБ как защитнику величия России. Владимир Усольцев рассказал журналу "Шпигель": "У него всегда была поэтическая черта – особенная гордость за то, что он принадлежит к специальной службе по защите Родины, к ЧК".
На следующий день Путин продолжил выполнять свою работу, молча страдая от того, что он воспринимал как раненую гордость своей Родины. Единственное, о чем он сожалел, как он признается, было то, что Советский Союз утратил свои позиции в Европе, даже не попытавшись поменять коммунистическую систему на что-то другое. "Они просто все бросили и ушли", – говорит он. Людмила, которая привязалась к своему восточногерманскому окружению (немецкий стал на тот момент родным языком ее младшей дочери), выражала сожаление в адрес секретных агентов обеих стран, ведь они потеряли свое понимание цели, практически смысл существования. Одна из ее соседок, рассказывает она, плакала целую неделю: "Она плакала по потерянным идеалам, по концу всего, во что верила всю свою жизнь". Людмила не знала, что ее супруг все ещё продолжал выполнять свои служебные обязанности. Как и все офицеры Штази, Клаус Зухольд был теперь безработным. Отправив копию его личного дела в Москву, Путин получил разрешение зачислить его в КГБ. 16 января 1990 года он пришел к немцу в гости и подарил его двенадцатилетней дочери книгу русских сказок. Когда он остался наедине с Зухольдом, он продиктовал ему присягу верности КГБ, а Зухольд подписал ее. Затем они отметили это событие бокалами "Зект" – немецкого вина.
Путин дал своему новому агенту кодовое имя "Клаус Зауник" и напомнил ему, что он поклялся в молчании, и что, если он проговорится, последуют серьезные последствия. Немецкий журнал "Фокус" утверждает, что затем Путин назвал имена некоторых его ведущих агентов в Восточной Германии, но это почти наверняка не соответствует действительности. Что бы недоброжелатели Путина не имели против него, Путин горячо предан своему делу. Более вероятно, что он сказал Зухольду, что ему нужно будет побыть "спящим" агентом, пока происходящее в стране не уляжется, а затем начать собирать для Москвы информацию о политиках, ученых и ведущих бизнесменах. Через несколько дней Путин был отозван на родину, так что его сотрудничество с Зухольдом резко завершилось. Агенты КГБ массово уезжали домой, в то время как некогда могущественная советская империя разваливалась на глазах у всего мира. Когда 3 октября 1990 года ГДР прекратила свое существование и Германия была воссоединена, Путины уже снова были в Ленинграде. Они снова стали жить с его родителями, которые к этому времени получили трехкомнатную квартиру на Среднеохтинском проспекте рядом с рекой Охта. Кроме чудесной младшей дочери, Путиным нечем было похвастаться за все четыре с половиной года, проведенные за границей. В качестве прощального подарка соседи отдали им стиральную машину двадцатилетней давности, которой Людмила пользовалась следующие пять лет. Она была поражена тем, как мало изменилась жизнь в Ленинграде за это время. Здесь были те же длинные очереди снаружи магазинов, те же продуктовые карточки и талоны, те же самые пустые полки. "Какое-то время после того, как мы вернулись домой, я даже боялась заходить в магазины, – говорит она. – Я просто врывалась в ближайший магазин, покупала самое необходимое и шла домой. Это было ужасно".
Путину предложили работу в штабе Службы внешней разведки (СВР) в Москве. Он отклонил предложение во многом из-за того, что оно не предполагало служебной квартиры, и его родителям было уже за 80. Они не видели сына на протяжении всей его командировки, и теперь ему не хотелось оставлять их. Он также потерял веру в способность СССР пережить удары, сотрясавшие все советское пространство. Уже став очевидцем того, как вокруг него разрушалось одно государство, он не хотел повторять этот опыт в родной стране. Обычно искусный в вопросе утаивания своих чувств, он дал своему другу Сергею Ролдугину понять, что ощущает себя преданным: он и его товарищи отправляли отчеты из Дрездена, предупреждающие о надвигающемся развале ГДР, и рекомендовали принять меры, но никто в московском центре не прочел их отчеты. Маркус Вольф, который бежал в Москву, чтобы избежать обвинений в государственной измене и шпионаже, предъявленных его западногерманскими противниками, обнаружил, что Горбачев бросил его и его коллег на съедение волкам. "Наши московские друзья не торопились оказать нам дружескую поддержку, – пишет он. – Как и мы, они были абсолютно не подготовлены к тому, что произошло". В России Вольфу отказали в политическом убежище, и после долгих судебных процессов он отбыл короткий срок заключения в Германии.
Путин все еще служил в КГБ, но состоял в "резерве первой очереди", за что получал минимальную зарплату. Сотни уволенных агентов возвращались в Россию по мере того, как коммунистические режимы разваливались, как карточные домики, в Чехословакии, Венгрии, Польше, Болгарии, Румынии, и скоро стало более чем понятно, что образовался излишек сотрудников КГБ, которые теперь устраивались туда, где требовались хорошо накачанные мышцы. Многие становились консультантами по безопасности, телохранителями, ночными сторожами и даже вышибалами в открывавшихся ночных клубах и на дискотеках.
