Я была уверена: м-р Чаплин никогда не простит мне этого, а я никогда не прощу этого маме.
Глава 3
Жизнь на этом не кончилась. Затаив дыхание, мы ждали Чака Рейснера, или кого-нибудь другого, кто подойдет к нам и скажет, что больше мы не работаем в картине. Но ничего подобного не произошло. Все утро м-р Чаплин холодно поглядывал время от времени на меня и полностью игнорировал маму.
К полудню он подозвал нас кивком головы. Он был сдержанным с мамой, но не жестким.
- Думаю, Лиллита сказала вам, что я хочу сделать пробы с ней.
Мама подтвердила.
Он кивнул.
- Очень хорошо. Во-первых, я хотел бы кое-что объяснить вам. Цель пробы - определить, как она смотрится на экране, как она двигается, как проявляется ее индивидуальность. Я объясняю вам это, потому что существует десяток причин, по которым она может не пройти пробу, и ни в одной из этих причин ее нельзя винить. Я видел прекрасных женщин, которые совершенно нефотогеничны, и я видел очень темпераментных женщин, чье обаяние совершенно терялось на экране. Теперь, когда вы это знаете, вы хотите, чтобы ваша дочь проходила пробу?
За те годы, что я знала этого человека, было несколько случаев, когда он пытался смягчить свою жесткость по отношению к кому-то, кого он не уважал всем сердцем. Нельзя сказать, что он не признавал ошибок, или не исправлял неразумных решений, но он был самым упрямым человеком на свете то ли от природы, то ли в силу воспитания, либо в силу и того, и другого. И если он выносил суждение о другом человеке, его было практически невозможно сдвинуть с его точки зрения, даже когда все факты были против. В тот день, однако, он повел себя не так, как обычно.
- Миссис Макмюррей, - сказал он. - Я был не просто груб этим утром. Я был глуп. Конечно, вы были вправе беспокоиться за вашего ребенка. Вы отвечаете за нее, и это главная ваша забота. Я был неправ. Хочу заверить вас, что теперь понимаю это и искренне извиняюсь.
От этой смеси банальности и сентиментальности мама растаяла. М-р Чаплин нашел самый прямой путь к ее сердцу. Сознательно он это делал или нет, но он очаровывал маму, чтобы избавиться от нее.
На следующий день, загипнотизированная им мама следила за ним взглядом, тогда как он был весь в делах. Он подвел меня к двум своим операторам и спросил их: "Сколько лет этой девочке?" Один из них угадал верно: "Двенадцать". Другой сказал: "Пятнадцать, шестнадцать".
После этого он занялся моими волосами. Он собрал их на макушке, потом отступил немного назад, поглядывая искоса, словно воображая меня в раме. Он закричал: "Мисс Прада! Мисс Прада!" - и студийная парикмахерша нерешительно приблизилась к нему.
- Причешите эту девочку так, чтобы она выглядела на восемнадцать, - приказал он.
- На восемнадцать, м-р Чаплин?
- На восемнадцать. Отведите ее на грим и проследите, чтобы они тоже сделали ее восемнадцатилетней.
Он поспешил прочь к своим камерам, оставив меня и маму обмениваться взглядами.
Проба не готовилась так тщательно, как это делают теперь. Меня причесали, загримировали и одели так, чтобы я походила на иностранку - взрослую иностранку, - а потом отвели на неиспользуемую съемочную площадку, где два оператора отсняли меня. Я с трудом балансировала на нелепых высоких каблуках и была в ужасе в течение всего этого часа, как казалось, бесцельной съемки, которая всех - в смысле м-ра Чаплина - разочарует.
Когда пришло время посмотреть пробу, я была уверена, что это конец.
Но я ошибалась. М-р Чаплин торжествовал.
- Превосходно, превосходно! - восклицал он, озираясь вокруг в поисках поддержки. Его главный оператор Ролли Тотеро спросил его:
- Ну, теперь, когда ты сделал пробу, что ты собираешься делать с этим?
