Ральф и Фрэнк, не глядя на меня, принесли багаж. Потом Ральф сообщил, что м-р Чаплин будет обедать внизу в половине первого, прежде чем отправится в студию:
- Он сказал, вы можете спуститься вниз, если хотите, либо повар принесет обед сюда.
- Передайте ему, пожалуйста, что я спущусь.
Я приняла душ, надела лучшую для дневного времени одежду и спустилась в столовую, где Чарли восседал, как на троне, в своем кресле с высокой спинкой, и ел сосиски и яйца. Он знал, что я приду, но не посмотрел в мою сторону, выражение его лица было таким же безжизненным, как у слуг. Я села напротив него, на дальнем конце стола, где для меня были накрыты приборы. Иму, еще один слуга, обслужил меня и ушел.
После нескольких минут гнетущего молчания Чарли, наконец, заговорил. Хотя нас разделяло около пяти метров, он говорил обычным голосом.
- Ну вот, дело сделано, - произнес он, глядя в тарелку. - Мы ввязались во все это, и теперь остается выходить с достоинством из создавшегося положения.
Ждал ли он, что я снова стану извиняться? Или предполагались мои заверения, что мы не просто будем делать хорошую мину при плохой игре, но можем быть счастливейшими людьми в мире? Я не сказала ничего.
Больше он не заговаривал, пока не закончил есть. После этого он сообщил:
- Я ухожу на студию. Коно останется здесь еще час. Он даст тебе инструкции.
- Инструкции? - нахмурилась я. - Я что здесь, новая служанка?
Он понял, как прозвучали его слова.
- Я не это имел в виду. Я хотел сказать, что у меня нет времени вникать в разные мелочи. Коно расскажет все, что тебе необходимо знать.
Когда он поднялся, я осмелилась спросить:
- Тебе нужно идти? Уже прошло полдня. Ты не можешь остаться - хотя бы сегодня? Мне было бы… так приятно это.
- Я и так уже запустил дела, - сказал он и поспешил прочь.
Коно выглядел, как типичный крепостной в кинофильме. Другие работники в доме - все японцы - с одинаковой раздражающе искусственной улыбкой на лицах, одетые в белые жакеты, беззвучно передвигались в обуви на резиновой подошве, но Коно отличался от них. Этот высокий стройный мужчина среднего возраста носил сдержанные деловые костюмы. У него была жена, с которой он жил в гостевом коттедже неподалеку, но, несомненно, все его время, когда он не спал, посвящалось исключительно обслуживанию Чарли. Вскоре я обнаружила, что в некоторых отношениях я замужем скорее за ним, чем за Чарли.
Моя первая встреча с ним в тот день была невероятной.
- Ваши потребности будут исполняться персоналом и мной, - сообщил он на безупречном и невыразительном английском языке. - Основы рутинных процедур ведения дома меняться не будут, поскольку м-р Чаплин не любит перемен. Если у вас будут какие-либо проблемы, от вас требуется обращаться ко мне, а не к мистеру Чаплину.
- Какие проблемы?
- Самые обычные. Мы не можем предугадать. У вас будет открытый счет в аптеке, которая здесь совсем близко, там вы можете купить любые лекарства и косметику. Другие магазины вам не будут нужны. Если вам что-нибудь понадобится, я прослежу, чтобы у вас это было. М-р Чаплин предпочитает покой, поэтому если вы захотите развлечься с друзьями или родственниками, лучше всего делать это в его отсутствие.
Он назвал впечатляющий список правил и предписаний, сказав, что я могу делать, а чего не должна. Он говорил коротко и отрывисто, а его голос был утомительно монотонным, но главная идея была предельно ясна: меня должно быть не слышно и, по возможности, не видно. За обедом я саркастически спросила Чарли, уж не новая ли я служанка. Теперь я поняла, что все гораздо хуже. Я была незваной гостьей в доме моего мужа.
Было уже за полночь, когда я услышала, как шаги Чарли достигли верха лестницы. Я провела бесконечный день, бродя из комнаты в комнату, придумывая слова, способные уменьшить ненавистные барьеры, разделяющие нас. Несмотря на его язвительные высказывания, несмотря на данное им поручение слуге объяснить мне мои права и обязанности, я все-таки не могла поверить, что именно такую жизнь он мне предназначает. Как и мой дедушка, он был упрямым британцем. Его карьерные и жизненные планы радикально поменялись, и я была тому причиной. Я была способна понять его разочарование и уныние, даже если моя семья этого не могла, потому что я понимала Чарли. Но в глубине души он знал - он должен был знать, ведь не было ничего, чего он не знал, - что я всегда готова быть на его стороне, что я не такая, какой он назвал меня.