Перспективы для Путина выглядели уныло. Ему было под 40, и нужно было обеспечивать семью. Друзья рассказывают, что он был очень подавлен. Людмила вышла на работу на неполный рабочий день и стала преподавать в университете немецкий, неохотно оставляя Машу и Катю с бабушкой на несколько часов в день. Это было не особо счастливое существование. Путин вложил деньги, которые накопил в Дрездене, в автомобиль "Волга". Он говорил друзьям, что хочет заниматься юридической практикой, но если это не сработает, у него есть запасной план: "Возможно, мне придется стать таксистом".
Будто по заказу, он услышал, что Галина Васильевна Старовойтова, важный политик-реформатор, а также феминистка и защитница национальных меньшинств – и кроме того, выпускница Ленинградского государственного университета (ЛГУ) – искала человека, который будет возить ее по городу. За работу платили немного, но Путин разумно рассудил, что он сможет научиться чему-то полезному от женщины, сидящей на заднем сиденье его "Волги", так как она была уже хорошо известна. Он выразил желание взяться за эту работу бесплатно. "Он сказал, что верит ее идеям и хочет помочь", – говорит Руслан Линьков, один из помощников Старовойтовой.
Путину все же нужно было зарабатывать на жизнь, и как раз в тот момент, когда, казалось, все было потеряно, произошло одно из случайных событий, ставших фирменным знаком его грядущей карьеры. Ему предложили работу по наблюдению за иностранными студентами в его альма-матер, Ленинградском государственном университете, в должности помощника ректора по международным делам. "Я был счастлив работать под прикрытием в ЛГУ, – говорит он. – Я хотел написать док тор скую диссертацию, лучше познакомиться с университетом и, возможно, получить там работу". Так что в марте 1990 года он стал помощником ректора, Станислава Петровича Меркурьева. Его внезапное возвращение на юридический факультет удивило некоторых сотрудников, хотя никто не сомневался в том, каковы его настоящие обязанности: все знали, что эту должность всегда занимают офицеры КГБ, и что Путин будет следить за студентами. Тем не менее, он договорился с Валерием Абрамовичем Мусиным, специалистом по международному праву, что тот станет его научным руководителем, и набросал план для своей диссертации. Путин вполне мог бы найти себя в карьере международного юриста, если бы один из его друзей со студенческой скамьи, теперь работающий в университете, не познакомил его с Анатолием Собчаком, одним из самых выдающихся людей в новом российском демократическом движении.
Собчак, привлекательный мужчина и прекрасный оратор, добился признания с помощью острых атак на коммунистическую элиту. Так как советские власти считали его ненадежным, ему было запрещено выезжать за рубеж, но при Горбачеве его карьера пошла в гору, и вся Россия слушала его речи, с тех пор как его выбрали народным депутатом. В мае 1990 года Собчак был назначен председателем Городского совета Ленинграда (Ленсовета). Город был в жутком состоянии: уровень безработицы был очень высок, уровень преступности рос, и царил всеобщий дефицит. Хотя Собчак родился в 1937 году в Сибири, он получил диплом юриста в ЛГУ, а позже стал работать в университете. Он читал лекции Путину в нескольких семестрах, хотя они никогда не общались лично. Путин быстро приехал в кабинет председателя в Мариинском дворце на Исаакиевской площади, и там Собчак объяснил, что ему нужен ассистент, который исполнял бы роль буфера между ним и многочисленными мошенниками и аферистами, которые находились повсюду. Он был впечатлен тем, что помощник ректора хорошо говорил по-немецки и немного по-английски и был весьма невозмутимым человеком. Путина рекомендовал ему Станислав Меркурьев и, по словам управляющего хозяйством в Кремле Павла Бородина, Галина Старовойтова тоже замолвила за него словечко. После короткого собеседования Собчак предложил Путину перевестись из университета на должность советника. Более того, он хотел знать, сможет ли Путин начать работать со следующего же понедельника. Страна погружалась в хаос, и все происходило очень быстро.
"Собчак уже тогда был известной и популярной личностью, – говорит Путин. – Мне не все в нем нравилось, но он завоевал мое уважение". Он ответил, что с радостью выйдет на работу в понедельник, но есть кое-что, что нужно знать председателю совета: "Я не просто помощник ректора, – сказал он. – Я еще и офицер штаба КГБ". На мгновение Собчак замолчал, а потом сказал: "Ну, плевать на это. Мне нужен ассистент. Если честно, я боюсь выходить в приемную. Я не знаю, кто эти люди".
Путин получил работу и перевод.
Сторонники Собчака были шокированы его решением, когда в демократических кругах стало известно, что Путин – офицер КГБ. На вопросы о своем помощнике Собчак отвечал так: "Путин не сотрудник КГБ, а мой бывший студент".