- Я дам тебе знать, - ответил он, и попросил отвезти пробу к нему домой.
Это было в пятницу, и его не было на съемках в следующий понедельник. Вскоре мы узнали, почему: он проводил выходные и понедельник, продумывая очередную часть "Малыша". И его план строился вокруг меня.
От этого плана у меня голова пошла кругом. Эдна Первиэнс оставалась ведущей актрисой в картине, но ее первоначальная роль теперь менялась и подгонялась под новый вариант второй части. В новой версии появились знаменитые сны. Бродяга, измученный бесчисленными испытаниями и разочарованиями, постигающими его, пока он заботится о Джеки Кугане в своей темной мансарде, засыпает на пороге и ему снится, что он на небесах, где улицы вымощены золотом, где все бесплатно и все добры. Мне предстояло выступить в роли Игривого Ангела, который мило поддразнивает застенчивого Бродягу.
М-р Чаплин был явно доволен тем, к чему пришел в своей концепции картины. И он был доволен тем - как много раз потом говорил мне и всем, кто оказывался рядом, в том числе моей маме, - что его интуиция по поводу меня не обманула его. Для совершенно неопытной девочки я была невероятно естественна.
Возможно, это ему казалось; на самом деле, с самого начала и до самого конца я пребывала в ужасе. Он был так воодушевлен работой со мной, что сделал то, чего ни одна другая исполнительница главной роли не позволила бы: он лишил Эдну Первиэнс ее комфортабельной гримуборной и поместил туда меня!
Мисс Первиэнс была соблазнительной блондинкой с роскошными плечами и шеей, алебастровой кожей и необычайно спокойным нравом. Как я узнала позже, она была любовницей Чарли до того, как он женился на Милдред Харрис, потом отчасти сохраняла отношения с ним в течение двух бурных лет его брака, а во время съемок "Малыша" их отношения подошли к концу, хотя она пока еще об этом не знала. Она была чрезвычайно терпеливой женщиной, главным образом потому, что он неизменно возвращался к ней после того, как отбивался от рук на какое-то время. И она умела оставаться милой и понимающей, даже если он вопил на нее на съемочной площадке.
Но она была далека от безмятежности, когда мне дали ее гримерку и на время стали обращаться, как со звездой. Несомненно, она была уязвлена, и перестала заботиться о приличиях. Когда наши пути пересекались где-нибудь на территории студии, она царственно проходила мимо, задрав нос. Тем не менее она продолжала - на людях, по крайней мере, - оставаться по-прежнему очаровательной с м-ром Чаплином.
Мой первоначальный контракт был разорван, и я подписала со студией Чаплина новый контракт на год. Это означало, что теперь я - официальный член того, что неофициально называлось акционерной компанией Чарли Чаплина. М-ру Чаплину это название не нравилось, он говорил: "Звучит, как закрытая корпорация, словно это семейное дело, куда никто со стороны не может проникнуть". Он предпочитал стационарную компанию исполнителей, и вполне обоснованно. Он знал достоинства и недостатки таких людей, как Эдна Первиэнс, Мак Суэйн, Генри Бергман, Альберт Остин и его сводный брат Сидней, и у него редко появлялось желание или время пробовать новых актеров на роли, которые, вне всякого сомнения, могли сыграть исполнители его собственной компании. Я была первым исключением, а Джорджия Хейл и Вирджиния Черилл и Полетт Годдар должны были стать следующими, но по большей части он не стремился к роли открывателя новых талантов.
Мама наслаждалась моим новым статусом и пребывала на небесах в те дни, когда я закончила свою работу в "Малыше". М-р Чаплин сказал ей, что прочит мне блестящее будущее в кино. Дедушка, который отказывался приближаться к студии, ворчал. Что же касается меня, мне начинала нравиться идея стать членом команды Чаплина.
Во время кинопробы и в процессе съемок сцен с Игривым Ангелом я все еще не понимала до конца, что я действительно снимаюсь в кино. То, что я делала, было мечтой, забавной игрой, которой скоро предстояло подойти к концу. Когда до меня вдруг дошло, что новый контракт означал, что со мной хотят работать и дальше, все мои сомнения рассеялись, и я начала воспринимать свой статус всерьез.