Я подвязала поясом халат и вышла встретить его. Он выглядел измученным и явно нуждался в чашке горячего чая, а возможно, и в любви. Он увидел меня, и вспышка узнавания промелькнула на его лице. Обнадеженная, я сделала шаг или два вперед, но остановилась, увидев, как устало и печально поникли его плечи.
- Могу я сделать что-нибудь для тебя? - спросила я мягко.
Ослабив галстук на шее, он зевнул.
- Да, - ответил он так же мягко. - Дай мне пистолет. Я вышибу себе мозги.
Он поплелся в спальню, но не закрыл за собой дверь, и я пошла следом, наблюдая, как он медленно начинает раздеваться.
- Ты не можешь ненавидеть меня, - сказала я тихо. - Ты не можешь думать так, как говоришь. Не может быть, чтобы ты меня так любил, как утверждал совсем недавно, и так ненавидел, как говоришь сейчас, Пожалуйста, позволь мне остаться возле тебя этой ночью…
- Не смеши меня.
- Пожалуйста, - повторила я, пытаясь не кричать.
- Будь добра, когда будешь уходить, не забудь закрыть за собой дверь, - устало сказал он, словно ножом по сердцу.
По телефонам и в дверь звонили, не переставая. Наконец, после упорной паузы, в офисе Чарли официально подтвердили, что мы поженились, о чем все и так уже знали. Никаких деталей, кроме единственной дополнительной информации: "Миссис Чаплин, (урожденная Лита Грей) отказывается от роли девушки из дансинга в фильме "Золотая лихорадка": который сейчас снимается. Каждую секунду своего времени она хочет посвятить мужу. Роль будет играть Джорджия Хейл".
Репортеры и колумнисты требовали от меня интервью, но я была счастлива, что их ко мне не пускали, так как не знала, что говорить. Чарли, который вел себя с прессой непредсказуемо то был слишком неприветливым, то излишне оживленным, - сделал короткое публичное заявление, объясняющее мое уединение: "В последнее время моя жена не совсем здорова. Ничего серьезного, но я хочу, чтобы она как можно больше отдыхала".
Так или иначе, он говорил правду. Отдыхала я предостаточно - мне было нечего делать и не с кем говорить - и чувствовала я себя не лучшим образом. По утрам я просыпалась с позывами к рвоте, а после нее несколько часов чувствовала слабость. Коно организовал для меня регулярные встречи с врачом. Мне было сказано, что беременность протекает прекрасно, но я не должна переутомляться.
Пока Чарли решал, когда я созрею для появления на публике, визиты к доктору были моими единственными отлучками из дома. Фрэнк заходил за мной в дом и привозил обратно так, что у прессы не было шанса увидеть меня. Меня сопровождала мама и довольно часто возвращалась в Коув-Вэй и проводила со мной вместе остаток дня. Поначалу я плакала и выдвигала обвинения против Чарли, и мама терпеливо выслушивала меня. Но через некоторое время тема была исчерпана. Мама по-прежнему была уверена в том, что противоестественный по всеобщему признанию брак наладится. Я не разделяла ее оптимизма.
Мне было приятно, что она хорошо выглядела и, как она уверяла, прекрасно чувствовала себя. Она, конечно, отложила свою операцию, но утверждала, что лекарства, которые она принимает, делают чудеса. По ее словам, она не испытывала ни малейшего дискомфорта с той самой ночи, когда осталась здесь, и была совершенно уверена, что теперь все позади.
Происходило и кое-что, вносившее разнообразие в мою жизнь и облегчавшее мне первые недели пребывания в статусе одинокой новобрачной. Школьная система Лос-Анджелеса подразумевала, что я все еще не вышла из школьного возраста. Чарли или его помощники умышленно сбивали с толку дотошную публику, исподтишка подбрасывая информацию, что мне семнадцать или восемнадцать лет, - об этом писали статьи в газетах и журналах, которые я читала о себе. Но школьная система располагала сведениями обо мне и настаивала на продолжении моего образования. В результате для обучения миссис Чаплин по школьной программе были организованы визиты учителя Хилдера Питерсона в Коув-Вэй на несколько часов в день.
Любопытно, что если раньше я была достаточно безразлична к учебе, то теперь стала проявлять более глубокий интерес к ней. У меня появилось желание учиться, прочитать все книги на полках Чарли и знать так же много, как он, - чтобы он мог гордиться мною, когда (если это случится) он сменит гнев на милость.
Книги в этом огромном доме были единственным, что не имело своего места. Их были тысячи, они находились почти в каждой комнате, и многие из них были зачитаны до дыр. Мне предстояло узнать, что Чарли - фантастический читатель. До сих пор не могу понять, откуда он брал время, но читал он ненасытно, и по моим наблюдениям, интересовало его буквально все. Когда Коно или слуг не было, я просматривала книги, словно в библиотеке, и брала ту, с которой, как я думала, смогу справиться.
После недели такой практики я поняла, что все отобранные мною книги, т. е. те, которые я могла осилить и которые меня привлекали, - так или иначе были связаны с сексом.
Я была зачарована высокопарно написанным медицинским мануалом, который ухитрялся исследовать совокупление главу за главой, и заинтригована тем, что рукой Чарли, карандашом, были подчеркнуты места, подробно описывающие десятки способов половых сношений вдобавок к тому, что постоянно упоминалось как "нормальное половое сношение". Вот что было курьезно: в книге подчеркивалось, что извращения не заслуживают даже презрения, но в то же время, не упускалась возможность описать до мельчайших деталей акты, кажущиеся дикими и способные озадачить акробата.
С помощью медицинского словаря я освоила ту книгу; подобный метод позабавил бы моего наставника. Еще я осилила толстый роман под названием "Мемуары любительницы развлечений", более известный, как я узнала позднее, под названием "Фанни Хилл". Я добралась до мест, подчеркнутых рукой Чарли, - сексуальных сцен, - и еще больше захотела, чтобы Чарли объявил перемирие и пришел ко мне.
Но Чарли, казалось, все больше отдавался "Золотой лихорадке" и все больше игнорировал меня. Когда он был дома, он запирался в своей комнате и либо работал, либо спал. Он старался поддерживать равномерную загрузку в рабочие дни на студии, хотя бы потому, что не мог выносить вида слоняющихся без дела сотрудников компании, которым платил, но в отношении собственной занятости никакой рутины у него не было. Иногда он мог до зари работать в постели, потом слегка вздремнуть и отправиться на студию. В другое время он мог отсыпаться допоздна из-за полного изнеможения, оставив Коно распоряжение не беспокоить его ни при каких обстоятельствах. При таком множестве комнат - о большинстве из которых он и сам едва подозревал - у Чарли не было домашнего кабинета как такового. Он использовал старый стол у окна своей спальни, с кучей пожелтевших блокнотов и карандашей, и когда приходил домой - в шесть часов, в девять, или позже, - припадал к нему.
Мое странное существование в качестве непризнанной квартирантки в этом огромном доме было нарушено в один прекрасный солнечный воскресный день. Я сидела возле бассейна, увлеченная домашним заданием, полученным от моего учителя, когда появился Чарли в купальном костюме. Его вьющиеся волосы были в беспорядке, а настроение казалось не таким мрачным, как обычно. Он только что проснулся в то утро, и Ральф принес ему стакан апельсинового сока.
Я не смотрела в его сторону и уткнулась в свой учебник, словно его не было рядом.
Но он был, и он подсел и спросил так, словно напряженности между нами никогда не существовало:
- Что это ты читаешь?
- Историю Америки.
- Да, и до чего ты дошла?
- До "Типотдоум".
Он засмеялся, и краем глаза я видела, как он кивнул.
- Да, такое симпатичное название для такого несимпатичного скандала… все эти лицемерные благочестивые общества, которые грабят вдов и сирот Ты замечала, что чем более красивое и витиеватое имя, тем более грубый или, по крайней мере, более тупой человек его носит?
Он был явно настроен поболтать, впервые за долгое время, которое началось еще до нашей поездки в Эмпальме. Я не закрыла свою книгу, но посмотрела на него, готовая услышать или увидеть знак, что теперь мы больше не будем враждовать.
- Интересная мысль, - продолжал он, развалившись и подставив лицо солнцу. - В Англии места с самыми очаровательными названиями населяли гнусные головорезы. А в штате Нью-Йорк есть деревушка под названием "Дальний Утес", откуда казалось бы, должен открываться потрясающий вид на океан, но, как говорят, ничего подобного там нет. А в Пенсильвании маленький городок с красивым названием "Приятное местечко", говорят, полон воров и убийц. А еще больше подтверждает мою теорию, только подумай, - он изобразил пальцами в воздухе кадр, - "Голливуд". Есть ли название более сладкое, и где можно найти большее количество воров и разбойников на одном квадратном метре, чем здесь?
Ему подали рыбу, тосты и кофе, и я ощутила его неудовольствие оттого, что упорно не отрывалась от книги, которую якобы читала.
- Завтра у нас будут к ужину гости, - сказал он. - Роб Вагнер и его жена. Роб - художник и писатель моего примерно возраста, он очень талантливый, очень спокойный и мыслящий человек. Должен быть приятный вечер. Он знает о…
Я знала, что он пытается сформулировать, и посмотрела на него сердито.
- Знает что? Что у меня будет ребенок? Что я связала тебя по рукам и ногам, затащила тебя в постель и заставила мою семью женить тебя на мне?