Одно практическое преимущество принадлежности к компании заключалось в том, что я могла хвастаться своей "карьерой" перед завистливой Мерной Кеннеди. Другим преимуществом было то, что я получала свои 75 долларов каждую неделю, независимо от того, работала я или нет. Это была не столь уж впечатляющая зарплата - никто из актеров Чаплина не получал бешеных денег, - но это существенно увеличило запас моих карманных денег.
Плохо было то, что какое-то время после того, как съемки "Малыша" закончились, я видела м-ра Чаплина очень редко. О Чаплине говорили, что после съемок у него обычно бывает своего рода спячка, когда он обдумывает следующий фильм. Я обнаружила, что мне его не хватает, не хватает суеты, которую он устраивал вокруг меня. Мы не обменялись более чем десятком слов, помимо того, что говорили как босс и исполнитель, когда снимались сны, но я потеряла голову и не могла дождаться, когда увижу его снова.
Чарли Чаплин "впал в спячку" сразу же после "Малыша", но не для того, чтобы сконцентрироваться на следующем фильме "Праздный класс" (The Idle Class). Милдред Харрис потребовала развода.
Я поняла совсем немного из газетных репортажей о его проблемах того времени, остальное выяснилось позже. Милдред обвиняла его в психологической жестокости, ее адвокаты не только требовали содержания для нее и пытались помешать ему увести активы, но искали способ разделить общую собственность. Глухой ночью он полетел в штат Юта с негативом "Малыша" под мышкой, зная, что если картина останется в Калифорнии, половина прибылей от нее будет по закону принадлежать жене. Тем самым он смог избежать осуществления права его собственного штата на арест его активов, а его самым главным активом в то время была пленка "Малыша".
Но даже м-р Чаплин понял, что он не мог оставаться за пределами Калифорнии навсегда. Он отправился в Европу, а потом вернулся назад, чтобы оказаться в эпицентре тяжбы между его адвокатом Натаном Бурканом в Нью-Йорке и адвокатом Милдред Харрис и газетной шумихи вокруг супружеской схватки Чаплин-Харрис. Несколько недель продолжалась борьба в суде и в газетных заголовках, прежде чем стороны согласились на переговоры. Милдред не получила ни пенни от сборов с "Малыша" как такового, но она получила более чем приличную компенсацию в 100 000 долларов наличными и часть общей собственности - что привело в уныние тех людей в студии, кто сочувствовал ему в этой брачной истории. Я первая была убеждена, что так называемую жестокость проявляла Милдред Харрис. Как посмела эта вымогательница причинять столько неприятностей самому доброму, самому интеллигентному, самому прекрасному человеку на свете?
Потом мы с мамой получили приглашение явиться в студию. Мы вернулись туда, как и другие, чтобы увидеть оживленного, загорелого, отдохнувшего босса, помолодевшего на несколько лет и горящего желанием взяться за работу. "Малыш" как раз начал идти в Нью-Йорке и принес единодушный восторг критики и удивительный успех в бизнесе.
Мы все были счастливы за него. Я была вне себя от радости, что он вернулся в такой отличной форме.
В то же время кое-что меня озаботило. В первый же день после возвращения, когда ему удалось избавиться на минуту от мамы, он кивком подозвал меня. Его улыбка обволакивала меня.
- Ты слышала когда-нибудь о Мэй Коллинз? - спросил он.
Я кивком подтвердила: "О да!" Все знали популярную актрису.
- Она мой близкий друг, и я устраиваю вечеринку по случаю ее дня рождения в эту пятницу, - сообщил он. - Хочешь прийти? Там не будет других детей, но ты с каждым днем все больше начинаешь выглядеть на восемнадцать, даже без грима ангела. Ты будешь смотреться вполне нормально, уверяю тебя.
- Я бы с удовольствием, - сказала я и начала лепетать о разрешении мамы.