- Шшшш! Слуги…
Гнев, наконец, прорвался, и я не могла остановиться:
- Ты говорил своим друзьям, что я потаскушка, и поскольку мы жили под одной крышей, ты захотел, чтобы я стала твоей женой, так как ты такой замечательный и всепрощающий, а я не позволяю тебе прикасаться ко мне? Скажи мне! Скажи, что ты говорил друзьям, чтобы я знала, как вести себя завтра за обедом, чтобы тебе не пришлось стыдиться за меня!
Чарли был еще более взволнован моей речью, чем я сама. Он бросил нож и вилку на поднос и встал, его лицо потемнело.
- Дешевка, невероятная дешевка, не знаю, как я мог связаться с тобой!
Он проследовал обратно в дом, и оставшуюся часть дня я его не видела.
Вагнеры прибыли на следующий вечер в половине седьмого, минута в минуту. Они были очень милы и непринужденны, и хотя большая часть разговора за обедом была выше моего понимания, они не обращались со мной как с полной дурой. Я вела себя тихо, пока разговор крутился вокруг книг, которые читали Чарли и они. И, чтобы показать себя в выгодном свете, я заметила:
- А я как раз закончила читать "Мемуары любительницы развлечений".
На минуту наступило неловкое молчание, потом я поняла, почему. "Фанни Хилл", хотя и считалась литературой, тогда была запрещена в этой стране, и это не была книга для изысканных леди, особенно шестнадцатилетних. Чарли воскликнул:
- Да? Это новость для меня. Я и не думал, что это в твоем вкусе, Лита.
Он застенчиво улыбнулся.
- Моя избранница, похоже, очень эмансипированная юная дама.
Я заподозрила, что совершила непростительную оплошность, но несколькими часами позже, после того, как Вагнеры откланялись, Чарли посмотрел на меня одобрительно.
- Ты была очаровательной хозяйкой сегодня. Поздравляю тебя.
Я не была уверена, говорит он это саркастически или нет. Я решила, что нет.
- А что, по твоему мнению, я должна была делать, - сказала я, - сосать палец и играть в куклы?
Он засмеялся.
- Идем в постель, Лита.
Этот поворот на 180 градусов поразил меня. Означало ли это, что блокада закончена? Эта мысль обнадеживала, но я не стала показывать это.
- Ты наговорил мне столько гадостей. И вообще, я привыкла спать в собственной кровати.
Покраснев от глупости собственной чинной речи, я ушла. И услышала его смех вдогонку. Минутой позже я была в его постели и в его объятиях.
Он не забыл, как меня можно быстро завести. Между поцелуями он шепотом вспоминал некоторые эпизоды из "Фанни Хилл" и наблюдал за моей реакцией. Я отвечала трепетом наслаждения. Вдохновленный, он изображал эпизоды, поддразнивая меня, пока я не взмолилась, чтобы он не медлил больше ни секунды. Мое желание было таким неистовым, что я была уверена: этой ночью наконец я познаю оргазм, от которого отказывалась так долго. Но этого не случилось ни в первый, ни во второй, ни в третий раз, когда он происходил у Чарли. Но мне не на что было жаловаться. Ведь Чарли снова был со мной.
Однако это было не так. Прежде чем уйти и студию на следующее утро, он сказал, что мне пора дать интервью "журналистскому отродью". Он сказал, что доволен тем, что я не обнаруживала до сих пор никаких признаков беременности, и что меня проинструктирует Джим Тулли, как себя вести. Я ожидала от него хотя бы крупицы той любви, которую он проявлял прошедшей ночью. Хотя бы поцелуя, доброго слова, одобрительного взгляда. Но он ушел, даже не попрощавшись, словно не было этой ночи.
Тулли провел целый день, давая мне наставления по поводу интервью. Он учил, как обходить озадачивающие вопросы, как не дать заманить себя в ловушку, как вести себя предельно безопасно и в то же время не создать у журналистов впечатления, что их одурачили. Я была поражена очевидностью хитростей, которые он предлагал, но слушала и училась.
Было дано множество интервью газетам и другим средствам массовой информации, и приближался день, внушавший мне дурные предчувствия. К счастью, однако, мои страхи оказались беспочвенными, интервью были прекрасными: в те дни журналистские вопросы не были настолько личными, как сегодня. Я справилась успешно. Я использовала все эффектные клише: "Чарли покорил меня!", "Какая девушка устоит перед предложением самого желанного мужчины в мире?" - и увидела, что репортеров вполне устраивало слышать именно это. И я поняла, как мудро со стороны Чарли было стоять в стороне от всеобщей конфронтации; его отсутствие гораздо больше делало его объектом внимания, чем присутствие. Он прочитал опубликованные материалы и остался доволен.