Его глаза сузились.
- Давай не обсуждать эту вечеринку с твоей мамой. Хорошо? Это будет вечеринка без разрешения. Разумеется, все будет прилично, но будет гораздо веселее, если ты будешь без сопровождения.
- Ну…
- Ты можешь улизнуть в пятницу вечером, так, чтобы тебя не искали?
- Я… боже… вряд ли.
Я увидела маму, стоящую как раз позади м-ра Чаплина. Он полуобернулся и тоже увидел ее. Должно быть, она уловила суть разговора, потому что глаза ее горели.
- Моей дочери в пятницу вечером нужно делать домашние задания, м-р Чаплин, - отрезала она. - На самом деле, ей предстоит делать домашние задания каждый вечер еще несколько лет.
Мама повела меня домой. И снова мы ждали, что нас уволят. Но нет. Мы продолжали работать в корпорации Чарли Чаплина, хотя сам м-р Чаплин держался с нами холодно. Мы играли служанок в "Праздном классе", и больше ничего. В конце года мой контракт не продлили.
Дедушка вздохнул с облегчением: глупое приключение осталось в прошлом. Мама говорила, что сожалеет, поскольку считала, что виновата в случившемся, возможно, она признала вину слишком поспешно, не дожидаясь, пока будут проанализированы все детали. Я была безутешна, так как была уверена, что никогда больше не увижу м-ра Чаплина.
Глава 4
Учителя постоянно посылали маме записки, жалуясь, что хотя у меня и хорошая голова и необычайные способности, но нет никакого интереса к учебе. Они были правы. Чтение меня захватывало, и я обнаруживала огромную любознательность в отношении множества вещей. Но в стандартные рамки я не вписывалась. Я упорно хотела учиться на свой манер.
Это беспокоило дедушку, который всегда подчеркивал достоинства формального образования. Я попыталась порадовать его. После перехода из церковной школы Святых Даров в государственную среднюю школу я всерьез взялась за учебу и окончила восьмой класс, хотя и через силу, но с отличием. Потом я собралась в Голливудскую школу секретарей, хотя не горела желанием учиться там. Дедушка пошел на компромисс и, скрипя зубами, записал меня в Драматическую школу Куммнока, школу ускоренного обучения, которая давала полную общеобразовательную программу и вдобавок факультативный курс драматического искусства.
В школе Куммнока я училась лучше, хотя мысли мои по-прежнему витали в облаках.
Теперь мне было четырнадцать, я жила с мамой в Голливуде, в доме, куда она переехала во время одной из своих попыток стать финансово независимой от дедушки. Она превратила дом в меблированные комнаты, и хотя большого бизнеса ожидать было трудно, казалось, она добьется успеха.
На некоторое время она определенно преуспела с одним из квартирантов. Это был стройный, красивый инженер со смачным, протяжным алабамским произношением. Казалось, едва он въехал, как уже влюбил в себя маму и стал ее третьим мужем.
В некоторых отношениях Боб Спайсер был практически неотличим от других маминых мужей: сильный, красивый, поначалу внимательный, и не слишком амбициозный. У него был богатый отец в Бирмингеме, но стремление к независимости толкало его на самостоятельный путь, поэтому после окончания колледжа он отправился в Калифорнию и начал работать геодезистом.
Понадобилось совсем немного времени, чтобы между ним и мамой начались серьезные ссоры.
- Ты инженер, а растрачиваешь свой талант на эти геодезические экспедиции, - говорила она язвительно. - Когда, наконец, ты проснешься и начнешь делать карьеру для себя?
- Сейчас нет солидных вакансий для инженеров, дорогая, - отвечал он. - В Лос-Анджелесе все жители - дипломированные инженеры.
- Это не оправдание, Боб. Ты просто недостаточно стараешься.
Потом, в один прекрасный день Боб ввалился в дом с потрясающей новостью. Ему предложили пойти в кино: "У меня не черный глаз, если я говорю о себе. Может быть, я стану звездой, и все мы сможем уйти на покой молодыми. Эй, не хотите мой автограф?"
Мама надулась. Работа геодезиста была не блеск, но стать актером! "Это самая глупая и безответственная вещь, которую я когда-либо слышала!" - кричала она.
Тем не менее Боб полностью отдался этой идее. Месяцами он ждал, пока ему что-нибудь перепадет. Но ничего не происходило.
Мамины опасения, что кто-то или что-то может заронить неподобающие мысли в голову ее дочери, говорили о самых лучших ее побуждениях, но это было просто наивно. Я уже была полна ими.
Нельзя сказать, что дело шло дальше мыслей. Мне не разрешалось ходить на свидания, даже в чьем-то сопровождении, но если бы я и делала это, и если бы какой-то мальчик позволил себе хотя бы намек на непристойность, уверена, я была бы осмотрительна. Тем не менее, по мере моего приближения к пятнадцатилетию, секс владел моим сознанием большую часть времени.
Сама того не зная, мама способствовала этому на раннем этапе моей жизни - своими душераздирающими стонами, которые я слышала, когда она была в постели с Хэлом Паркером; своей болезненной реакцией, когда я спрашивала, откуда я появилась, и своим нервными растерянными ответами; постоянными требованиями, чтобы я держалась подальше от мальчиков, и беспочвенными подозрениями. Ее попытки защитить меня, вызванные самыми добрыми намерениями, были чересчур неуклюжими. До такой степени, что я была и заинтригована этим всем, и чувствовала себя в чем-то виноватой, когда дело касалось щекотливой стороны того, что происходит между женщиной и мужчиной.
Из немногих моих друзей Мерна Кеннеди была единственной, с кем я осмеливалась говорить о предмете, который так волновал меня. Я обнаружила с облегчением, что она, как и я, полностью поглощена этой темой.
Кроме некоторого отношения к шоу-бизнесу, - она и ее брат Мерл ездили в турне по театрам сети "Пэйнтеджес" с танцевальной программой, а я работала на Чарли Чаплина, - мы были совершенно непохожи друг на друга. У Мерны были кирпично-рыжие волосы, светлая кожа и голубые глаза, у меня - темные волосы, темная кожа, темные глаза и высокие скулы от моей испанской бабушки. Ее гибкое тело было грациозно, как у танцовщицы, я же была высокая и ширококостная. Она - склонна к агрессии, я - более сдержанна. Тем не менее мы были по-настоящему близки - и общий интерес к мальчикам сближал нас еще больше, словно мы были единственными девочками нашего возраста, которые чувствовали подобное.
Мерна завидовала мне из-за того, что я снималась в кино, а я завидовала ей, поскольку в семье ей предоставляли свободу действий и не контролировали каждый ее шаг. В одну из наших прогулок я призналась, что завидую, и пожаловалась, что моя мама все еще обращается со мной, как с ребенком.
- А почему бы тебе не ослабить поводок? - растягивая слова, произнесла она. - Почему не поразвлечься с каким-нибудь парнем? Твоя мама не может следить за тобой каждую секунду.
- Что ты имеешь в виду?
Мерна грязно ухмыльнулась. Мы были почти одного возраста, но она успела уже побывать во время гастролей повсюду, и ее искушенность заставляла меня чувствовать себя совершенно неотесанной.
- Уверена, ты понимаешь, о чем я говорю. Но ты называешь это по-другому. Только не надо прикидываться такой наивной. Ведь ты уже делала это пару раз, разве нет?
- Что ЭТО?
- Ох, не строй из себя дурочку! - ответила она. - Уверена, что ты трахалась.
Я никогда не слышала такого употребления этого слова, но сразу поняла смысл. И была шокирована. Дурачилась Мерна, бравировала или была серьезна?
- Это ты все знаешь, - изрекла я рассудительно, глядя в пространство. - Я никогда даже не целовалась с мальчиком.
- Шутишь! - Мерна завопила так, будто я призналась ей, что никогда не принимала ванну.
- Нет, не шучу.